К невероятно огромному казану выстроилась очередь, подавая ёмкости, куда накладывалась ароматная каша и три-четыре куска мяса вместе с подливой. Степанида шурудила громадным половником, помешивая гречку, а справа от неё сидел Пелгуй, ловко разрезавший ножом с хитрой заточкой каравай хлеба пополам, с последующей передачей очередному голодающему.

– Савелию спасибо говорите, – как бы про себя, еле слышно повторял мальчик.

Те, кто не расслышал Пелгуя, переспрашивал у соседей, и к полудню, когда был сварен шестой казан, а обессиленная Степанида отдыхала в тени на лавке, беседуя со своими подружками, по городу прошёл слух.

– Я сама, своими ушами слышала «меркурьевцы» побили на реке литвинов, а теперь их воевода Савелий кормит весь город кашей с мясом и даёт хлеб. – Женщина с зелёным платком на голове подхватила горшок, накрыла сверху ржаной краюхой и потопала дальше, к своему дому. Её собеседница постояла с минуту, перекрестилась, подозвала свою дочку, отдала свой горшок с кашей, поискала глазами по улице, в поисках знакомых лиц и…

– Это тот Савелий, который княжну в жёнки взял и казну рязанскую привёз.

– Да ты что…

– Вот тебе крест…

Если б сейчас в городе провести выборы в князья, то Савелий набрал бы сто процентов голосов. Будь у сотника человек пятьсот воинов, он бы рискнул, но время ещё не пришло. Был вложен только первый камень в ту кладку, которая принесёт Савелию славу защитника Смоленска.

Ильич отправил двух приказчиков под руководством Евстафия прибрать в разгромленной лавке, сам же отплывал обратно, за новой партией продовольствия. После бесплатной раздачи каши было принято решение давать провиант в долг. Ермоген выделил двух писцов, которые на бересте будут записывать должников. Таким образом выполнялась поставленная мной задача – узнать приблизительное количество горожан. Все, кто приходил за крупой, называли состав семьи, указывая имя главы семейства. Приезжать в Смоленск и рыться в архиве теперь не имело смысла. Стало понятно, почему произошла столь сильная нестыковка в данных по численности населения за тридцать девятый год. Большая часть горожан из-за голода покинули столицу. Кусочки бересты подшивались по дюжине в стопке и отправлялись в церковь Михаила Архангела. Евстафий же предварительно переписывал данные к себе в блокнот, для ведения бухгалтерии. Город насчитывал чуть больше двадцати тысяч человек вместе с детьми и стариками. За всё время было перевезено шестьдесят три тонны пшеничной крупы, шестьсот мешков с мукой, семьсот литров масла и двадцать пудов соли. Если б не возможность передохнуть в моём настоящем времени, загнулся бы. Последний раз таскал мешки в подобном количестве, восемь лет назад. Фура с сахаром застряла из-за поломки, не доезжая Севастополя, в воскресенье. С утра и почти до обеда я перегружал мешки с сахарным песком в восьмитонный КамАЗ. Спина ныла два дня, денег было в обрез, нанимать грузчиков не стал. Складская машина так и ездила взад-вперёд, подобно челноку, пока не перевезла весь сахар. Сейчас было проще с логистикой, паллеты с грузом стояли прямо во дворе, зато объём…

Я не ставил под сомнение утверждение Пахома Ильича, что один человек не в состоянии накормить весь город, но спасти от голодной смерти было по силам. На время операции весь гарнизон крепости, кроме Савелия, переместился в Смоленск, голодающие могли напасть на продуктовые склады. Джутовые мешки складывали от терема и до речных ворот, я выносил мешок из дома, Савелий принимал его на крыльце и оттаскивал в сторону. К концу работы мы просто окунулись в речку, смывая с себя всю пыль.

– Алексий, а можно мне сходить с тобой туда, откуда ты приходишь? – Мы сидели на причале, отдыхая после работы, когда Савелий задал вопрос.

– Сходить можно, а попасть туда живым – нет, – огорчил я сотника ответом.

– Жаль, хотел взглянуть одним глазком, как оно там? – Рязанец улыбнулся, понимая невозможность своей просьбы.

– Пошли в крепость, переоденемся, скоро Пахом прибудет, а мы голые сидим. – Вставая, позвал с собой сотника.

