— Да? Была семья? И куда она делась? — немного пьяненьким голосом поинтересовался Ян.

— Они погибли, коротко ответил Божко.

— Ой, чувак, прости. Я не знал, — пролепетал Ян.

— Мне не за что тебя прощать. Ведь ты не виноват в их гибели. А я. Я был молод, глуп и амбициозен.

— Как это произошло? — спросил я.

— Они последовали за мной в Африку, где, как я ожидал, моя карьера должна была взлететь до небес. У меня была отличная практика — новейшие импланты, схемы, составленные для бойцов элитнейшего подразделения. И… все пошло прахом, после авианалета на наши казармы. Семья жила со мной. Под удар попала жилая зона, а я находился в это время в операционной.

— Какой ужас, — после нескольких секунд тишины, произнесла Энн, — я иной раз думаю, что хорошо, что у меня не было настоящей семьи.

— Ты что⁈ Семья — это круто! Близкие люди, готовые поддержать тебя во всем и в любую минуту! Тео, дай я тебя обниму, — Ян перекатился поближе к Божко.

От сомнительного проявления соболезнования Теодора спасла толпа, без стука завалившаяся в терму. Наш пришлось потесниться, чтобы полтора десятка парней и девушек, весело щебечущих друг с другом, смогли разместиться в парной. Среди толпы выделялся один человек, длинный и худой как жердь, зачем-то зашедший в терму в хламиде до пят. В серой хламиде! Хламиде монаха!

— Не галдим! Не шумим! Приучайтесь к смиренному образу жизни! Что есть смирение? — задал вопрос тип в хламиде. Пришедшие с ним в терму люди разом притихли.

— Пара литров крена и ты смиренный как овечка! — решил испытать себя в роли проповедника Ян.

Монах посмотрел на Яна с осуждением. Но мне показалось, что в его взгляде промелькнуло и нечто завистливое.

— Смирение в первую очередь — суть есть тишина. Тишина позволяет нам собраться с мыслями и отринуть все, что связывает нас с шумным грешным миром. Только в тиши возможно глубинное самопознание.

Ян хотел бы это утверждение оспорить, но качнул головой, призывая его этого не делать. В терме воцарилась тишина. Мой клан тоже замолчал, но не из-за проповеди и призыва монаха, а из-за того, что обсуждать свои дела при посторонних мы не собирались.

— Дети мои, вы согрелись, и пора бы вам и охладиться. Ступайте в купель, — после десяти минут молчания монах отправил своих подопечных в бассейн.

Он дождался пока все они выйдут, а потом обратился к Яну.

— Сын мой, а не много ли ты взял с собой крена? Не переоценил ли ты силы свои?

Ян покосился на пять все еще остававшихся полными бутылок.

— Да не. В самый раз. Зато спать хорошо буду.

— Бесспорно. Сей грешной напиток улучшает отход ко сну. А меня в последнее время мучает бессонница. Страшно мучает!

По лицу Яна расползлась понимающая улыбка.

— Угощайтесь, святой отец. У меня в номере еще есть, — Ян протянул монаху бутылку пойла.

Слова Энн о том, что алкоголь и высокая температура несовместимы, оказались пророческими. Артуро, так завали монаха, и Яна сильно развезло после возлияний.

— Так, — сказал я, поднимаясь с плиты, — мы в бассейн. Вы с нами?

— Зачем? Хорошо же сидим! — Ян похлопал по спине сидящего рядом с ним церковника. Тот довольно закивал головой.

— Дочь моя, прояви доброту и заботу, принеси нам немного такого же, — монах помахал полупустой бутылкой.

— С огромным удовольствием, — обворожительно улыбнулась Энн, — вам пару принести?

— Не ходи просто так — неси четыре! — Ян решил сегодня отрываться по полной.

А я, выходя из парилки, мысленно похвалил своих помощников. Как же быстро они сориентировались! Четко, синхронно, не сговариваясь. Конечно, можно было подумать, что Ян просто решил нажраться, а Энн всегда мила с монахами. Но мне хотелось верить, что монаха он решили накачать осознанно.

