– Это комедия Бомарше, – отвечаю ей, – положенная на музыку. Фигаро хочет жениться на Сусанне, но этого не хочет граф, так как сам желает красивую служанку. Пристаёт к ней, склоняет и тому подобное.

– Вот, гад! – не сдержалась медсестра. – Прямо как наш директор. А потом что было?

– Всё закончилось хорошо. Графа посрамили, Фигаро спас свою возлюбленную.

В этот момент впереди на дороге появился свет фары. Я прервал рассказ и переключился на ближний свет, беря правее. Мотоциклист пронёсся на бешеной скорости, похоже, делегат связи. Сейчас должны передавать условный пароль плана прикрытия 41, вот только не везде его успеют получить. Вскоре показался Кобрин. Я свернул на объездную просёлочную дорогу и, проехав пару километров, остановился. Выйдя из машины, осмотрел место стоянки. Жидкий подлесок вдоль дороги, чередующийся с молодняком, сгруппировавшимся в небольшие рощи, да простирающиеся вширь поля, до самого горизонта. На часах четыре часа двадцать минут. В кузове послышались голоса. Край тента отогнулся, и оттуда показалось лицо капитанши.

– Мы на месте? – спросила она.

– Да, – ответил я, и в ту же секунду со стороны Кобрина стали раздаваться частые взрывы.

На учения, провокацию или просто несчастный случай это уже не походило. Всем сидящим в грузовике стало понятно – началось то, к чему так долго готовились, и с каплей надежды верили, что не случится. В одночасье у миллионов людей началась новая, не свойственная человеку жизнь.

– Господи, – вырвалось у Вознесенской, – неужели война? Что же будет?

Я не ответил. Зачем ей сейчас знать, что ад будет продолжаться тысячу четыреста восемнадцать дней и ночей. Откинув полог тента, спокойным, насколько это было возможно голосом, произнёс:

– Десять минут на туалет. К сожалению, мы опоздали. В городе уже небезопасно. Оставлять вас под бомбами я не имею права. Моя задача посадить вас на поезд до Минска, и я это выполню.

– Так далеко?

– Эмма Христофоровна, вы-то уж должны понимать, что значит приказ? Не отнимайте, пожалуйста, время, – откидывая задний борт и выставляя трап, – выходите!

Над Кобриным уже поднимались столбы дыма. Безнаказанно сбросившие свой смертоносный груз фашистские бомбардировщики уходили на запад, и полное отсутствие хоть какого-нибудь противодействия ПВО наводило на горестные размышления. Прошляпили, вашу мать! Сонными взяли! Вот так начиналась эта война, коварно, исподтишка. Да никак иначе и не приходили на нашу землю завоеватели, только так, как воры. Будь то монголы, поляки или французы со шведами. Все они одним миром мазаны, всем им в итоге воздалось. Но пока колотили нас. За врагом была инициатива, и немцы творили всё, что было у них намечено.

Женщины разошлись по ближайшим кустам. То тут, то там стали слышны требовательные голоса мам, объясняющие детям, что если не сейчас, то в дороге будет негде. В остальном же всё протекало, как обычно бывает при таких привалах. Вскоре эвакуируемые семьи комсостава собрались у прицепа. Их взгляды устремились в сторону города, где за редким лесом разыгралось горе. Я вытащил несколько фляг с водой, вкладывая их в потянувшиеся ко мне руки. Одни плескали на ладошку и умывали детей, другие жадно глотали, передавая подругам по цепочке. И что мне понравилось, ни одна из женщин не впала в истерику, причитая о том, как такое могло произойти и отчего горит советский город, а не буржуйский, и почему в воздухе чужие самолёты, а не наши? Не было этого. Потому что готовы были к такому повороту событий, потому что знали всю изнанку, о которой не услышишь на штабных совещаниях, и паркетах просторных кабинетов. И если сверху всё видно, общим планом, то снизу отчётливо различимы детали. Кому, как ни им, жёнам командиров, знать, что у мужей за проблемы? Что в танке Коли Петренко закончился ресурс двигателя, а у Соколова автомат пушки заедает, и так везде. Жаль только, что больнее всего достаётся именно тем, кто внизу. Они плохо выживают, но зато хорошо борются за эту жизнь.

– Значит так, сейчас вы все сядете на свои места, и мы поедем дальше. Кобрин отменяется. Там сейчас не до нас, сами видите, что происходит. У кого-нибудь есть какие-либо просьбы?

