Дом встретил меня теплом солнца и откровенно жаркой погодой. В Смоленске двадцать первого века ничего не поменялось. Во дворе ещё витал в воздухе запах сгоревшей солярки из выхлопной трубы КамАЗа, а сам грузовик, преодолевая неровности дороги, ведущей к шоссе, покачивал синими боками тента. Вывесив на проветривание бобровую шапку вместе с шубой, я уселся на ступеньках и вдохнул аромат индустриального мира.

«Закурить бы, – возникла мысль в голове. – С чего это вдруг такая тяга к табаку? Столько времени обходился без этого и желания даже не было».

«Может, хочешь совсем бросить? – продолжала развиваться мысль. – Стоп! Я разговариваю сам с собой».

Кульбиты, происходившие в моём мозгу, мне не понравились. А началось всё с экспериментов. При попытке переместиться в прошлое на несколько минут раньше с начала перехода из средневековья я оказывался в совершенно незнакомом месте. Камень стоял, как и прежде, но вокруг него ничего не было, а панель управления начинала мигать, высвечивая клавишу возврата. Словно предупреждала – баловаться не стоит. К слову, после этого эксперимента я в течение получаса не мог соорентироваться и тупо просидел у двери, пока отчётливо ни рассмотрел циферблат часов на руке.

Резко вскочив со ступенек, я направился в хозяйственный отсек дома. Принять ванну, посмотреть телевизор и поспать на мягкой постели. Благами цивилизации надо пользоваться, пока есть такая возможность.

В шесть утра прозвенел будильник. Плотно позавтракав и созвонившись с Левиным, я выехал в Севастополь. Предстояло закупить кучу медицинского оборудования, а самое главное, упросить травматолога подежурить в моём доме, на случай, если потребуется срочная консультация. Ход операции планировал снимать на камеру, и если что-то пойдёт не так, то узнать мнение профессионального врача, предоставив ему запись. Минус в этом был только один: исправить ошибку я уже не мог, а только сгладить последствия. Но нет худа без добра. По приезде в город славы русских моряков меня ждала удача. Матрос из Харькова, проходивший срочную службу в одной из украинских частей, получил перелом ключицы. Командир не стал дожидаться приезда кареты скорой помощи, пасущейся на чьей-то генеральской даче, погрузил пострадавшего в свою машину и рванул на Ластовую (площадь в Севастополе, рядом с которой расположен госпиталь ВМФ России). Пока матросу делали снимок, я упросил дежурного врача, не без помощи нескольких звонков от своих друзей, разрешить присутствовать во время операции. Полученный опыт оказался бесценен. И уже стоя в курилке, решил поговорить с Андреем Васильевичем, который ставил спицу Богданова потерпевшему. Выслушав меня, майор усомнился в предложении.

– Алексей, что это за кино вы снимаете, если нет медицинского консультанта?

– Есть такой, – слукавил я, – только понимаете, в запой ушёл человек, а он креатура продюсера. Три дня ждём, время уже не терпит. Оплата, кстати, достойная.

– Достойная, говоришь? А с чего это киностудию заинтересовал военный медик?

– Так кино про войну.

– Тогда понятно. Только консультировать я смогу в свободное от службы время. То есть на пенсии.

– Всего один день. Ездить даже особо никуда не нужно. В Балаклаве на диванчике посидеть да советом помочь.

– Нет.

– А если в госпитале протестируют аппарат магнито-ИК-светолазерной терапии «Милта»?

– Тот, что разрабатывает космическое приборостроение?

– Он самый.

– За советом приезжай сюда. Подскажу, всё, что в моей компетенции. – Андрей Васильевич выкинул окурок и, уже уходя к себе в кабинет, добавил: – Поляну накроешь. У нас Степановна всю жизнь мечтает омара попробовать. Понял?

– Будет омар. Спасибо, Андрей Васильевич.

Вскоре всё необходимое для извлечения из Гаврюши пластины было доставлено и переправлено в крепость у камня. На втором этаже я оборудовал операционную. Теперь можно было не волноваться из-за чрезмерной потери крови или угрозы заражения. Генератор был спрятан в сарае, и различить шум работающего двигателя мог только чуткий слух. Сонному Гавриле Алексичу был сделан рентгеновский снимок. Фото в свою очередь посмотрел Андрей Васильевич, и в десять часов утра пластина была успешно удалена. Гаврюша даже ничего не увидел. А вот Ишая сидел с трясущимися руками, прикладывался к кружке с вином и немного заикался.

