– Постой, не торопись, – удерживал я его за руку, – хочешь получить в подарок карандаш и настоящую бумагу?
– Хочу. А что это такое?
Пострелёнок заинтересовался. За явно бесполезное занятие с точки зрения горожан никто его не ругал, даже наградить пообещали.
– Смотри. Это карандаш, а это бумага. – Достал из сумки, перекинутой через плечо, небольшого размера блокнот, наподобие того, который был передан Пахому Ильичу. – Делаешь то же самое, что на земле, только вместо прутика вот этой палочкой. На бумаге рисовать удобнее, да и резинкой, если что, подтереть можно, но самое главное, с собой унести запросто. В блокноте точилка приспособлена – карандаш точить. Вот, смотри, как это делается. – Провернув карандаш, отдал подарки художнику.
– Спасибо, дяденька. Меня Андрейка звать, – сообщил мальчик, собираясь поскорее показать новые вещи своим сверстникам.
– Как закончится бумага с карандашом, – крикнул вслед убегающему сорванцу, – приходи в лавку, что за мной стоит. Спросишь Евстафия, он выдаст новую бумагу вместо изрисованной и карандаши.
Полна Русская земля талантами, главное – вовремя их разглядеть, помочь, поддержать, а зачастую просто накормить. И стало бы на Руси в сто раз краше, зазвенела бы её слава по всему свету. Ведь на одного Андрея Рублёва приходились сотни художников Андреек, зарывших свой талант в землю, от безысходности, голода, лишений и непонимания.
Вскоре из лавки вышел Герасим, посмотрел по сторонам, заметил меня и махнул рукой, мол, следуй за мной. Минуя торг, мы вышли в узкий проулок, шириной метра в три, и направились к самому красивому храму города кратчайшей дорогой. Видимо, звонарь спешил к себе на работу, шагал широко, размахивая зажатым в руке пирожком, точь-в-точь, какие испекла Степанида. Евстафий, как один из немногих, знавший тайну Герасима, сдружился с ним и всегда угощал друга чем-нибудь съестным. Минут через сорок мы оказались перед церковью, которая, по мнению моего провожатого, и была вершиной зодчества столицы. Как ни странно, но звонарь работал совершенно в другом месте, посему, показав рукой на храм, распрощался. Церковь Петра и Павла предстала предо мной.
Начнём с того, что в декоре храма есть странная непоследовательность или, точнее, особая система: северо-восточный угол комплекса явно не привлёк внимания заказчиков и строителей северной галереи – там не было сделано особого придела. Поэтому при взгляде с востока комплекс выглядел асимметрично: у южного угла был придел со своей главой, а вот, с севера ни придела, ни главы не было. Можно подумать, что здесь сказались художественные взгляды архитектора, когда зодчий выделял главный видовой аспект здания и не боялся асимметрии в композиции галереи и приделов. Но всё объяснялось проще. Потом, спустя некоторое время, мне рассказали, что строительство северо-восточного придела-усыпальницы не заладилось, так как несмотря ни на какие ухищрения каменщиков, кладка разваливалась. Пошёл слух, что в том месте могила волхва, в результате чего строители отказались возводить придел, да и выделенные средства подходили к концу. А пока что я разглядывал розовато-белую затирку из извести и кирпичной крошки, покрывавшую стены храма. До выпуклых крестов на угловой лопатке и элементов декора, углублённых в кладку, руки штукатуров не дошли. Но отойдя немного в сторону, чуть издали, я понял, почему так произошло. Храм был бело-розовым, с оставленными открытыми кирпично-красными деталями декора. И даже если тому виной было какое-то событие, несвязанное с проектом, то в итоге всё получилось лучше, чем планировалось. Прихожанин, стоявший возле церкви, в белой рубахе с красной вышивкой потрясающе гармонировал с цветами здания. Греческие строители внесли что-то русское, близкое к нашему сердцу – тем самым смягчили общую строгость архитектуры храма. Вынув из сумки камеру, я включил её и обошёл церковь вокруг, снимая здание, после чего вошёл внутрь. Освещения было явно недостаточно, детали не разглядеть, тем не менее, интерьер храма также торжествен и строг, как и его внешний облик. Мощные крестчатые столбы, связанные подпружными арками, несущими с помощью парусов светлый многооконный гранёный барабан главы, впечатляли. Людей же, чьи потолки в домах не превышали двух метров, подобная высота должна была приводить в восторг. В глубине алтаря находилось сложенное из плинфы седалище для клира. Стены и своды храма были покрыты росписью, расписаны были и плоскости оконных амбразур, напоминающие рисунок кирпичной кладки. Даже мне, привычному к размахам современной архитектуры, посмотреть было на что, единственное, что смущало, так это забредшие за мной две курицы и не обращавшие на это ни какого внимания служащие. Какие и кому ставить свечи, я не знал, можно ли находиться с саблей в церкви – тоже. Перекрестился, поклонился и вышел наружу.