– У нас Сима в положении, – ответила за всех Эмма Христофоровна, – может, ей лучше в кабину пересесть? А то она стесняется, но мы же знаем…

– Раз знаете, то потерпите. Серафима, поднимайтесь в кузов. Где ваше место?

– Вот здесь мы с Адочкой сидим, как раз за вами.

– А это что за ящик на палубе?

– Не знаю, я на него ноги ставлю, они тогда не так отекают.

– Откройте крышку.

– А что это?

– Это, Серафима Андреевна, туалет. Вот за эту верёвочку потяните, шторка вас и прикроет ото всех. Кушать вы не стесняетесь? Так это то же самое, только в обратную сторону. Вы уж простите меня, не было времени всё показать и рассказать, но теперь-то вы всё знаете.

Выбравшись из кузова, я с гордостью посмотрел на свой грузовик. Всё же насколько молодцы ребята, всё продумали, и посадочные места рассчитали, и бутафорию на ЗИЛ сварганили, что от настоящего ЗИС-6 не отличить. Жаль, конечно, что часть домика в Балаклаве пришлось разобрать, но зато сколько полезных вещей у меня здесь прибавилось. Не счесть, особенно крупногабаритных. Вроде все на своих местах, пора. Машина тронулась, и едва мы набрали скорость, как я включил переговорное устройство с кузовом.

– Товарищи женщины! Через пятнадцать минут мы будем проезжать мост. Насколько мне известно, там находится телефон. Я буду докладывать в штаб дивизии о вашей эвакуации. Надеюсь, до четвёртого батальона известия дойдут. Как остановимся, напишите мужьям пару строк. На время стоянки включу свет.

В кузове радостный гомон. Кто-то предложил попытаться дозвониться до Бреста из ближайшего сельсовета. По ВЧ, естественно, никто не разрешит, а по гражданской связи, наверно, будет возможно. И невдомёк было предложившей подобный вид связи красавице, что первые доклады о состоянии дел будут сделаны именно таким образом, по обходным, уцелевшим линиям.

У моста нам всё же пришлось задержаться. Проскочив наглухо убитую дорогу к каналу, откуда я планировал повернуть на Пинск, мы остановились. Проезд был закрыт. На въезде, перекрыв любое движение, накренившись набок и развернувшись почти перпендикулярно мосту, стоял грузовик, сбивший перила с водительской стороны. Ступив на обрыв, я увидел картину происшествия целиком. С виду обыкновенная авария, шофёр не успел вывернуть руль и чуть не съехал с моста в воду. Причём так аккуратно не съехал, только колесом соскользнул. Понятно, что при таких странных случайностях мерещатся диверсанты, изменники и «брандербужцы», разгуливающие в форме Красной Армии, с квадратными шляпками гвоздей на сапогах и с документами, где нержавеющие скрепки. Так и до паранойи недалеко. И в подтверждение всех этих мрачных мыслей, глянул на поверхность реки. Вода была чёрная – солнце ещё не набрало силу, и небо только начинало розоветь. Мухавец в этом месте был широк. По правую сторону, впритык к густым зарослям тростника, будто потерпевший крушения плот, на воде покачивались обгоревшие доски. Что это, случайно упавшая бомба? Тогда понятно, отчего водитель растерялся.

Возле деревянной будки, выкрашенной зелёной краской, оставшейся ещё с польских времён, стоял мотоцикл с коляской. Слева от него крутились два красноармейца с винтовками за спиной, спорящих о чём-то с каким-то человеком, зажавшим под мышкой парусиновый портфель, активно жестикулирующий свободной рукой. Подойдя к ним, я услышал, как гражданский, путая русские и польские слова, объяснял, что задняя передача не работает, а он сопровождает «стратегический груз» – водку; и не позволит никому даже приблизиться к машине. Из кузова накренившегося грузовика действительно видны какие-то ящики с характерно торчащими головками бутылок. Наконец, из будки ко мне подбежал караульный в звании младшего сержанта. Ещё неделю назад здесь иногда прохаживался милиционер, а теперь выставлен караул, значит, гарнизон был приведен в состояние «боевая готовность», так, отчего ж ПВО молчала во время бомбёжки? Прищурившись на ходу, различая звание на петлицах, боец за несколько метров до меня перешёл на строевой шаг. Не дожидаясь вопросов, я достал своё удостоверение, поднимая его на уровень глаз караульного. Документ у меня очень серьёзный, с таким и в штаб армии на порог пустят.