– Ле… Лексей, я зн… знаю. Я не сплю. Как это мм… может быть? – Вид электрических ламп, незнакомых инструментов и капельницы напугал лекаря, но свои чувства он выразил уже после операции.

– Может. Ты только не переживай. Главное, держать язык за зубами. Кстати, по поводу зубов. Мне Евстафий поведал, что лечить ты их наловчился. Так вот, подарок у меня тебе есть, только чтобы им воспользоваться, кое-что знать нужно.

– Не хочу ничего знать. Я боюсь, – из глаз юноши выступили слёзы, – он уснул и не чувствовал боли, как только подышал через тряпку. Я отрезал людям конечности и бил их по голове, чтобы они могли вынести страдания. Оказывается, можно делать гораздо проще. Я мог бы спасти десятки жизней. Я жалкий неуч.

– Научиться никогда не поздно. Отдохни, постарайся выспаться, а завтра поговорим.

Гаврила Алексич проснулся сразу после кварцевания горницы. Тёмная повязка ещё находилась на лбу, и, обнаружив её, боярин с удивлением снял со своей головы, внимательно рассматривая материю. После этого он обратил внимание, что лежит на мягкой лавке, покрытой белой, необычайно тонкой выделки холстиной, а голое тело прикрывает тёплое одеяло, заправленное в такое же полотно, сшитое по бокам и с отверстием в виде ромбика посередине. Рана, полученная при штурме Копорья, немного болела и была залеплена широкой белой полосой, вокруг которой вся кожа была вымазана жёлтой пахучей краской. Рассмотреть большего не удалось, так как раздался голос Лексея:

– Доброе утро. Как самочувствие?

– О-о-о, Лексей. А где это я? Как после баньки подышал через то полотенце, так и уснул вчера, так вот… – Боярин пощупал пальцами простыню. – Рубаха на мне была. Не помнишь, куда дел?

– Забудь про рубаху, обляпал ты её. Новая одежда на стульчике лежит. Два дня поживёшь тут. Тебе вчера пластинку вынули. Кость как новенькая, срослась ровно. Так что, скоро сможешь доспех носить, – сообщил новости Гавриле.

– Ага… а поесть?

– Микола сейчас принесёт.

На завтрак был кефир и творог. Алексич выдул стакан, посетовал на скудность кормления и, решив, что основной приём пищи он просто проспал, стал молотить ложкой, съев всё до последней крошки.

– Завтра еда будет нормальной. А пока кисломолочная диета и фрукты, – утешил боярина и, уже собравшись уходить, передал альбом с иллюстрациями битв античности и средневековья. – Это тебе развлечения, дабы скучно не было.

Микола остался с Гаврилой. Присев на стульчик, стал поглядывать на картинки, изображавшие подвиги Геракла, штурм Трои и многолетнюю Пуническую войну, некогда сотрясавшую величайшую империю древности.

– Смотри, Микола. Мужик на деда моего похож. Ну, прямо вылитый дед. – Гаврюша ткнул пальцем на Одиссея, привязанного к мачте в окружении сирен.

Два часа из горницы доносились шелест переворачиваемых страниц и вздохи восхищения. Маленьким буковкам, сообщающим названия, и цифрам, извещающим о дате написания произведений, новгородцы не придали значения. Приобщившись к высокому искусству, Алексич позабыл обо всём на свете.

В это время дверь перехода только и успевала открываться и закрываться, пополняя новыми предметами сарайчики возле дома. Савелий трудился за троих, перетаскивая мешки, ящики и тюки с ленты транспортёра. В конце концов, оставшись в одной рубахе и штанах, утёр со лба пот и присел отдохнуть, запросив немедленного перерыва.

– Алексий, я вчера к Свиртилу Велимира посылал. Он Елену с сыном из Смоленска привезти должен. Надо бы встретить.

– Извини. Совсем из головы вылетело. Шабаш работе. Пошли переодеваться, а то видок у нас… испугаются ещё.

Зачехлив транспортёр и омывшись ещё тёплой водой в бане, мы поднялись на второй этаж, где в кабинете, пока светлица была превращена в госпитальную палату, лежали наши вещи.