До дома сотника добирался больше часа, элементарно заплутал. Пока переправился через реку, зашёл не через те ворота, попросил прохожих объяснить дорогу – объяснили так, что оказался в противоположной стороне, в общем – тяжко. Если в приморских городах все дороги ведут к морю, то тут – не только к реке, а ещё и к ручьям. В итоге, выйдя к Пятницкой, с трудом отыскал особняк Савелия. Во дворе переполох. Степанида растопила печь и вовсю шуровала на кухне, отдавая приказы. Девочки помогали, носили воду из колодца, подмели двор, убрали в доме. Сам сотник готовился к аудиенции у князя. Перед моим приходом прибыл посыльный, который сообщил пожелание правителя немедленно увидеть светлейшими очами нового горожанина. Видимо, слухи о несметных богатствах, привезённых из Рязани, достигли резиденции Святослава Мстиславовича. Савелий сидел на лавке, на втором этаже, наматывая свежие портянки. Парадного костюма для выхода в свет не было, а явиться к главе княжества в повседневной одежде равносильно высказать тому неуважение. Хорошо хоть догадались взять у Евстафия шёлковую сорочку. Выход из ситуации предложила Елена. Среди подарков, переданных ей, была накидка бирюзового цвета, в виде плаща с капюшоном на одной пуговице. И если женщине она доходила до пят, полностью укрывая тело, то на сотнике материя заканчивалась у колена без возможности застегнуться на груди. Тут пришлось проявить смекалку. Сняв с шеи золотую цепочку, я сделал петельку и закрепил на пуговице, второй конец продел в отверстие, куда вставляется пуговица, щелчок застёжки – стильный наряд под названием «корзно» готов. Вместе с посыльным Савелий отправился на приём к князю.
Вечером, после ужина, сотник рассказал, что Святослав интересовался обороной Рязани, так сказать от первого лица, расспрашивал о тактике кочевников, действиях защитников, количестве воинов. Вскользь поинтересовался, как удалось выбраться из горящего города с тяжёлыми сумками, много ли людей вывел и где они сейчас. В конце разговора коснулся самой щекотливой темы. Савелий был поразительно похож на покойного князя Давыда.
– Что, прямо так и сказал? – перебив рассказ сотника, спросил я.
– Ошибся Мстиславович, не на Давыда я похож, а на своего деда. – Савелий распутал цепочку, застрявшую в пуговице, и передал мне. – А вот дед покойный действительно был похож на Вячеслава Ярославина, князя Смоленского ибо был ему бра… Это я сам от него случайно услышал, когда ещё без портков ходил.
Степанида отодвинулась от двери, ведущей в светлицу, и на цыпочках стала спускаться на первый этаж. Вот это новость, хозяин дома предок известного Вячеслава Кесарийского. Ох, не зря она задержалась в доме.
На следующее утро я навестил сына кузнеца. Пётр пошёл на поправку, видимо, лекарства дали необходимый толчок молодому организму, и состояние больного можно было расценивать как стабильное. Данила чуть ли не прыгал от счастья. Единственный сын, помощник, наследник секретов и продолжатель славной кузнецкой династии мог уже пить юшку из ухи и внятно отвечать на вопросы. Для меня же пришло время непростого разговора. Мы остановились перед кузней и теперь смотрели друг другу в глаза.
– Послушай, Данила. Есть один вопрос, который вскоре придётся решать.
