Смущал россиян только Бола, который лишь чуть пригубил самогон, но пить его не стал, а умеренно потягивал вино амазонок, которое ему, судя по всему, понравилось. Было заметно, что советник старается сдерживать и питейную активность босса.

Когда, несмотря на усилия Болы, Аканде, по мнению майора, дошёл до нужной кондиции, он решил наконец завести разговор о пленном американце.

– А-а-а, вы про эту белую скотину. – Чуть осоловевший Аканде покивал, нисколько не смущаясь, что перед ним сидит тоже белый. – Завтра его будут пытать, если продолжит запираться. Откровенно скажу: если бы не его приборы – давно принёс бы эту тварь в жертву… то есть повесил.

– Не слишком ли жестоко, уважаемый господин президент? – всунулся Домашников.

Доктор Аканде похлопал тёмными веками.

– Вы знаете, господин Домч… Домштников, – молвил он, поднимая указательный палец вверх, – сколько горя белые причинили Африке?

Пётр с готовностью кивнул, внимательно уставившись на президента.

– Ведь у нас тут существовала своя цивилизация, которая могла пойти совершенно иным путём, а пришёл белый человек – и всё разрушил.

– Но, наверное, не все же белые были плохими! – возразил майор. – Были белые, которые африканцам помогали: лечили от болезней, строили школы и заводы. Сколько всего здесь строил тот же Советский Союз!

Аканде иронично и пьяновато усмехнулся.

– Были и такие, – кивнул он. – СССР много помогал, не спорю. Но все блага белой цивилизации не перевешивают причинённого Африке горя. И, кстати, честные белые это понимали. Вот вы читали, например, Марка Твена?

– Марка Твена? – удивился Гончаров. – Это вы имеете в виду «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна», что ли? А при чём там Африка?

Президент насмешливо скривил губы и укоризненно молвил:

– Мистер Твен написал много чего кроме «Приключений Тома Сойера», и белому человеку следовало бы знать белых писателей.

– Так это же американский белый писатель, – мягко заметил Альтшуллер. – А вы сами сказали, что русские люди отличаются от американцев и европейцев. Даже русские евреи, смею вас уверить, тоже отличаются, – добавил он.

Аканде захохотал и долго смеялся, вытирая слёзы. Сидевшие за столом его министры и командиры, не понимая, о чём идёт речь, на всякий случай тоже начали улыбаться. Губы Болы тронула тень усмешки, а глаза оставались холодными, как у змеи. Взгляд советника буравил по очереди то одного, то другого россиянина.

– А я знаю, господин президент, о чём вы говорили, – вдруг сказал Домашников. – У Марка Твена есть памфлетик про зверства бельгийцев в Конго. Кажется, он назывался что-то вроде «Исповедь короля Леопольда». Я ещё в школе читал.

– Он назывался «Монолог короля Леопольда в защиту своего владычества в Конго», – поправил президент, демонстрируя неплохую эрудицию. – Приятно встретить белого человека, интересовавшегося судьбами чёрного континента.

– Но вы уже не раз говорили сегодня, – льстиво вставил Пётр, – что мы – русские белые, так сказать. Мы всегда к Африке хорошо относились.

Аканде кивнул:

– Да-да, я это знаю.

Он немного помолчал, как бы собираясь с мыслями, а потом продолжал:

– Я давно пришёл к выводу, что африканцы должны были сами строить собственную уникальную культуру, не копируя цивилизацию белых. В прежнее время, когда глобализация мировой экономики сделала почти все страны третьего мира экономическими придатками США и Евросоюза, вырваться из этого порочного, замкнутого деньгами белых людей круга было просто невозможно. Сейчас, после того, что случилось, у африканцев появился шанс возродить здесь, пусть только под этим непроницаемым колпаком, никак не зависящую от европейцев культуру…

– Погодите! – неожиданно встрял Фёдор. – Вы же сами говорили, что считаете возникновение Зон происками американцев! Что-то я не понимаю, уважаемый президент! То у вас белые виноваты во всём, то благодаря им же, вы сейчас что-то своё строить собираетесь.

