– Знать, наделал Савченков дел, раз немчура своих раненых по ночам возить стала. Не иначе кого-то важного подстрелили, – сказал Лопухин, обращаясь к раненому.
– То наша работа, – чуть слышно ответил Николай.
– То есть?
– Да то и есть. Постреляли мы лётчиков или кто там в казарме был.
– Каким образом?
– Секрет то, младший лейтенант. Я тебе и так лишнего сболтнул, оттого, что ты мне наган оставил. Знать, доверяешь. Слушай, а как ты в лесочке оказался?
– Думаешь, только у тебя секреты есть? Ну всё, харэ трепаться.
Полтора километра до разделяющей поля лесополосы, таща за собой раненого, лежащего в спальном мешке, Лопухин преодолевал час. Там впервые за весь вечер он съел горячую пищу: подогретую на спиртовке банку каши с мясом. Таблетка с сухим спиртом никак не хотела загораться. Прикреплённый сбоку зажигательный состав – прогорел без толку, и пришлось воспользоваться сложенными головка к головке по пять штук вместе спичками. Половина банки досталась раненому, но того после пары ложек потянуло в сон, сказывалось действие укола. Отдохнув, по времени, за сколько можно успеть выкурить сигарету, младший лейтенант вновь взялся за поклажу. Казавшаяся такой безупречной идея отказаться от самодельной волокуши из еловых лап, положившись на гладкую поверхность материала спальника, всё больше, с каждым шагом переставала быть такой. Снег усиливался, спина взмокла, хотелось идти с расстегнутым полушубком, но буквально через минуту грудь начинала стыть. Всё чаще из горла вырывался неприятный влажный кашель, через нос стало трудно дышать. Василий чувствовал, что начинает заболевать, а поле всё не кончалось и обозначенного на карте спасительного леса, где можно было укрыться от пронизывающего ветра, не было. Сто шагов – остановка. Ещё сто – пятиминутный отдых с попыткой рассмотреть округу в бинокль. Своё местоположение младший лейтенант представлял только приблизительно, где-то между Даньково и Киселёвкой. Более точно он определить не мог. Когда на часах было четверть третьего, они уткнулись в лесной массив. Если бы у него была возможность посмотреть на него не просто окрест, а сверху, то он увидел бы, что лес раскинул свои владения на несколько квадратных километров, как спрут. Эта схожесть с морским моллюском ещё больше подчёркивалась по краям. Неглубокими, не больше получеловеческого роста, но продолжительными и извивающимися, словно щупальца овражками, только вместо присосок в них росли осины. Отсюда начинался один из притоков Хмары, и ручейков с криницами здесь без счёта. Поднатужившись, Лопухин дотащил раненого до плотно растущих, вытянутых в небо, как копья некой лесной рати, стволами деревьев, окружённых рядом сиротливо прижившихся трёхгодовалых ёлок. Стянул рукавицу, обслюнявив палец, определил направление ветра, утоптал площадку, снял лыжи и воткнул палки глубоко в снег. В этом месте можно было стать на ночёвку. Оно мало чем отличалось от других крохотных полянок: разве что сломанной то ли шальным снарядом, то ли бомбой и склонившейся к самой земле, державшейся на нескольких волокнах и лишённой коры осиной да обилием хвороста. Расчехлив топорик, минут через десять, подсвечивая фонариком, Вася наудачу отыскал и срубил два сухих деревца, изготовив из них несколько жердей. Одну, двухметровую, просунул в темляки палок, из четырёх сложил подобие каркаса кровати, а остальные прислонил под углом к первой, образуя скелет навеса. Ещё полчаса ушло на сбор хвороста, разжигание костра и приготовления ложа. Перетащив туда Николая, он подбросил остатки дров в небольшой костёрчик и уже при его свете закончил делать навес, повесив полиэтиленовую плёнку, закрепив её прищепками и прижав лапником. Теперь они были защищены от ветра. После этого он достал из кармашка рюкзака струнную пилу и с её помощью, примерившись на глазок, распилил поваленную осину пополам, подтащив брёвна к навесу. Кое-как, конечно, не так ловко, как учил Савелий Силантьевич, а гораздо медленнее и неуклюже стесал с более толстого ствола несколько сантиметров древесины и соорудил возле лежбища что-то похожее на нодью. Угли маленького костра пошли на её розжиг. Перед сном Василий проверил раненого. Тут и без градусника было понятно, что у Николая поднялась