Поблагодарив монаха, я направился обратно к пристани. Пройдя метров сто скорым шагом, чуть не сшиб женщину с коромыслом на плече, и как назло, с пустыми деревянными ведрами. Кадки покачивались на веревках, прикрепленные к выемкам на концах изогнутой палки, а ехидная ухмылочка тетки вывела меня из себя. Чертыхнувшись шепотом, я поспешил дальше, зато шпионивший мужичок, встретивший ту же тетку, не нашел ничего лучше, как высказать свои мысли по поводу приметы, причем громко. Видимо, лишенная доли внимания женщина только этого и ждала. Красоту оборотов местной речи я не понимал, но судя по темпераменту, с которым шла перепалка, слова и выражения не выбирали, и вскоре кто-то выплеснул помои на улицу, забрызгав ругающихся. Если б на моем затылке были глаза, я бы увидел, как тетка нахлобучила на голову мужичка ведро, когда тот попытался оттолкнуть ее с дороги, прижав свои лапы к роскошной груди женщины, и задержал их немного дольше, чем было необходимо для толчка.
– Лапать он меня собрался, стручок поганый! ― донеслось до меня.
Скорее всего, любитель женских прелестей полноправным горожанином не был. Ибо за тетку вступились несколько выскочивших из домов людей, и ругань перешла в драку, вернее в избиение.
Прихвостень боярина Строгана, Витек, опознавший меня и ушкуйника Агапа, еще по походу на Копорье, свалился в канаву и только скулил, прикрывая руками уязвимые места своего тела. С минуту его еще пинали, а затем, решив, что наказали уже достаточно, люди стали расходиться. Тетка подобрала свое ведро, смачно плюнула в сторону поверженного охальника и как ни в чем не бывало продолжила свой путь.
Возле постоялого двора, к которому я добрался без происшествий, меня поджидал Соболек с мешком в ногах.
– Подсвинка прикупил, ― сообщил он, ― пищит знатно, то, что надо.
– А как это влияет на качество мяса? ― спросил я.
– Лексей, ― удивился моему вопросу Соболек, ― мы ж мимо островов пойдем, а если туман? Без свина никак нельзя. Я думал, ты знаешь. Серебро вот свое потратил.
О наличии средневекового средства оповещения на воде я как-то не подумал. Поросенок действительно подходил для этой цели как нельзя лучше. Мало того что это животное безошибочно плывет к берегу в случае кораблекрушения, так еще по нескольку часов может визжать не переставая. Гастрономические особенности нового члена экипажа даже не рассматривались. Пятачку повесили на шею колокольчик, прикупили вместительную корзину из прутьев, в которой он уснул. Присматривать за поросенком стал Ваня. Как он объяснил, животного надо кормить пять-шесть раз в сутки, пока он маленький. В Лужках свиней вообще привязывали к веревке и пасли как коров, на судне же откармливать животное не имело смысла, но объедков с этого момента стало на порядок больше. Команда уверовала, что в случае несчастья именно поросенок поможет спастись.
На палубе кеча Снорри рассказал мне о земляках, скупавших здесь шкурки бобров, а также о новгородских купцах, регулярно грабивших, по мнению свеев, местных промысловиков. Дело было в том, что весной с Ладоги пришла ладья. Двое купцов выгрузили шесть сотен капканов, связались с охотниками и раздали в счет будущих поставок железные новоделы. После этого житья свеям не стало. Местные несут шкурки и какую-то бурую жидкость только новгородцам и приехавшему с ними колдуну, игнорируя «честных» покупателей. Кабы не один сознательный приказчик, то им смело можно было собирать манатки и отчаливать от негостеприимного берега Колывани. Опознав в ушкуйниках русских, свейские предприниматели решили, что экспансия на пушной рынок со стороны Новгорода набирает новые витки, и вышли на пристань, дабы посмотреть, с кем им еще придется столкнуться. Мне же оставалось только посмеяться. На Востоке, где о существовании «Виагры» еще слыхом не слыхивали и еще лет восемьсот не услышат, за один грамм бесценного порошка, приготовленного из бобровой струи, давали золота, на которое можно было купить корову. Учитывая, что малая доза являлась хорошим успокаивающим средством, а большая, наоборот, добавляла столько тестостерона организму, что ой, ой, ой… в общем, клиент брал помногу. Крупная особь бобра могла поделиться почти тремястами граммами. Воистину Пахом Ильич разрабатывал золотую жилу. Тех, кто знал, как готовить снадобья и порошки, после крещения огнем и мечом, остались единицы. Выжившие неохотно делились секретами, и часто охотники при поимке бобра забирали только дорогой мех, оставляя сокровище валяться на земле. А раз присутствует «колдун», значит, давняя затея удалась. Об этом я и поведал Снорри.
