Свернув несколько раз, мамонт неожиданно остановился у одного из особняков, украшенного полуколоннами на стенах и бюстами героев прошлого по краям крыши. Из коляски, где сидел извозчик, резко поднялась одинокая фигура в длинном плаще с глубоким капюшоном, наброшенным на голову, и шустро спустилась по небольшой верёвочной лестнице на землю. Встряхнув длинные одеяния, неизвестный подошёл к двери особняка и три раза постучал. Прошло некоторое время, но ничего не происходило. В особняке не горело ни единого огонька и, казалось, ночному гостю так и придётся остаться ни с чем. Да он особенно и не возражал. Постояв с минуту, пришелец развернулся и хотел взяться за верёвку, чтоб забраться в коляску, как послышался щелчок открываемого засова, и затем тонкий противный скрип петлёй.

– Сатир, ты? – прохрипел кто-то с порога.

Тёмная фигура резко развернулась и прошипела:

– Не по имени…

– Ах, прости. Не подумал. Привёз?

Тот, кого назвали Сатиром, подошёл к двери.

– Да, конечно. Как заказывали, – ответил он.

– Отлично! – проговорил другой.

– Мне нужны твои молодцы, чтобы вывести товар. Сам понимаешь, вдруг начнут брыкаться, – сказал Сатир.

– Без проблем. Давай пройдём в дом и произведём расчёт.

После этих слов Сатир быстро проследовал внутрь.

Через пару минут из дома вышло несколько добротных мужчин, и, подойдя к фургону, на некоторое время замялись, звеня связкой ключей. Наконец, найдя нужный, молодчики отворили дверь, и пара ребят забралась в фургон. Вскоре они выскочили оттуда, ведя под руки кого-то в чёрном балахоне и со связанными за спиной руками. Они зашли в дом, затем вновь вернулись, вошли в фургон и повели другого человека.

– Хорошо устроился, Пергам, – сказал Сатир, располагаясь поудобнее в дорогом кресле. Капюшон с головы он так и не снял. – Обставленный со вкусом домишко!

Другой человек хмыкнул, набивая в трубочку табак.

– Не возражаешь, если побудем без света? – спросил он.

– Конечно, – небрежно отмахнулся Сатир.

Раскурив табак и сделав пару глубоких затяжек, Пергам уселся в кресле напротив собеседника, и, окинув взглядом тёмную комнату, проговорил:

– Прежде чем перейдём к делу, ты можешь ответить на один вопрос?

Сатир пожал плечами:

– Валяй.

– Какие чувства владеют тобой, когда ты занимаешься таким делом? – спросил Пергам, выпустив густой клуб дыма.

– Каким таким?

– Ну… Знаешь ли, крадёшь девушек и продаёшь мне, словно говядину с рынка.

Сатир с минуту помолчал, а потом ответил:

– А что здесь такого? Я зарабатываю на жизнь.

– Ах, зарабатываешь на жизнь! – воскликнул Пергам и сделал несколько долгих и глубоких затяжек. – А тебе не кажется, что это как-то погано?

– Ну, не смеши меня! – всплеснул руками Сатир. – Кто это говорит? Сам Пергам – крупнейший работорговец Феба! И чего тебя понесло в сию степь? Может, чего объелся или старость почувствовал, а вместе с тем и холод могилки?

В ответ раздался хриплый смешок.

– Знаешь Сатир, а без таких, как ты, у меня могло бы ничего не получиться, – после небольшой паузы сказал Пергам.

– Незаменимых не бывает. Не я, так другой нашёл бы вам необходимое. Главное, товар незатейливый, – радостно заключил Сатир.

– М-да… Страшные мы с тобой люди. Ради своего живота готовы лишать жизни других.

– Да чего тебя повело? – раздражённо бросил ночной гость. – Всё нюхаешь ту дрянь?

Пергам не ответил, и вновь припал губами к трубочке, пускай в стороны сладковатый табачный дым.

Меж тем мимо них проводили пленниц, укутанных в тёмные плащи.

– Ладно, твоя философия пускай останется по твою душу, я же привёл товар, теперь хочу денег, – перервал повисшее молчание Сатир.

– Да, да, конечно. Сколько их?

– Двенадцать. Пять чёрненьких и семь белокурых.

– Мне надо взглянуть на них, прежде чем говорить о цене.

