– Гюнтер, ты хочешь сказать, что у нас в замке этот алтарь? ― спросила Нюра.
– А вы посмотрите на пергамент. Да ему сто лет будет. Мое предположение такое. Внук Мономаха все же нашел на Рюгене этот алтарь и тайно отправил его в Псков. Из сокровищницы крома его изъяли ливонцы и готовили к отправке, но внезапное нападение разрушило все их планы. Янтарь будут обязательно искать. Поэтому я и предлагаю отдать его Алексию на сохранение. Он не продаст камни, твой дядя ценит подобные вещи дороже золота.
Пергамент действительно выглядел старым. Краска выцвела, сам лист потемнел, а при свете свечи вообще приобрел немного жутковатый грязновато-желтый оттенок. Рассматривая его, я даже поверил в легенду, услышанную от Гюнтера. Но представив размер деревянной колоды, которую по идее надо было обложить янтарем, ― усомнился. Скорее всего, алтарь так никогда и не собрали. Жрецы часто планировали возведение культовых исполинов, но в итоге за все время олицетворения религии, мифологии, искусства, власти и науки выразились лишь в семи произведениях.
– Я заберу янтарь на хранение и даже постараюсь собрать из него алтарь по рисунку, но, сколько уйдет на это времени, даже предположить боюсь. Теперь обсудим доли участников похода.
Пахомовна выложила на стол толстую тетрадь, в которой она вела расход и доход княжества, и, взяв в руку карандаш, сообщила:
– В казну отходит четвертая часть от всей полученной добычи, будь она взята на воде или на суше. Нарушать это правило нельзя.
– Это так, ― подтвердил Штауфен, ― на собрании старост мы установили размер налога. С него мы кормим войско и строимся.
– Одна четверть предводителю похода, то есть Гюнтеру. Четверть тебе, дядя, как ответственному за подготовку и снабжение, остальное участникам. И еще, давно хотела спросить, когда тут Свиртил был, то рассказал, что многие его литвины дают свое серебро Евстафию в рост.
– Я слышал об этом. Но у Евстафия развитая торговая сеть, банк, наконец. А у вас что?
– Мы тут с Гюнтиком посовещались, ― Нюра посмотрела на мужа, тот ей подмигнул, и Пахомовна продолжила: ― в Самолве тоже должен быть банк.
– И чтоб монета своя была, ― добавил Гюнтер.
– Вот оно что. Я так понимаю, что вы хотите подкорректировать торговый путь из Пскова в Дерпт?
– Да! ― хором ответила чета Штауфенов. ― Он должен проходить через Самолву.
– И чем вы станете торговать?
– Книгами, ― ответила Нюра. ― Мы хотим собрать переписчиков. Гюнтер переведет на латынь мои учебники по математике, геометрии и инженерному делу. Помимо этого большим спросом будут пользоваться пустые книги.
– Это как пустые? ― не понял я.
– Книги для ведения учета, как вот эта моя тетрадь. Любой состоятельный купец или монастырь сразу поймут ее превосходство, как только сравнят специально подготовленный образец записи со своими каракулями.
– Хорошо, а банк вам зачем? Монеты свои для чего? В этом году Евстафий вместе с рижскими купцами планировал открыть филиал «Смоленского клуба» в Пскове. Его сотоварищи хотели в Дерпте, но там у нас нет поддержки. Если бы в Самолве жило десять тысяч человек, тогда был бы полноценный банк, а так, даже для Пскова достаточно комнатки с сейфом и одного банкира с нотариусом. Гюнтер, княжество пока не доросло до этого, в той же Риге только лавка менялы. Точно такая же история с чеканкой монет. Два пуда «белок» для внутреннего рынка вам хватит с головой и на днях они у вас будут.
– Алексий прав, Нюра, ― с сожалением в голосе сказал Гюнтер. ― Я как-то не подумал посмотреть с такой стороны. Банк и своя монета нам пока не по зубам. Тем не менее мы к этому должны стремиться и меняла у нас тоже должен сидеть.
Беседу прервал стук в дверь. Дождавшись разрешения, в кабинет вошел Павел.
– Господин, прибыл гонец от епископа Дерпта. Послание передать отказался, просит аудиенции.