– А ведь это наверняка купцы Пахома Ильича! Он мне еще в Новгороде говорил, что собирается заняться закупкой бобровой струи[83]. Вот молодец. Снорри, пойдем, навестим купцов, да заодно привет Ильичу передадим.
– Сходить-то можно, ― флегматично ответил Стурлассон, ― да только нет их сейчас тут. Уехали куда-то.
На нет и суда нет, так и остались на судне, а с рассветом мы покинули Колывань, двигаясь по направлению к острову Осмуссар. Прошли пролив Вяйнамери, и на шестые сутки пути достигли Пярнуского залива. Выбрав подходящую банку, «Марта» стала на якорь. Оставалось ждать и проверять все, что будет подходить к устью реки со стороны залива. Целый день прошел в напряженном всматривании в морскую даль. Второй был посвящен стирке и приборке. На третий, подняв якорь, мы двинулись в сторону Риги, ловя рыбу и не встретив никого, вернулись на старое место. Так могло продолжаться целую вечность, но на исходе четвертого дня нашего стояния свин Пятачок занервничал и попытался вылезти из корзины. Регулярный прием пищи в одно и то же время требовал удовлетворить разыгравшийся аппетит, а так как емкость с сечкой никто не подсовывал, то свин решил поискать корм самостоятельно.
Ваня Лопухин в это время дремал в люльке, прикрепленной на мачте, где специально для него был оборудован наблюдательный пост, и когда поросенок своим хрюканьем разбудил его, прислонив к глазу оптику, мальчик чуть не выпустил подзорную трубу из руки.
– Два паруса вижу! ― крикнул юнга с мачты. ― Прямо на нас идут.
Экипаж «Марты», подобно неопытному поваренку, когда тот одновременно пытается схватить лежащие в разных местах: дуршлаг, сковороду и половник, на мгновенье растерялся и заметался по всему судну. Абордажная команда должна была облачаться в доспехи, а матросы ждать распоряжений у снастей, но приказа как такового еще не было, и вскоре все устремили свои взгляды на рубку.
Снорька вылез на шум одетый в одну тельняшку и брюки, зажав в руках игральные кости. В каюте шла оживленная игра в кошу. У Стурлассона намечались «морсы», и лишь удачное сочетание выброшенных костей могло исправить сложившуюся ситуацию. Так что мял он их и дул в кулак чуть ли не с минуту, а тут весь процесс таинства насмарку.
– Что за шум? ― недовольным голосом спросил Снорри.
– Зуек два паруса заметил, ― ответил Агап.
– Один полосатый, второй в клетку, ― сверху уточнил Ваня.
– Так какого лешего вы стоите? По местам, живо! Расчехлить арбалеты! ― отдал приказ Стурлассон и метнулся обратно в каюту.
Через пятнадцать минут экипаж судна был в полной боевой готовности. Артиллеристы крутили вороты механизмов, а я вынес боеприпасы, чем-то напоминающие зажигательные стрелы, особенно войлочным наконечником. На метровых стрелах с кожаными стабилизаторами были насажены ампулы со слезоточивым газом. При ударе наконечник смещался назад и раздавливал стекло оболочки, после чего в радиусе пяти метров находиться было просто опасно. Белый едкий дым поражал глаза и не давал дышать, а на деревянном судне могло создаться впечатление, что начался пожар. К тому же я намеревался использовать огнемет в качестве устрашения, но не более того. Сожженные суда меня не устраивали. Хотя на этот случай в трюме лежал легкий водолазный костюм.
– Поднять якорь! – отдал приказ капитан. – Курс на паруса, Игнат, постарайся отсечь их от берега. Ваня… ― Снорри посмотрел наверх, но юнга уже карабкался по вантам, спускаясь на палубу.
