Три дня, с утра и до поздней ночи, Игнат вместе с сыновьями учился управляться с парусами на берегу, сидя на деревянных колодах и дергая за веревочки. Доходило до того, что в широкую бадью запускали уменьшенную во много раз копию, и, создавая ветер подручными средствами, перемещали паруса. Однако необходима была практика, и за неимением тренажера тренировались на моей надувной лодке, где гротом и стакселем шпринтового типа можно было вращать «надувнушку» в любом направлении. Вопросов, откуда такая посудина с пузатыми бортами, уже не задавали. Все знали, что я побывал во многих странах, а значит, и добром оброс ранее невиданным. Кое-как, несомненно, с Божьей помощью и талантом Игната азы были освоены. В обучении очень помог макет с цветными парусами и чертеж судна, вывешенный на рубке. В принципе, ничего сложного в управлении парусником нет. Паруса, как коробка передач в автомобиле. При равномерном ветре, чем больше поверхность парусов, ― тем выше скорость. Главное ― маневрирование и знание течений, и как говаривал один из персонажей кинофильма «Волга-Волга»: «Я тут все мели знаю». Со временем судоводитель начинает чувствовать, когда и какой парус добавить или убрать. Гораздо сложнее выполнять маневрирование и особенно швартовку. Этот элемент нервотрепки давался обильным потом, и сколько мы ни отрабатывали, оценки «удовлетворительно» так и не заслужили. Уповали на весла, с их помощью шестеро гребцов могли подвести кеч к причалу, а пухлые кранцы, набитые вишневыми косточками, защищали борт от нежелательного столкновения. Наконец, настал тот день, когда команда из девяти новгородцев, Игната с двумя сыновьями, капитана Снорри, юнги Вани Лопухина и меня вышла в первое плаванье. Поначалу шли на веслах, дабы не опозориться перед собравшимися на берегу жителями и старостами деревень. Получалось хорошо, а уже в устье поставили бизань и стаксель, где попытались совершить полный разворот при галфвинде.
– К повороту! ― повторил за мной команду Игнат.
– Есть! ― крикнул новгородец в пестрой вязаной шапочке и захватил гик-шкот.
Его товарищ принялся растравливать стаксель-шкот. Судно стало приводиться к ветру. Гик заскрипел, влажный от росы парус вобрал в себя поток воздуха и плавно стал поворачиваться, перемещаясь к противоположному борту. Игнат принялся крутить штурвал. Кеч немного несло боком, скорость оставалась невысокой, но это было намного лучше, чем если бы использовали старый прямоугольный парус. Да и развернуться без помощи весел мы бы не смогли.
– Стаксель-шкот выбрать! Славка, твою… ― подсказывал я, применяя уже обсценную лексику.
Для стакселя, если «колдунчики» параллельны, то все хорошо. А если индикаторы на наветренной стороне поднимаются вверх; нужно добрать стаксель-шкот. В случае, когда они задираются на подветренной стороне, соответственно ― потравить шкот. Вроде проще простого, но это только кажется. Хорошо когда есть навыки, а если нет? Меня, к примеру, до сих пор бесит от этих заимствованных словечек: гик, шкот, брамсель. Как их вбили в мою детскую голову во флотилии, сам удивляюсь. Посему повторение, повторение и еще раз повторение с подробными объяснениями, как на примере с этими ниточками.
Пока что все удавалось. На следующий день тренировались в повороте фордевинд. С полного бакштага (под небольшим углом к ветру) кеч поворачивал с одного галса на противоположный. А ближе к вечеру попробовали полный бейдевинд. Тут уже пришлось поработать всей команде, особенно на швертах. Пусть пока медленно, но как говорится, все приходит со временем. Уже через четыре дня, курсируя вдоль берега, мы провели первые стрельбы, а еще через два ― отправились в Дерпт.
С борта кеча на причал вахтенный выдвинул сходни, и как только был занесен последний сундук, по ним стали подниматься пассажиры. Воинот вырядился как на праздник, даже бороду подстриг, дабы стала заметна позолоченная цепь с медальоном в виде креста, заключенного в круг. Пурпурного цвета сюрко, сшитое Нюрой по случаю посольства, доходившее до середины икр, было перетянуто широким поясом с прямоугольными стальными заклепками и перевязью с мечом и кинжалом. На груди красовался герб Самолвинского княжества ― трехцветное поле с двумя медведями. Под сюрко белоснежная хлопчатобумажная рубаха с длинными рукавами, заканчивающимися манжетами с запонками. Брюки из плотной ткани и высокие черные хромовые сапоги со шпорами. Барона сопровождал Павлик, выглядевший не столь вычурно, но так же придерживавшийся красно-белых тонов в одежде. С ними следовали две лошади с прикрытыми глазами. Для животных специально поставили палатку, дабы не огорчать лошадок во время плаванья несвойственной их обитанию обстановкой. Рядом с этой палаткой вскоре разместился незапланированный пассажир Игорь Васильевич, места в каюте для него не нашлось, а спать под палубой ― он побоялся.
