Комки грязно-белой материи возникли шагах в тридцати от самолёта. Совершенно беззвучно они стали окружать стоянку, и как только лётчики принялись обдувать запеченную картошку, раздался голос:
– Кадет улёс!
Всё произошло так неожиданно, да и надежда на выставленное охранение вокруг самолёта усыпила бдительность, что после этой фразы лётчики растерялись. Финский солдат пнул под коленку летнаба, добавив прикладом в затылок, заваливая его в снег, другой в это время, угрожая винтовкой пилоту, вроде как опустил оружие, но это был не более чем манёвр. Приклад прочертил полукруг, в ту же секунду врезаясь в скулу Миколе, и он рухнул снопом рядом со своим боевым товарищем. Возле аэроплана остался один финн, а остальные словно растворились в чаще. Казалось бы, кто-кто, а я должен был знать, что зимой в лесу (осень только по календарю), по сравнению с другими временами года, когда живности практически нет, нужно быть вдвойне осторожным. Это только поначалу кажется, что оставаться незаметным легче в листве. Профессионалу, конечно, всё равно, а остальным стоит знать: каждый лесной зверь или птица чтит своим долгом сообщить во весь голос либо поведением о наличии своего главного врага. Делают они это хлопотно, словно издеваясь: не вышло подкрасться, я заметил и другим сообщу. А в холод не только человек укрытие ищет. Вот и получилось, что мы посчитали – немцы с нашей зимой не совладают, леса боятся как огня, а они возьми, да отправь привычных ко всему этому финнов. И если они вышли со стороны реки, то стоящие в секрете бойцы, скорее всего, мертвы.
Минут через десять каратели вновь собрались у самолёта. Теперь я мог сосчитать их и если бы знал финский язык, то услышал бы, как они хвалили глазастого Вялламяги, разглядевшего большевистский аэроплан. Вот она, ягдкоманда или будущий её прообраз. Не ожидал я её увидеть в ноябре сорок первого. Только мне заметно всего восемь человек, а не весь взвод, как будет принято потом. Два автоматчика, один с пулемётом, винтовки СВТ у остальных, хотя стоп, вот и девятый – снайпер. Ловко он замаскировался, если б не откликнулся на призыв разделить продуктовый трофей, не заметил бы. Пора было что-то предпринимать, так как один из фашистов стал собирать антенну для рации. Даже если я засёк не всех, дать возможность что-либо передать в эфир недопустимо. Про аэродром, конечно, к сожалению, на какое-то время придётся забыть. Раз нашли они, то найдут и другие. Что я смогу здесь сделать? С собой три магазина к винтовке, пистолет с двумя обоймами и пара гранат, одна из которых светошумовая. И тут я почувствовал, кто-то ухватил меня за шею и нанёс удар в спину, прямо в почку. Неприятно, чёрт побери! Можно было злиться на себя, что не услышал, проморгал и тупо дал позволить своей лени не оглядываться по сторонам. Сетовать на сложившиеся обстоятельства, обернувшиеся не в твою пользу. Что толку изливать чувства? Знал, что человек, который наблюдает за другими, подчас сам становится жертвой, тем не менее оказался именно в этой роли. Клинок с лёгкостью пробил куртку, скользнул по ручке фонаря, испортил моток капронового троса и застрял в жилете. Финн с пару секунд удерживал нож в «ране», как бы подрезая её по краю, приговаривая с ненавистью: «нитаасти, нитаасти веналайнен»[123], после чего аккуратно, придерживая меня за шею, собрался уложить тело в снег, одновременно извлекая финку для следующего удара, как почувствовал, что с противником что-то не то. Выдохнув с удивлением, как поминают нечистого: «пиру»[124], и вздрогнул от резкой болезненной судороги, прошедшей сквозь его тело, разжимая руки. Он не ошибся, со мной действительно было не так, как он предполагал.