Искупались мы отлично. Правда мой боевой настрой сбивался плещущейся рядом Энн, которая то ли нарочно, то ли случайно проплывая мимо нет-нет, да и задевала меня своим оголенным телом. Но делу время. А потехи час — по моей команде мы выбрались из бассейна и направились в номер. Едва мы успели обсушиться, как в дверь ввалилась парочка наших алкоголиков. Длинный монах висел на плечах у Яна и тыкая ему пальцем в грудь, вещал:

— Бойся греха! Бойся соблазнов! Они подстерегают нас на каждом шагу! Оступишься и все — ты в их власти!

— Да-да, — Ян выглядел заметно трезвее своего собутыльника, — ты крен еще будешь?

— Крен? — монах обвел номер мутным взглядом.

Энн вовремя сообразив, как его заманить внутрь, подошла к бару и открыла его. Креном мы основательно закупились на обратной дороге в номер. Из бара на монаха смотрели «грех и соблазн» в одно флаконе.

— Эххх, — тяжело вздохнул монах.

— Надо! — сказал ему Ян.

— Надо, — горестно согласился с ним Артуро.

Мы ушли в соседний номер, чтобы своим присутствием не беспокоить собутыльников. Мне было необходимо, чтобы Ян напоил его до состояния поросенка. Однако вопреки моим ожиданиям, в алкогольной дуэли победила не молодость, а опыт.

— Ик, — возвестил о себе Артуро, появляясь в дверном проеме, — там вашему приятелю… нехорошо.

Он съехал вниз по косяку и присел.

— Да и мне что-то тоже дурно. Грех, грех терзает меня изнутри! А ведь завтра меня ждет великая миссия.

— Так, поднимайтесь. Нельзя человеку с великой миссией на полу валяться, — помог монаху подняться Божко.

Он препроводил его на надувной диван и усадил.

— А что за миссия? Может мы сможем вам помочь? — спросила Энн.

Монах привалился головой к подушке и уснул. Божко его аккуратно потормошил за плечо.

— Эй, проснись!

— А⁈ Что⁈ Вы кто такие⁈ Карающий меч судьбы отомстит вам за мое похищение!

— Тише-тише, — успокаивающе произнесла Энн садясь рядом, — вы у нас в номере с нашим другой пили крен…

— Крен⁈ Я⁈ Пусть великий фатум покарает вас за лживые слова! Я дал обет больше никогда не прикасаться к этой гадости!

— Хорошо — вы отдыхали, хорошо проводили время. И вам вдруг стало плохо.

— Да, мне просто плохо. От духоты, — монах согласился с версией событий, которую предложила Энн.

— А еще вы сказали, что у вас есть великая миссия, в которой вам нужно помочь, — внедрила монаху в сознание ложные воспоминания.

— Да? — удивился тот, — но мне в общем-то помощь не нужна… что с ростком Древа Познания⁈

Он резво вскочил и если бы Божко его вовремя не поймал, то монах бы рухнул лицом в пол.

— С ним вроде бы хорошо, — успокоила его Энн, — но неплохо было бы его проверить.

— Так чего же мы ждем⁈ Вперед! Срочно проверять! — возопил монах и потащил за собой Божко на выход.

Мы вышли из нашего номера и прошлись до соседнего корпуса. На лужайке перед ним сидела уже знакомая нам толпа молодежи. При виде них, монах вырвался из объятий Божко, приосанился и зашагал ровно и прямо. Он дошел до двери номера, приложил к ней руку. Замок щелкнул и дверь открылась, пропуская нас внутрь. Номер мало отличался от нашего, кроме того, что в нем была зелень — возле дивана стояла кадка с растением. Точнее с целым деревом.

Монах бросился к нему и начал чуть ли не обнюхивать.

— Цело! Хвала судьбе! С ним ничего не случилось!

— Что за елка? — спросила Энн.

— Елка⁈ — мне показалось, что монах мгновенно протрезвел.

— Это сосна, — поправил Энн Божко.

— Это не просто сосна! Это росток от самого Мафусаила!

— Росток от кого? — не поняла Энн.

— Не от кого, а от чего! От сосны! — путанно пояснил монах, продолжая ощупывать дерево.

— Мафусаил — самое старое дерево на планете. Его возраст превышает пять тысяч лет, — поделился знаниями Божко, — я его видел.

— Это не просто дерево. Это Древо Познания! Самое… — и на этой патетической ноте монах опал. Что отказало быстрее — его ноги или его мозг, было непонятно. Но он рухнул как подкошенный и не подавал признаков жизни.

Божко подошел к лежащему на полу телу и приложил палец к шее.