Домашников под столом пнул Фёдора ногой, и Исмагилов замолчал. Доктор Аканде поперхнулся и тоже замолчал, глядя красными глазами на Исмагилова.

– Почему вы, майор, позволяете распускать языки вашим людям?! – с угрозой в голосе вдруг осведомился он.

Гончаров увидел, что многие из людей Аканде напряглись, не понимая русского языка, но ориентируясь на интонацию президента. Кажется, даже охранники, стоявшие с оружием поодаль, подобрались и уставились на застолье.

Майор зыркнул на Фёдора:

– Водитель Исмагилов, что вы себе позволяете?! – почти крикнул он.

– Да что я такого сказал?… – начал было препираться Исмагилов.

Пётр снова пнул его.

– Федя, – сказал инженер почти ласково, – тебе командир приказывает помолчать. Ты же не понимаешь замыслов президента – как ты можешь о чём-то судить, да ещё и критиковать его?

– Приношу извинения за подчинённого, господин президент. – Майор склонил голову. – Обещаю, на него будет наложено взыскание. Я ещё раз прошу прощения и за себя: мне нужно отойти в соответствующее место.

К Аканде уже вернулся дар речи, он успокоился и милостиво кивнул Гончарову:

– Идите, идите, конечно.

Майор вылез из-за стола и пошёл за кусты, а Домашников пересел на его место и, наклонившись к президенту, негромко сказал:

– Я прошу вас, господин президент, продолжайте. Честное слово, мне вас очень интересно слушать.

Аканде откашлялся, похлопал Петра по плечу и кивнул на Исмагилова:

– Вот это к вопросу о культуре и цивилизации, – сказал он, осушив чашу пива. – Европейцы построили демократию, которая всем позволяет открывать рот. Демократия не учит уважению к старшим, как по возрасту, так и по званию, и превращает жизнь общества в сплошной разврат и погоню за личной выгодой и наживой. У демократии нет ничего святого, кроме демонов рыночной экономики и всевластия денег.

– Золотые слова, – с тихим восхищением вставил Домашников, при этом признавая, что Аканде сейчас сказал примерно то, что сам он думал о «демократической» западной системе ещё до Катастрофы. – Вы прекрасный оратор, я с вами абсолютно согласен. Америка всем навязывала свой образ жизни. Она и нашей России нагадила, столько нагадила, если бы вы знали…

Президент снова похлопал благодарного слушателя по плечу:

– Разумно мыслите, Петер. Вы же не можете не понимать, что все беды современного мира происходили от США и их европейских приспешников. Вот почему я подозреваю, что и сейчас всё случилось из-за них. Американцы добились своего – разделили мир на куски, которые рассчитывают легко проглотить.

Домашников не стал, как Исмагилов, уточнять про наличие логики в подобных утверждениях, а снова закивал.

– Значит, господин президент, белый шпион, которого поймали ваши люди, американец? – спросил он.

– Я в этом почти уверен. – Аканде заговорщически понизил голос и наклонился к Петру: – Мой Бола думает, что он может быть человеком из иного мира, но это вряд ли. Откуда человек из иного мира может так хорошо знать английский язык? А он говорит по-английски свободно, как на родном. Он, кстати, даже по-русски немного говорит, но я вижу, что он – не русский. Я легко узнаю русских: вас-то я сразу распознал.

Домашников кивнул и осторожно спросил:

– Господин президент, а нельзя ли взглянуть на американского шпиона? Хочется ему в глаза плюнуть, по возможности.

Аканде осклабился:

– А что, очень хочется плюнуть?

– Конечно, я это так, образно говорю, – пояснил инженер. – Зачем плевать – вы его и так… повесите. Но до этого посмотреть очень хочется.

– Я думаю, американец хотел добраться до полковника Мбадинуи – тот как раз пытается строить общество по образу и подобию американского, правда, с жертвоприношениями. Впрочем, американцы всю свою жизнь приносили в жертву власти денег, так что неудивительно.

Пётр молча выпятил губу и покивал, снова соглашаясь. Бола наклонился к Аканде и что-то стал говорить ему, кивая в сторону россиян. Президент внимательно выслушал, задал несколько вопросов на местном диалекте и покачал головой из стороны в сторону, словно раздумывая.