Лягнуть стоящего за спиной противника пяткой, когда на ногах снегоступы, неудобно, завалиться на живот – нельзя, потянешь за собой противника, и он окажется сверху, где добьёт тебя за несколько секунд. Назад тоже не откинуться, а вот подогнуть левую ногу, падая боком, можно. Остаётся только притвориться умершим и действовать по обстановке, но враг совершил ошибку. Он стал наслаждаться убийством, шурудя ножом, как он думал, в моём умирающем теле. Подобному душевному порыву подвержены серийные убийцы, испытывающие удовлетворение от процесса отнятия жизни, растягивая его чуточку дольше, принося как можно больше страданий, чем отведено самой природой смерти. Эти несколько секунд и дали мне возможность выпустить из руки бинокль, схватить за кисть, державшую меня за шею, а второй дотянуться до кармашка с электрошокером. Финна тряхнуло, он подпрыгнул и как-то неестественно, подобно мячику от стены отлетел от меня, падая в снег. Повернувшись к нему лицом, я заметил, как у него сокращаются мышцы ног, отчего они напомнили мне качающиеся пружинки у детского робота из ластика. Рот исказила гримаса, глаза навыкате, не иначе слишком чувствителен к электрическому разряду. Прижав его грудь коленом, я вытащил кортик. «А это тебе, сука, за наслаждение, когда резал меня», – подумал я, втыкая свой нож ему в глаз. Клинок с хрустом пробил глазницу и, наверно, даже раздробил череп с обратной стороны. Бил я со всей силы, яростно, как молотком по гвоздю, когда «десятку» вгоняют в доску с одного удара. И что характерно, этим шайбендольхом, много лет назад, точно так же, на берегах Самолвы был убит эст-предатель. Вот как порой бывает, а ведь тогда он тоже меня подкараулил, и если сегодняшнего финна, ко всему прочему, зовут Вялламяги, то это уже карма оружия. Коль скоро выберусь из переделки, обязательно осмотрю труп на предмет документов. Высвободив четырёхгранное лезвие, я осторожно сместился в сторону от ёлки и уже не через бинокль, а непосредственно смотря в оптику прицела, навёл ствол на берёзу, за которой прятался снайпер. На этот раз он был заметен, даже более чем. Финн высматривал что-то на краю поляны, подставив левую сторону тела под прицельный выстрел. Не важно, как легла пуля: прошила только лёгкие или задела сердце. Да хоть бы в пятку попала, главное, что снайпер больше не страшен. Второй выстрел в радиста, но он, гад, пригнулся в самый последний момент, и я ещё два раза надавил на курок, прежде чем смог поразить. На этом полигонная стрельба закончилась. Всё же нас разделяли сто тридцать метров, и опытный глаз или интуиция охотника, а такие, несомненно, присутствовали в финском отряде, определит, с какой стороны исходит угроза. Собравшиеся у костра фашисты не рванули в разные стороны, как я мог предположить, а залегли там, где стояли, расползаясь под защиту крупных деревьев. Пулемётчик наобум выдал очередь куда-то в оконечность опушки, взрыхлив снег, и вслед за ним раздались винтовочные выстрелы, мало чем отличающиеся по интенсивности от пулемёта. Финны вели огонь по снеговику, слепленному комсомольцами, когда те расчищали взлётную полосу. Я вот его только сейчас заметил и то случайно, по трассерам. Слава богу, что он в другой стороне от меня, в голове промелькнула мысль. Пошарив у себя за спиной, я извлёк моток капроновой верёвки, с сожалением обнаружив, что добрая половина пришла в негодность. Расставшись с изрезанными кусками, привязал один конец к рукояти ножа и ловким движением, пока взоры врага направлены в противоположную от меня сторону, перекинул трос с грузилом через толстую ветку берёзы. К этому времени стрельба стихла, и скорее всего, противник должен думать, как осуществить обход, вот только где засел стрелок, они не знают. Наверно, высматривают по округе любое подозрительное место. Отчего не помочь? Ловля на приманку, это самая интересная охота в лесу. Спросите, почему? Ибо она всегда результативна, так как охотник сам назначает место встречи добыче. Перебравшись ползком к убитому мною финну, я подтащил его к берёзе и накинул петельку на шею. Стоило мне потянуть за другой конец троса, как труп приподнимался возле ствола. Теперь не мешало бы подготовить местность возле живца. Со стороны взлётной полосы, в лоб, противник не пойдёт, это равносильно самоубийству. С левого фланга могут, даже наверняка подумают об этом, но там опять же, нужно пройти промежуток по открытой местности. Остаётся обход справа, дающий гарантированный выход в тыл. Стало быть, начнём. Времени, конечно, не просто мало – его уже практически нет, и если не поторопиться, можно оказаться в цугцванге. Нет, растяжку я успеваю поставить, а вот замаскировать её надлежащим образом уже никак. Но ничего, и на этот случай русская военная наука имеет в загашнике болт с резьбой. Любая дорогая вещица обратит на себя внимание, а если она ещё примет вид не случайно обронённой, то как минимум притянет к себе взгляд, тем самым, как говорится: за ярким малым не видно серое большое. На большее я и не рассчитываю. Шайбендольх воткнулся в древесину, а леска протянулась как раз в промежутке между двумя ёлками. Закрепив гранату на уровне груди стоящего человека, я потянул за верёвку, обмотал свободный конец вокруг рукояти и начал отход вглубь леса. Буквально через десяток шагов у переломанной осины лежал вещевой мешок, лыжи и винтовка. Вот как! Мой недавний противник не только бесшумно подкрался ко мне, он ещё и подготовиться успел, находясь в нескольких метрах от меня. М-м-да, явно со слухом непорядок, может, вата в ушах? Если бы финн захотел, он бы не отходя от этого деревца, пристрелил бы меня. Тут не просто свечку святым поставить надо, что-то большее.
