Тёплое летнее солнце стало клониться к горизонту. Молча они подняли «калашниковы», майор осмотрелся вокруг ещё раз и всё-таки снял шлем. Домашников последовал его примеру.

Тишину вечера в полусотне миль от Лондона нарушили две очереди из русских автоматов, а в пятистах метрах вверху пули вспыхнули прощальным салютом, сгорая в невидимой преграде Барьера.

Люди вернулись к машине и, забравшись внутрь, несколько минут сидели в молчании. Гончаров достал сигареты, которыми он запасся на «заимке» Аввана, и закурил.

– Жалко водки нет, – сказал он.

Пётр пожал плечами.

– Почему нет, вот… – Он протянул бутылку текилы, прихваченную с заимки, и они хлебнули прямо из горлышка.

– Что будем дальше делать? – спросил Домашников.

Александр со вздохом выпустил струю дыма в открытую дверь.

– Сволочь я, – сказал он. – Я же, получается, Федьку сманил…

Домашников попросил у него сигарету.

– Знаешь, – сказал Пётр, стряхивая пепел наружу, – ты же вроде прошёл Афганистан, Чечню и так далее…

– Афганистан я уже не застал, – поправил майор. – Был рядом, но по таджикскую сторону границы.

– Да неважно, – махнул рукой Домашников. – Я к тому, что почему ты себя сейчас коришь за то, что Фёдора взял в эту экспедицию? И за Семёна Ефимовича, я тоже вижу, ты себя считаешь виноватым. Но ты же не мог пойти в Арку один, а значит, с тобой обязательно пошли бы какие-то другие люди, и они, как и ты сам, могли там погибнуть где угодно. Как бы ты выбирал, кому лучше погибать, а кому – нет?

– У Федьки осталась семья… – покачал головой майор.

– Ну да, – кивнул Пётр, – семья. А мне перед самой Катастрофой, буквально за неделю, предлагали поехать с семьёй в отпуск на Кипр. Я не поехал – работы было много, хотел в сентябре съездить: говорили, там это самый замечательный сезон. Вполне возможно, что если бы мы уехали из Екатеринбурга, мои жена и дочь сейчас остались бы живы… Смотря, конечно, где бы там Барьер прошёл, на Кипре. Там тоже была так называемая «северная часть», которая под турецкой оккупацией находилась, так что, возможно, если их не разделило Барьером, то и там имела бы место религиозная резня. Но в целом остров очень спокойный, как говорили: одна тюрьма была, и та только в столице. Климат благодатный – если бы не погибли сразу, то зимой бы не мёрзли. Но – никто же не знает, с какой вероятностью выжили бы. Знал бы, где упасть… понимаешь?

– К чему ты всё это талдычишь? – с раздражением спросил майор.

– Да я не талдычу, а пытаюсь тебя успокоить… и себя, наверное. Жалеть, повторяю, можно только о том, что ни я, ни ты не сообразили использовать возможности аппаратуры, которая нам досталась, хотя уже как бы и знали о таковых. Но что жалеть о том, что уже случилось? Ты сейчас хоть удавись, но ни Федю, ни дядю Сёму не вернёшь. И мою семью не вернёшь! Вот потому я и спрашиваю – что будем делать? Если ты считаешь, что нам нужно вернуться в нашу бывшую Зону Екатеринбурга, где ты сделаешь долгом оставшейся жизни помощь осиротевшей семье Фёдора – то давай я пойду с тобой, разумеется…

Гончаров поднял глаза и посмотрел на Петра – не издевается ли тот? Но Домашников был серьёзен, как никогда.

– Ты меня прости, Саша, – сказал Пётр, – мой жизненный опыт, безусловно, не чета твоему: я в боях никогда не был, да и людей я убивал даже у нас после Катастрофы только два раза. Одного цыгана, когда бои с ними шли, и вора-мародёра застрелил, когда тот Алёнку насиловал и на меня с ножом кинулся – так и познакомились с ней, кстати. Ну, ещё можно считать, что какие-то солдаты этого тарланского Комитета, благодаря моей пальбе из гранатомёта, в той «тарелке» испеклись заживо.

– Ну и?… – вопросительно поднял бровь Гончаров.

– Я к тому, что возможно, потеря семьи сделала меня толстокожим. Да, погиб Федя – и мне его очень жаль. Но так же точно в данной ситуации могли погибнуть ты или я. Умнее надо быть, пользоваться тем, чем можно пользоваться – и стараться выжить, естественно, помогая друг другу. А сходить с ума по погибшему другу глупо. Вспоминать его – да, и мы его будем вспоминать. Но нам надо жить дальше!.. Пока мы живы.