– Ах, ты, прожжённый торгаш! – с притворной злобой бросил Сатир. – Не разочаруешься. Будь уверен!

Внезапно снаружи раздался какой-то треск.

– А… Что это? – напрягся Сатир и завертел головой в разные стороны. С улицы донёсся чей-то грубый крик и множество щелчков. – Ты слышал?

– Да, – спокойно ответил Пергам.

– Не понял. Это разве нормально? Что за… происходит там?

Сатир приподнялся, опершись на подлокотники кресла. Глянул в окно. И лишь в последний миг осознал, что сделал роковую ошибку.

Капли воды издевательски медленно падали с крыши… Они срывались с конца черепицы и летели до земли так долго, что за это время могла начаться и закончится целая вечность! Но когда падение маленькой частички воды на землю рождало еле слышимые колебания воздуха, сердце Ромунда издавало сильный удар, и кровь со всей прытью рвалась к мозгу.

Глубокий вдох и медленный выдох…

Нервы…

Казалось, во все жилы залили ту вязкую смесь, что используют каменщики, и каждое движение мускулов давалось с трудом. А ещё непривычные тяжёлые кольчужные поножи, что так лихо тянут к земле. И громоздкий шлем, от которого затекла шея, и который постоянно грозит налезть на глаза. А о перчатках и говорить нечего: в них жутко неудобно творить колдовство. Да что колдовство! Рукой махнуть и то удавалось с трудом. Но зато от этих железок исходит сила первоклассного чародейства, чья мощь сейчас струится по жилам. Без такой прекрасной амуниции в бой лучше не соваться – это знал каждый житель, решивший посвятить судьбу служению госпоже удаче.

Ромунд поправил шлем, налезший на глаза. Всё равно тяжело и непривычно.

Н-да, конечно. Послать ребят с шестого курса прямо в настоящие боевые операции – ничем иным, как свинством, не назовёшь! Ну, какой разумный человек станет мешать людям окончить обучение, получить необходимые знания и навыки, чтобы не идти жалкими «огрызками» с сырой техникой, а уж если в дело, то серьёзно и основательно. Нет, проклятому Сенату пришло в голову назначить месяц практических занятий, которыми выбрали не мирную стрельбу по мишеням, а настоящие дела, где придётся впервые почувствовать себя очень близко с предками.

Всех забрали не через неделю, как предсказывала Эмми, а прямо на следующий день после того, как чудесная новость о прохождении боевой практики достигла его ушей!.. А затем всё происходило как-то до безумия быстро и просто: канцелярия Третьего Штатного Отдела, учётная канцелярия Пятого Военного Отдела, зачисление в ряды, принесение присяги в грязном и холодном подвале муниципального здания вместе с остальными «добровольцами» Академии. А затем несколько томительных часов в коридорах мрачного, в серо-черных тонах здания Седьмого Особого Отдела, и, наконец, расквартировка в одном из бараков прямо в крепостной стене города. Уж в последнем Ромунд сразу оценил все прелести солдатской жизни – холодные безжизненные серые стены с проросшим там и тут мхом. Жёсткая деревянная кровать (о такой роскоши, как подушка, можно забыть) и отвратительная кормёжка. И потянуло же его пойти в действующие войска!

Капля воды вновь разлетелась вдребезги, издав характерный всплеск. Ромунд вздрогнул.

Ожидание – хуже пытки! Несмотря на магию нечувствительности к природным явлениям, тело так и колотят противные холодные мурашки. Нервы.

Вокруг – тёмные стены домов и плохо различимые силуэты товарищей из его боевого десятка, залёгших в маленьком узком проходе между дряхлым сараем и двухэтажным домом.

Было тихо. Кроме раздражающих ударов капель воды о землю.

– Может, сорвалось, и они не придут? – вдруг прошептал кто-то с левого бока от Ромунда.

– Ага, Марти, тебе лишь бы слинять от дела, – съязвил другой голос из темноты.

– Да иди ты! – обиделся первый.

– Темно-то как. Почему мы не можем зажечь хотя бы магические огоньки? – прохрипел кто-то из дальнего конца.

– А…

– Закройте рты, – прошипел грубый голос с правого бока от Ромунда. – Когда надо будет, тогда и жгите. Достаточно того, что мы держим на себе магические щиты и саму волшбу нечувствительности. Там сидят отнюдь не дураки, раз такими деньгами ворочают. Учуять могут. Всё. Тихо. Лежим дальше.