Бум! Брусок серебра глухо ударил о деревянный поднос, резаны подпрыгнули и тоненько зазвенели в ответ. Таких огромных денег никогда не платили за выступление, девушка перевела взгляд на щедрого зрителя, поклонилась и замерла, не смея отвести глаз от симпатичного мужчины. Ухоженная бородка, шрам над бровью, пронзительной синевы глаза, волосы коротко пострижены скобкой, крепкие длинные пальцы. Судя по одежде, не иначе князь, может боярин, никак не меньше. Поверх чёрной кожаной кирасы дорожный без следов пыли плащ, абсолютно новый. Перстень с красным самоцветом, несомненно, дорогущий меч на столе, рубаха гладкая, тончайшей работы, правда, странная – без вышивки. А может, вышить затейливый рисунок некому? Задержав взгляд на рубахе, девушка произнесла:

– Это, очень много, князь. Столько серебра наше выступление не стоит.

Ангельский голос только укрепил чувства Савелия. Девушка постояла несколько секунд и двинулась в сторону своей труппы.

– Постой, как звать тебя? – Сотник даже привстал с лавки, чтобы как можно ближе быть с источником своих волнений.

– Елена, – прошептала девушка, улыбнулась и ушла.

– Имя как у цесаревны, может, увидимся завтра?

Савелий наверняка знал, что с утра будет ждать её и попытается познакомиться поближе, но слова вырвались как-то сами собой, щёки покрылись румянцем, будто не тридцать пять лет сотнику, а шестнадцать.

– Приходи, буду ждать. – Всё, что услышал Савелий в ответ, и опустился на лавку.

Через минуту был принесён глиняный кувшин с хмельным мёдом, а вскоре поспел и гусь. Аппетита не было, прожевав мясо, сотник подозвал Ефима, приказал отнести кувшин своим воинам, похвалил трактирщика и отправился ночевать в лавку Пахома. Было уже темно, около десяти ночи. За последнюю неделю Савелий настолько привык к часам, что время суток отмерял по цифрам, как это делал Алексий. «Сейчас в лагере должна быть смена караула на вышке», – подумал он.

Воспоминания о служебных обязанностях спасли сотнику жизнь. Не было фразы «жизнь или кошелёк!», просто резкий свист кистеня из-за спины разрезал воздух. Почувствовав движение замахнувшейся для удара руки, Савелий дёрнулся вправо, сделал два шага вперёд, развернулся и выхватил меч. Нападавший тать был достаточно грозным противником против подвыпившего купца, но против воина, прошедшего школу обращения с оружием с детства, не тянул.

– Обознался, – пролепетал разбойник и со всех ног бросился наутёк.

Зная местность, как свои пять пальцев, скрыться для бандита не представляло сложности. Это понимал и Савелий, догонять не было смысла. Постояв пару секунд, вслушиваясь в удаляющийся топот ног, сотник опустил оружие в ножны и довольный приключением весело пошагал к лавке.

Как только заря забрезжила и небосклон окрасился в розовато-золотистый цвет, Пахом Ильич отплыл домой, предварительно договорившись с рыбаком о перевозе дружинников в лагерь Лексея через два дня. Небольшое судёнышко имело хоть и плохенькое, но парусное вооружение и подходило для обозначенных целей более чем какое-либо другое. Ильич предпочёл рыбацкую посудину ладьям купцов по двум причинам: первая – рыбак был обязан ему, что пристроил девочек, вторая – в недоверии самого Пахома к собратьям по ремеслу. Последняя была основополагающая, о рыбных местах не распространяются, а быть эксклюзивным реализатором товаров Лексея оказалось не просто выгодно, сотрудничество выводило новгородца на новую ступень его развития, и делить с кем-нибудь свой успех он не собирался. Так что, представив рыбака сотнику, купец попрощался и был таков.

Савелий не стал дожидаться, пока ладья отчалит от берега, махнул рукой на прощанье и поспешил в трактир. За поясом покоился подарок, маленькое зеркальце с ручкой. Его уступил Пахом Ильич, в счёт предстоящих расчётов с византийцем. Как он говаривал: «Отдал бы и так, но товар подотчётен». Вообще Ильич нахватался от Алексия новых непонятных слов и вставлял их, где только возможно. И что любопытно, Савелий и сам стал замечать за собой, что не только понимает их суть, но и сам использует заимствованные слова. С каждым шагом, подходя к месту возможной встречи с Еленой, сотник всё более волновался. Вот как бывает, не встреть желанную девушку в харчевне, непременно напился бы, и кто знает, смог ли услышать тогда татя-душегуба? Наконец он увидел её.