температура. Размотав бинты с его ног, он выдавил из тюбика противовоспалительную мазь, обмазал края пулевых отверстий, которые вновь стали кровоточить, и наложил повязки. Самое интересно, что пока он оборудовал место для ночлега и лечил Николая, у него самого начинавшая подступать простуда куда-то ушла, да и дышать стало легче. Тем не менее, больше для профилактики и самоуспокоения, всё же размешав в стакане порошок с аспирином, проглотил несколько глотков и напоил раненого. Привкус лимона в напитке чуток взбодрил и, проследив, как товарищ задремал, младший лейтенант отошёл в сторонку от костра. Он возвращался не по заданному маршруту, к тому же не один. Такой случай не обговаривался и Лопухин своим долгом считал сначала доложить, перед тем, как приводить незнакомого человека на место их постоянной дислокации. Достав из кармана на груди, поддетой под полушубком разгрузки, наушник; Василий закрепил его на ухо, щёлкнул регулятором, постучав по микрофону сначала пальцем, а затем произнёс несколько слов, сообщая свой позывной. В наушнике, кроме шума, ничего не менялось. Повторив алгоритм через несколько минут, он выключил прибор, произнеся со злостью: «Стоит тысячи, а толку никакого». Попытка связаться с усадьбой по «карманной» рации ни к чему не привела. Либо она была слишком далеко, либо требовалось разворачивать выносную антенну, забрасывая её на дерево. Это было отложено на утро. Вскоре, поворочавшись, подставляя, как казалось, замёрзшие участки тела под тепло от тлеющих брёвен, прижавшись одним боком к спальному мешку, Лопухин уснул.
Привыкший вставать в шесть утра, в этот раз он проснулся в начале девятого. Сказались ночные прогулки. За ночь непогода завалила наружную сторону навеса на половину высоты снегом и не думала успокаиваться. Верхушки деревьев буквально дрожали от порывистого ветра, зато под самим навесом было тепло. Тлеющие брёвна великолепно справились с обогревом. Единожды Василий притрушивал их снегом, дабы успокоить разгоревшийся огонь. Размяв затёкшую спину, он допил остаток кофе из термоса, поставил котелок на угли и стал растапливать в нём снег. Кипящую воду он залил в термос, добавив в него заварку из пакета. Снова повторение процедуры с котелком. Пока шёл процесс, он умылся, сходил куда надо. Когда кипяток был готов, место котелка заняла консервная банка, а потом согретая тушёнка с кашей смешалась с водой, и получился суп. Сотворив из пустой жестяной банки что-то похожее на миску, Вася перелил часть супа туда, покрошил сухарь и стал есть. Будить Николая не пришлось, он сам проснулся, на запах. Покряхтел для порядка и попытался выбраться из спального мешка. Частично это удалось ему сделать, а в остальном помог товарищ. Вот тут и обнаружилась беда. Ночью, после приёма аспирина, Николай пропотел так, как и в бане не у каждого получится. Бельё можно было выжимать. Рассчитанный на суровые морозы спальник, ватник, свитер из верблюжьей шерсти, даже холщовый маскхалат, все потихоньку внесли свою лепту. Пришлось раздевать раненого и организовывать срочную просушку. Благо особо мудрить не пришлось. Сделанные из веток рогульки заняли место у нодьи, и растянутые на них рубаха с кальсонами стали парить. В смысле отдавать излишнюю влагу с присущим запахом, а не летать. Так и прошёл завтрак у Николая, на фоне своего белья. Но как говорится: своё не пахнет. Так что супчик довольно быстро подошёл к концу и перед строгим взором младшего лейтенанта предстал хоть и болезненного вида, но сытый боец. Осмотрев ранения, Василий приободрил известными словами о свадьбе и заживлении, а сам немного испугался. Сейчас, при дневном свете, сочившийся гной и багрово-фиолетовые пятна вокруг пулевых отверстий наводили на неприятные воспоминания. Когда он был в лагере, ни один красноармеец, имевший похожее ранение не выжил. Антисанитария, отсутствие медикаментов и помощи приводили к гангрене. А ведь в Прилепово даже фельдшера нет, не то что хирурга. Ребятам, попавшим под осколки гранаты, тогда просто повезло. Успели, и довезти, и врача отыскали, и самолёт вовремя прилетел. Повезёт ли так Николаю, ещё вопрос. Размышляя над этим, Василий вспомнил, что надо попробовать выйти на связь. Днём и сигнал лучше, и холм повыше найти проще.