Купец приехал в Самолву за коврами, а тут такая оказия: незагруженное судно отплывает в Дерпт, возле цеха коптильни стоят рамы с готовой рыбной продукцией, у причала десять кубов досок, а из Смоленска молоденький кузнец привез дюжину кольчуг. Захар Захарыч, приняв от коммерсанта с виду обыкновенное полено, тут же побежал к княжне, бросился в ноги и стал упрашивать Нюру разрешить взять попутчика на корабль, а заодно дозволить ему распродать излишки производства, помимо приготовленных ковров. Добро было получено, товар сосчитан и погружен, а Игорь Васильевич вскоре шастал по судну, спрашивая разрешения у Снорри посмотреть то на одну, то на другую вещь, так сказать, вблизи и желательно потрогав руками. Купца вежливо отсылали, и, в конце концов, капитан пригрозил отправить пассажира в трюм, дабы наглядно, с помощью рук, изучить судно на наличие возможной течи в полной темноте. Снорька с охотой бы рассказал и все показал, но многие вещи для него были абсолютно новы, а проявлять некомпетентность он не захотел.
Маршрут был практически известен. Игнат два раза посещал Дерпт, когда возил на продажу копченую рыбу. Один раз с отцом, тогда город еще называли Юрьев, и один раз сам, с сыновьями, два года назад. Тем не менее сомнения присутствовали, и на всякий случай, для подстраховки, по настоятельной просьбе, обойдя с юго-западной стороны остров Пийрисар, на борт был принят рыбак, знающий местность как свои пять пальцев. Лоцман жил на хуторе, где в настоящее время расположен поселок Мерапалу, откликался на имя Соболек, был невысокого роста, тощий как уж и обладал невероятно густыми бровями, за что я прозвал его Леонидом Ильичом. Рыбаки посовещались на корме, и согласившийся за топор, отточенный до остроты бритвы, посодействовать в проводке судна до Тарбата, именно так он назвал город Дерпт, Соболек был временно зачислен в команду. Со стороны лоцмана выдвигалось только одно условие: строго держаться указанного им курса. И тут началось нечто. Игнат с согласия Снорри приказал поднять все паруса и с довольным видом, свысока поглядывая на своего приятеля, устроил показательное выступление. Двадцать верст мы неслись со скоростью не менее семи узлов. В моей руке, когда я бросал секторный лаг, за пятнадцать секунд проскочило семь узелков[64], а это для такого судна совсем не мало. Короткий рукав реки Калли прошли влет, вошли в Эмайыгу, проходящую через болота Суурссо, которые «Мать-река» затапливает во время половодья, миновали местечко Мыйса, и полностью потеряв возможность поймать хоть какой-нибудь ветерок, спустили весла на воду. К семнадцати часам, приметив удобную стоянку, первый день похода подошел к концу. Только спустя некоторое время я узнал, для чего нам потребовался лоцман. Игнат не мог не похвастаться перед братом своей жены, какого положения он достиг; да и возле хутора мы проходили, только чтобы передать гостинцы родственникам. Но так получилось, что из-за человеческих амбиций теперь по этому маршруту, через Пароходный канал, не только кеч, но и другие суда будут идти к Юрьеву по составленной лоции.
На второй день пути мы подошли к конечной точке маршрута. Кое-как развернулись, распугав пару однодеревок, ошвартовались и стали ждать. Расположившийся на западном берегу реки городок был раза в три меньше Смоленска и сплошь деревянным. Если посмотреть сверху, то Дерпт напоминал отпечаток ступни: плотно застроенный, с защитными сооружениями в районе пятки, пожиже в середине и растекающимися домишками с огородами до самых кончиков пальцев ― причалов, упирающихся в реку. Как такового порта и причальной стенки со складами, как в Новгороде, не было, зато сразу за административным зданием, в ста шагах от нас был виден довольно крупный рынок. Лотки тянулись параллельно берегу и насчитывали несколько рядов. Едва портовый чиновник ступил на палубу, как Воинот с Павликом пересели на лошадей и отправились к епископу, чуть не задавив портовых стражников, нагло шатавшихся по проезжей части. А возле нас вскоре собралась толпа зевак, преимущественно кормящихся с реки. Ожидаемого фурора судно пока не произвело, но народ потихоньку начинал скапливаться и шушукаться. Для них необычным являлось всё: начиная от спасательных кругов, такелажа, рубки, носовой надстройки, закрытой брезентом, и заканчивая колодцами, в которых прятались шверты. Обсудив свое видение, они разошлись, уступив место новым ротозеям. Биндюжники лишь отдали должное объемному трюму, а потом и вовсе утратили любопытство. Товар Игоря Васильевича вызвал общий вздох разочарования, как только они услышали рассказ чиновника. Все ожидали чего-то чудесного, возможно волшебного, но никак не банального набора русских купцов. Мытаря, что принимал пошлину, окружили и стали расспрашивать.