Елена прогуливалась у забора, как раз напротив трактира. Словно каждое утро совершала подобный моцион. Запал посетитель ей в душу, ой как запал. Такой весь из себя ладный, пригожий, и главное надёжный, подобно скале. А кто она? Приблуда, беженка из Коломны, из всех родичей только сестра в Рязани, да и то, видимо, померла. Не выдержало девичье сердце, увидев Савелия, бросилась к нему, не добежав пару шагов, остановилась. Девушка растерялась, душа рвалась навстречу желанию, гордость же вцепилась двумя руками в юбку и не давала сделать и шага. Так и замерли они, один напротив другого. Тут и сказать нечего – любовь.

Проводив свояка, Евстафий перекрестился на церковь, прочёл про себя непонятно какому святому посвящённую молитву, на предмет удачи в торговле, и принялся открывать лавку. Большой деревянный щит на железных петлях откидывался от окна и укреплялся на двух берёзовых стойках, торчащих из земли. Получался этакий прилавок выносной торговли. На него выкладывался самый яркий товар, который должен был привлечь покупателей-ротозеев. Их обслуживают помощники, они же зазывалы, а по совместительству охранники. Когда-то и Евстафий начинал свой путь на торговом поприще именно с работы на лотке, но теперь его задачи другие. Настоящий покупатель с лотка брать ничего не будет, его товар находится в самой лавке. Вот тут работа для Евстафия, он принимает окончательное решение о цене, может угостить клиента напитками либо какой-нибудь снедью, согласно обстановке послушать или рассказать сплетни. Нравилась приказчику такая работа, ни о чём думать не надо, сиди да торгуй. Будущее рисовалось радужным. На будущий год Пахом Ильич обещал в Новгороде подыскать невесту, из купеческого сословия. С хорошим приданым, как же иначе? А там…

– А что, подумаешь, это сейчас приказчик, через год-другой сам дела вести смогу. Новгородский купец Евстафий, звучит! – вслух высказал свои мысли и тут же осмотрелся, не слышал ли кто. Семь гривен сумел накопить помощник Пахома, для крупного товара маловато, а вот в долю вступить – как раз. Частенько снаряжают в Новгороде корабли в складчину. Бывает, с прибылью возвращаются, но чаще, больше начинающих купцов никто не видит. Об этой стороне торговой медали лучше не думать. Рискованное это мероприятие, искать новые торговые пути, но как говорится: кто не рискует, тот пьёт только квас.

– Доброго здоровья, – раздался голос в дверях, – есть ли хозяин в лавке?

Мойша-аптекарь вошёл так тихо, что Евстафий вздрогнул от приветствия. Одежда на посетителе напоминала не то рясу, не то балахон, подвязанный тонюсеньким ремешком, а тощая фигура – скорее привидение, чем живого человека. Такой за верёвку спрячется и видно не будет. Приказчик не любил аптекаря по многим причинам, и одна из них та, что тот торговался за каждую мелочь, как собака дерётся за последнюю кость; и делал это не в пример лучше его самого. Тем не менее, это был первый покупатель, а он, как известно, определяет успех торговли на весь день. Посему Евстафий выдавил из себя улыбку и произнёс:

– И тебе не хворать. Купить что-то хочешь, али так, поглазеть?

– Хм, поглазел бы, если б было на что! – парировал Мойша.

Соврал, конечно, но иначе поступить он не мог. Совсем недавно, смутить его, можно было лишь свитками Торы, написанными в обратную сторону, но слишком уж качественный был товар у новгородца. Да что там говорить, ни у кого такого не было. Взять хотя бы набор игл и скорняжное шило с отверстием для нити. Даже в этих простых вещах всё было продумано, что и придраться не к чему. Аптекарь обвёл пальцем полки: – Есть у нас мнение, что купец, привезший такой диковинный товар, наверняка имеет на продажу некоторые инструменты.