Майор продолжал смотреть на инженера в упор, но Пётр не отвёл взгляд.

– Это ты мне говоришь? – спросил Гончаров, чувствуя сухость в горле. – Что жить надо?

– Тебе, – кивнул Пётр. – Тем более у тебя-то есть ради кого жить! Прости, если что не так! Нас судьба уже связала, как говорится, и я пойду с тобой до конца. Просто мне некуда больше и не с кем.

– Но убиваться по мне на моей могилке ты не будешь? – вдруг саркастически усмехнулся майор.

– Убиваться не буду, – подтвердил Домашников. – Не дай Бог, случится что – похороню, залп на могиле дам, и дело, которое вместе начали, продолжу. Но убиваться, как ты выразился, не буду.

– Дело, которое мы с тобой начали? – удивлённо переспросил Александр. – А какое, собственно, дело-то?

– А разве нет?! Разве мы ничего не начали?! Помогать осиротевшим детям Фёдора, как и многим другим, можно, но это не даст ответа на вопрос, который волнует и меня, и, уверен, тебя: кто всё-таки и как заварил эту кашу? Я думаю, что твой Черноскутов, дай бог, сейчас наведёт относительный порядок в нашей Зоне, поэтому дети Фёдора и без тебя не пропадут.

– А ты думаешь, что мы сможем найти ответ, кто действительно за этой Катастрофой стоит? – спросил Гончаров, доставая новую сигарету.

Домашников искренне удивился.

– Господи, Саша, да ты на это посмотри! – Он ткнул рукой в обшивку гравилёта. – На костюм, который на тебе надет! На то, что ты в руке держишь! Мы разговаривали с существом, которое внешне не отличить от человека, и даже действовали с ним заодно! Мы очутились где-то совсем рядом с возможной разгадкой, и я не поручусь, что мы пока не единственные такие на всей Земле! Ты представляешь, какой нам выпал шанс?! Если мы сможем с этим разобраться, то в какой-то мере расквитаемся за всех погибших землян, понимаешь?

Гончаров прикурил и какое-то время молчал, периодически стряхивая пепел, а потом отбросил окурок и спросил:

– Ты считаешь, что мне не стоит искать своих?

Пётр развёл руками:

– Я разве так сказал? Давай выясним, что с ними, мы сейчас, уверен, сможем это сделать. Тебе станет легче на душе в любом случае – я вполне могу себе представить, что творилось бы со мной, если бы я не знал, как там жена и дочка.

– Так ты согласен?!.

Домашников пожал плечами:

– Я же сказал: я с тобой в любом случае и до конца. Давай дознаемся, что с твоими, а дальше будем разбираться со всем остальным.

Гончаров вздохнул:

– Ты прямо мои мысли читаешь!

Пару секунд Домашников молчал, словно ожидая продолжения от Гончарова, и вдруг тихо сказал:

– Саша, у меня же вообще никого не осталось, понимаешь? Никого, кроме тебя. Хотя мы и месяца с тобой не знакомы…

Майор посмотрел на Домашникова – Пётр как-то подозрительно часто моргал, глядя в пол.

Гончаров молча протянул руку, и Пётр пожал жёсткую ладонь майора, так же молча кивнув ему.

Разве тут требовалось что-то говорить? Двое мужчин всегда понимают друг друга без слов, особенно если жизнь серьёзно связала их – и трудностями, через которые прошли вместе, и памятью о потерянных близких, и кровью друзей, и просто ощущением, что они делают какое-то очень важное дело.

В чём это важное дело состоит, а самое главное, как его выполнить, пока было неясно, но уверенность, что они не отступят, придавала силы узнать то, не знаю что, и дойти туда, не знаю куда…

Домашников свечой поднял гравилёт в воздух и холмик с квадратиком фанеры, нёсшим надпись на двух языках, остался позади. Друзья решили, что совершат прыжок на Базу Аввана, и, если хоть что-то покажется подозрительным, сразу прыгают обратно в Зоны, и там уже будут обдумывать все тактические и стратегические вопросы.

– Ну, – сказал Пётр чуть дрогнувшим голосом, несмотря на всё его философствование о смысле жизни, – входим в так называемый шунтирующий канал. Только бы он мочеиспускательным оказался!