Для простых горожан на площади, возле дома Захара, был сбит длиннющий стол. Вокруг него установили жаровни, рядом выставили ящик, полный соли, а ближе к реке на вертелах поджаривалась птица и бараньи туши. Хлеб, как и бочки с пивом, лежали на телегах. Гости поначалу ходили за угощением самостоятельно, но вскоре все как-то расселись, окружили себя яствами и принялись праздновать. Когда к вечеру стало подмораживать, люди и не подумали расходиться. Жаровни давали тепло для тела, а общение согревало душу. Разделившись на множество компаний, самолвинцы и гости из соседних сел вели беседы о своей жизни, вспоминали повод, по которому собрались, поднимали глиняные и деревянные кружки за здоровье Трюггви и его жены, поминали добрым словом своего князя и, конечно же, пели песни, под которые танцевали. В эту ночь Чудское озеро схватилось льдом, скрепив тем самым союз двух сердец. Гуляние продлилось три дня.

В этот вечер, пока в Самолве полным ходом шло свадебное торжество, из княжеского терема Городца, в сторону Новгорода не торопясь ехал отряд всадников, сопровождающий закутанного в соболиную шубу важного боярина. Состоявшийся полчаса назад разговор между двумя влиятельными вельможами – был итогом многодневной кропотливой работы по обрабатыванию ближников Новгородского князя. Аудиенция у Александра принесла долгожданные плоды. Строган выторговал себе право собрать подати с восточных земель Чудского озера, заплатив десятую часть предполагаемого сбора в княжескую казну. В принципе, согласия князя до этого года было не надо, но в связи с тем, что территория стала спорной, вернее подверглась оккупации, и ответственные на этом направлении бояре как-то не спешили, то Строган Наездинич сыграл на опережение. Предложив свои услуги первым, он сорвал банк. Подобная практика была распространена. Боярские дружины ходили на север, трясти корелов. Пахом Ильич взял на откуп Ижору с Копорьем, другие отправлялись в сторону Онежского озера, на Оять и Свирь. Институту власти подобный расклад взимания дани был выгоден. Княжья дружина не отвлекалась на собирание товаров народного промысла с подвластных земель, получая живые гривны авансом, и лишь в критических ситуациях, когда необходимо было показать военную силу, отправлялась в ратный путь. Вот и сейчас, в преддверии похода на Псков, Александр, сильно нуждающийся в серебре, с легкостью согласился с предложением Строгана. Тем более что других и не поступало, хотя боярину сообщили немного другую версию.

«Вот и настало мое время, – рассуждал про себя Строган. Назначенный Александром контролировать сбор дани со стороны администрации Новгорода, Домаш Твердиславич, конечно, попьет крови, но и от него можно избавиться. Ишь, паскуда, мзду он не берет. За Новгород ему обидно. Ничего, и не таких обламывал. Все мы смертны, особенно в Водьских лесах. Надо бы к немцам человечка верного послать, дабы действия скоординировать. А хотя бы Степана, сына Андрея Бандеры, что от угров прибежал. Холоп с гнильцой, изворотлив, за вранье не раз порот, однако предан как собака. Такой в самый раз подойдет, и веры с немцами он одной, хоть и скрывает это».

– Степка, сучий сын! – гаркнул Строган.

– Тут я, отец наш родной! – отозвался холоп.

– С утра напомни о себе.

Строган вновь погрузился в раздумья. Засланные пару месяцев назад в Самолву плотники, давеча дали о себе знать. Как и было условлено, один из них сбежал, принеся с собой подробный пересказ всех событий, происходящих у берегов Чудского озера. Боярин поначалу не поверил словам соглядатая, лично пытал шпиона. Но даже на дыбе плотник пересказал изначальную версию. Сознался, где прикопал заработанное на стройке серебро, как не смог подпортить крепостной арбалет, и вспомнил, кому продал в прошлом году лошадь со Строганской усадьбы, якобы задранную волками. Анализируя полученную информацию, боярин даже стал немного сомневаться в успехе задуманного мероприятия. «До реки Желчи, отправленный в разгон отряд дойдет без особых происшествий. Пошалит возле Ремды, скорее всего с легкостью почистит деревеньку Гологляк, а вот дальше, если не будет притока добровольцев, то зять Пахома Ильича с десятком своих закованных в железо рыцарей вырежет его сброд в первом же столкновении. Надо что-то думать. Как обмануть Штауфена? А может, с помощью ливонцев отвлечь дружину Гюнтера, а самим сразу подобраться к Самолве? Какой смысл щипать по мелочи, если все богатства наверняка лежат в замке? Хотя, с другой стороны, наемникам нужна добыча, а ее много не бывает. Теперь нужно покумекать. Что предложить немчуре? Кабы изыскать того рыцаря, сбежавшего из плена, как его имя… черт, из головы вылетело и доносчика уже не спросить. Рихард вроде. Он точно Штауфена ненавидеть должен. Погодь, а если я Домаша выведу на этого Рихарда или Рихтера?»