Ильич прибыл через два часа после нашего разговора, сообщив, что Ярослав вошёл в столицу княжества, дождавшись прибытия нового князя Всеволда Мстиславовича. Шпионы донесли Ярославу, что в городе орудуют «меркурьевцы», накормившие за бесплатно всех голодных, угроза авторитету законной власти нарастала, ждать его полного падения было нельзя. Первое, что было сделано вновь обретённым князем, так это усиленные патрули. Решение, безусловно, нужное, но не прекратившее волну мародёрств. И лишь после десятка публичных казней город стал напоминать прежний мирный Смоленск. Вновь потянулись телеги и волокуши с товаром, загудел выкриками и восхвалением товаров торг и, наконец, ожила пристань. Скопившиеся из-за военных действий на волоке лодки устремились сплошным потоком. Пару дней было не протолкнуться, но, как и с половодьем, всё пришло к своей норме.

Ладью новгородца догрузили стеклом, зеркалами, тканями для мастерской Нюры, сахаром, вином и специями. Осталось место и для ста пятидесяти кольчуг с топорами. Их выдали за товар из далёкой Индии. Перед отплытием мы с Пахомом Ильичом заперли Пелгуя в часовне.

«Слушай внимательно, ижорец Пелгуй. На тебя возлагается самая ответственная задача. По приходе в Новгород ты, вместе с Пахомом Ильичом, навестишь князя Александра. Он только что женился на псковской княжне, так что поздравьте. Передадите ему в подарок меч, который находится у твоего благодетеля, и сообщите, что Эрих Картавый отправляет в устье Ижоры ярла Ульфа Фаси, который собирается ставить в том месте крепость, дабы сподручнее было разорять земли Новгорода. Пятнадцатого липня следующего года, если Александр не уничтожит гнездо схизматиков, то город падёт». – Запись закончилась.

Мы открыли дверь часовни и выпустили вспотевшего как в бане Пелгуя наружу.

– Дяденька Пахом, нам надо срочно плыть в Новгород, – проговорил мальчик.

– Это ещё зачем? Тут ещё дел полно, да и в Киев сходить не мешало бы, – ответил зуйку новгородец, незаметно подмигнув мне.

– Да как вы не понимаете, я такое слышал, мне надо, ой… – Ильич схватил мальчишку за ухо и высказал: – Слушаться надо старших, иди к ладье, мне самому в часовню надо. Сегодня такой день, что раз в сто лет бывает.

Наутро купец уходил в Смоленск, а оттуда прямиком в Новгород. Ладья отходила от причала, Ильич стоял на корме, махая на прощание мне рукой.

– Я вернусь, слышишь, Лексей. Я обязательно вернусь.

Гонец, прибывший с утра в детинец Смоленска с радостным известием, был награждён половинкой серебряной гривны, упоен почти вусмерть и уложен спать. А буквально к обедне в кремль вереницей потянулись подводы, навьюченные поклажей лошади, небольшие делегации и просто зеваки. У великого князя родился сын – Афанасий. Застолье было организовано честь по чести: тут был и ломящийся от всевозможных блюд стол, и виночерпии чуть ли не с литровыми ковшами, и музыканты со скоморохами, и уважаемые люди города, и множество подарков, преподносимых непрерывно в короткие промежутки между тостами. Ярослав на правах старшего восседал во главе стола, крутя в руках новый шлем – подарок от бояр города. То, что подобный шелом был потерян двадцать три года назад, когда князь драпал после разгрома с Авдовой горы, смолянские бояре не напоминали. Ещё бы, некоторые из них, как раз стояли в полках супротив одариваемого. «Великые Архистратиже Господен Михаиле, помози рабу своему Феодору» – гласила надпись, отчеканенная на золотой пластине.

– Точно, как мой старый, как мастера звать? – спросил великий князь у Всеволода Мстиславовича, сидевшего по правую руку от него.

– Пётр, сын Данилы-бронника, – ответил князь Смоленска.

Возлияние было в самом разгаре, как кто-то за столом упомянул про недавние события в городе, связанные с раздачей горячего питания.

– А где этот Савелий? Почему не празднует со мной? – удивился Ярослав.

– Так он пришлый, не наш, рязанец, – ответил боярин, вручавший шлем.