Штауфены приняли посланника в главном зале на втором этаже замка, где справляли свадьбу Трюггви и Гунндис. Это было самое красивое помещение замка. Стены возвышались на два этажа в высоту и заканчивались массивными балками потолка, к которым были прикреплены на специальных подъемных механизмах две люстры, на тридцать свечей каждая. Окна выходили во двор и были застеклены витражами. Пол выстелен досками и прикрыт красной ковровой дорожкой, начинавшейся от двустворчатых дверей из темного дуба, обитых бронзой и заканчивающейся у двух кресел. По обе стороны от дорожки стояли по четыре двухместных софы, между которыми до самого потолка простирались гобелены со сценами охоты и битв. Внимательный зритель мог заподозрить на самом большом гобелене портретное сходство воина в кольчужном доспехе и главы замка, если бы не герб короля Сицилии на щите с двумя орлами. Позади кресел размещался камин, а над ним было прикреплено мозаичное панно с изображением герба княжества. Справа и слева от панно стена была увешана разнообразным оружием: щиты, скрещенные секиры, сабли и мечи. Великолепие зала не подавляло человека, оказавшегося под его сводами, но вызывало чувство благоговения перед мастером, его создавшим. Однако, как только кресла оказались заняты, все великолепие окружающей обстановки моментально аккумулировалась в атмосферу власти.
– Говори, ― сухо приказал Гюнтер посланнику.
Гонец, в не совсем чистых сапогах, потоптался у ковровой дорожки, переборол чувство страха и, сделав два шага, поклонился.
– Преосвященный епископ Герман просит прибыть в Дерпт Гюнтера Штауфена со своими рыцарями и оруженосцами не позднее двадцать пятого числа сего месяца.
– А что случилось?
– Епископ собирает войско. Король Новгородский Александр идет войной.
– Дай подумать, ― Штауфен обхватил ладонью подбородок, ― жена, ты не в курсе, мы воюем с новгородским королем?
– Нет, ― ответила Нюра.
– Наверно, епископ Дерпта хочет нанять моих рыцарей? Я правильно понял?
– Добыча ожидается знатная, ― важно заговорил посланник, ― под знамена епископа встанет Орден и датские рыцари, а после победы наиболее отличившиеся будут вознаграждены угодьями вновь покоренных земель. Леса и поля западнее Желчи до самого озера наверняка понравятся господину.
– Да будет известно епископу, что эти земли я уже купил. Со мной десять рыцарей и сто оруженосцев, два барона со своими дружинами. Все в стальных доспехах, прекрасно вооружены и обучены. ― Гюнтер поправил на своей груди столу[104], как хулиган подтяжки ― оттянув и резко отпустив. ― Что еще, кроме болот может предложить Герман?
Видимо, посланник был готов к такому ответу. Расправив плечи и подняв подбородок, он подошел к Гюнтеру, протянул грамоту, скрепленную печатью, и молвил:
– После того, как христианское войско разобьет новгородского короля, все отказавшиеся присоединиться к походу и не внесшие лепту в пятьсот марок, будут отлучены от церкви.
Гюнтер мысленно усмехнулся. Католиков в Самолве, кроме швабцев, было раз-два ― и обчелся. Коренное население вроде как исповедовало православие, но со своими латентными особенностями язычества. Интердикт ни капельки его не пугал, но уточнить все же стоило. Штауфен вдруг задал вопрос на латыни.
– И какой вид интердикта собирается применить Герман? Личный, местный или смешанный?
– Мixtus[105], ― не задумываясь ответил гонец и снова перешел на немецкий. ― Так что мне передать преосвященному епископу?
– Я напишу ответ. Тебя проводят на кухню и накормят. Ступай.
Едва дверь за посланником епископа захлопнулась, как Нюра спросила у Гюнтера:
– Где ты так врать научился? Сто оруженосцев, землю купил. Ну, ты и лис. Гюнтик, не находишь, слишком уж он образован для гонца, ― Пахомовна указала пальцем на дверь, за которой скрылся посланник, ― да и первоначальный страх чересчур наигранный.
– А он вовсе и не гонец. Это шпион епископа и далеко не лучший. Судя по его уверенной речи, Герман уже имеет серьезную силу, а вот для чего ему нужны мы? Давай прочитаем послание.