Строя коварные планы, Строган добрался до своего терема в полной темноте. Размер предполагаемой добычи он оценил в девять пудов серебра. Сумма по его понятиям не такая уж и большая, но тут было важно моральное удовлетворение. Он искренне считал, что Самолва детище Пахома Ильича, следовательно, любой нанесенный Гюнтеру вред автоматически ложился в копилку мести проклятому новгородскому купчишке, недавно принятому в боярское сословие. Открыто выступить против партии Ильича он уже не мог, Новгород любит героев и не жалует обчищенных под орех ворами неудачников. Строительство крепости на острове, запирающем Ладогу, практически бескровный поход в Копорье, дармовой хлеб, железные плуги для смердов, сказочные пожертвования церкви и многое, многое – сделало Пахома Ильича с сотоварищами непробиваемыми. И самое обидное, что они приветствовали централизацию власти, ставя под сомнение боярское самоуправление.

После сытного завтрака Строган позвал с сеней дожидавшегося с рассвета своего часа Степана. Младший Бандера сиротливо пристроился в углу светлицы, комкая в руках заячью шапку, внимательно выслушивал своего хозяина.

– Ты отправляешься вместе с моим купцом Трифоном в Колывань. Там, на новгородском подворье отыщешь рябого Витька. Трифон укажет на него.

Строган подошел к стоящему под лавкой сундуку, выдвинул его и, раскрыв, вытащил завернутый в рогожу кружок кожи. Развернув тряпку, боярин протер от пыли клеймо, выжженное на поверхности тайного знака, и, крутя его в руках, молвил:

– Из Колывани вы вдвоем поспешите в Дерпт. Отыщете казначея епископа, он рябого знает в лицо, покажешь ему этот знак, и передашь на словах следующее: «На востоке солнце стало светить слишком ярко».

– Запомнил, хозяин. После этого домой?

– Нет! Твоя задача найти рыцаря Рихтера, рассказать ему, что к концу зимы, начало весны мой отряд будет возле Самолвы. Если он желает отомстить Штауфену, то пусть собирает своих воинов и будет готов действовать. В случае если он согласится, то отдашь ему карту и пергамент, которые тебе сейчас зашьют в тулуп. Вот после этого сразу дуй в Новгород, а рябой останется в Дерпте.

– Главным кто будет?

– Степан, конечно, ты. Неужели бы я мог доверить такое дело Витьку? Ты там присматривай за ним, опосля мне все расскажешь.

– Все сделаю, как ты повелел, отец родной, – Степан поклонился в пояс, – а если рябой заартачится?

– Тогда, как с Филиппом поступишь. Только аккуратно.

Отослав холопа, Строган пошел в скотницу. Запалив свечу, боярин стал рассматривать долговые расписки, ставшие собираться вновь, после ограбления.

– Так, Сазон задолжал три гривны, – вслух размышлял Строган, – отдать их он не сможет, значит, пойдет отрабатывать вместе со своими братьями в ушкуйниках. Филимон потопил мою ладью, благо товар частично удалось спасти, но доски до места, скотина, не довез, нанес мне убыток. Вместе со своей командой тож пойдет в отряд.

К моменту, когда солнце стояло в зените, а на правом берегу Волхова, у кремля, ватага неженатых юношей обсуждала завтрашний воскресный кулачный бой, Строган вышел во двор. По его прикидкам он мог выставить сорок семь человек. Это были должники и десяток его личной охраны, но для планируемого похода их было катастрофически мало.