- Как этот банк хотя бы выглядит? – Шатунша старалась казаться храброй и уверенной, но страх присутствовал, и выдавал себя в дрожащих ладонях, когда девушка, ухватив пальцами «Яблочко», потянулась к бутылке. Ещё бы эффект от артефакта немедленно действовать не начал, иначе было бы неловко.

- По-разному. Похоже, что каждый его видит по-своему. – Пожала плечами «свободовка» и внимательно уставилась на сталкершу.

Шумно выдохнув, Фенек сделала несколько глотков настойки из горла и болезненно поморщилась, когда сладковатая вяжущая жидкость хлынула по пищеводу. Было похоже на водку, но в голову спирт ударил не так резко. Пока девушка загребала в освободившуюся от бутылки руку второй артефакт, эффект от алкоголя, смешанного с неизвестными шатунше грибами, настойчиво пробирался к макушке обволакивая тело мягким теплом.

Фенек закрыла глаза и постаралась выровнять дыхание.

Ладонь с «Шаром» покалывало, уши словно забивало ватой и голову настойчиво потягивало куда-то в сторону, но неприятные эффекты быстро кончились. Голоса оставшихся в баре людей постепенно отдалились и их место заняло тихое шуршание, сродни шепоту листьев в легкую ветреную погоду.

Собственное тело казалось девушке совершенно невесомым, а пространство вокруг него пустым. Она расслабила глаза, ресницы были тяжелыми настолько, что шатунша побоялась навсегда так и замереть, с опущенными веками, но стоило ей попытаться слегка их приподнять, как вопреки ощущениям ресницы легко взметнулись вверх.

Не было ни скудной обстановки столовой, ни тусклого прокуренного желтого света ламп, ни знакомых людей напротив. Фенек назвала бы увиденное «Ничто», но разве у пустоты может быть цвет? Пространство было плотным, напоминавшим какой-то туман или невесомый эфир, колеблющейся сам в себе и меняющий каждую секунду оттенки темных холодных цветов. Не было никаких тактильных ощущений, вроде холода или тепла. Абсолютно ничего.

Пространство продолжало шептать, девушка постаралась собраться с мыслями и вытянуть из воспоминаний образ потерянного главы Синдиката, но тот таял, стоило только сталкерше за него уцепиться.

«Вермут!» - Внутренним голосом позвала Фенек и встрепенулась. Имя прозвучало так отчетливо, словно было произнесено вслух и унесено волнами эфира куда-то вдаль. Шепот немного затих. Девушке подумалось, что ей становится страшно, но страх телом никак не ощущался.

Шатунша позвала снова, и шепот пространства совсем затих, оставив только тяжелую тишину. Эфир замер, представив собой совершенную темноту, за которой скрылись все другие цвета. Тишина была не долгой и вскоре шепот вернулся. Фенек стало казаться, что он имеет отголоски человеческой речи, а она даже не могла удивиться тому, в каком месте оказалась. Пространство становилось холодным, словно кладбищенский склеп. За своим зовом и наводящими вопросами вроде «Где ты? И здесь ли вообще?», девушка проронила постороннюю мысль: «Кто же из умирающих сюда попадает?». Неужели абсолютно все?

Она вспомнила многих своих знакомых – давних и мимолетных, которым не посчастливилось погибнуть. Вспомнила свой оригинал и на секунду вырвавшуюся из воспоминаний картинку в отражении мутного зеркала, висевшего в уборной научного комплекса на Янтаре.

Выходит, и её сознание может быть здесь? А какова вероятность, что Гелла удерживает находящееся здесь сознание Вермута и не даёт ему прийти на зов? Либо так, либо – наёмника здесь нет вовсе.

Среди однотонного окружающего всюду шепота посторонний звук был отчетливо слышан. Приближающееся со спины шуршание заставило шатуншу ощутить тревожное биение собственного сердца. В невесомом теле оно по ощущениям грозилось проломить грудную клетку, лишь бы донести до хозяйки сигнал опасности. Со слов Совы, в этом эфире ничего нет, кроме человеческих душ, и то, что стремительно приближалось сзади могло быть только этим.

Фенек не оборачивалась, лишь кося глазами в разные стороны в попытке усмотреть вышедшее к ней сознание. Она ясно вспомнила наёмника, его вечно задумчивое лицо и уставший голубой взгляд. Казалось, что среди шепота даже смогла разобрать голос, но шипящий резкий вздох позади похож на него совсем не был.

Девушка чувствовала стоящее позади «что-то» и как оно двигает воздух вдоль её туловища, поднимаясь к голове. Ей казалось, словно что-то упирается прямо в макушку, как тупой штырь, безуспешно пытаясь проткнуть черепную кость. От яростного сердцебиения начинала кружиться голова. В бесплодном пространстве не за что было уцепиться взглядом, чтобы сфокусировать зрение и удержать сознание в бодрствующем состоянии.

Возникшие в поле зрения четкие очертания человеческих пальцев, накрывающих её глаза со спины, заставили сердце остановится.

Фенек в ужасе закричала и дернулась вперёд, чтобы сбежать, но в глаза тут же ударил яркий желтый свет и по телу разлилась тупая боль. Вцепившись ледяными пальцами в ворот кителя, шатунша начала задыхаться, и только забившееся вновь сердце резко вернуло её в осознанное состояние. Она лежала на полу столовой, футболка от пота прилипла к телу. Дико болела макушка и спина – кажется, она грохнулась со скамейки назад.

Испуганные лица Совы и Роба возникли быстро, девушка так же ощутила, как руки друга поднимают её обратно в вертикальное положение. Но как только мир встал на своё место, всё, что накопилось в желудке сталкерши за день требовательно вырвалось через рот наружу и повалилось под стол, сопроводив себя водопадом хлынувших слёз из глаз.

- Выпила много. Или эту дрянь передержала. – Суетилась вокруг медичка, тыча к лицу шатунши плотную салфетку, очевидно, чтобы та вытерлась.

Дрожащей рукой, Фенек вяло стерла с себя следы отторжения организмом подобных практик, жадно выпила принесённой ледяной воды и бессильно опустила голову на столешницу, стараясь не закрывать глаза.

- Надо оттащить в лазарет. Что-то она херовато выглядит… - Совсем рядом с ухом проговорил Роб, и в следующую секунду сталкерша почувствовала, как её подхватывают на руки.

Перед глазами постепенно менялось окружение, мысли путались и ясно формировать слова для ответа Фенек было трудно. Но вернувшегося сознания хватало на то, чтобы пытаться понять был ли в этом чёртовом трипе Вермут или нет. Однако, ответа пока девушка для себя не находила.

Юрд

Всемогущий Отец, даруя новую жизнь своим детям, всегда забирает их старую и хранит, но так далеко, что никто по собственной воле не может до неё добраться. Не смотря даже на то, что таких желающих крайне мало.

Голос Монолита проникает в голову и заполняет сознание; ревностно борется за каждый миллиметр души прозревшего, чтобы впредь взор был направлен только на него.

Иногда во снах Юрд видел свою прошлую жизнь. Неясные картинки становились раз от раза всё чётче, но парень не сразу спешил с ними распрощаться – требовалось время, чтобы осознать свою принадлежность к видениям. Чтобы понять, что тот молодой человек с рыжеватыми русыми кудрями – это он сам; что юная, словно старшая школьница, девчонка и крохотный бесконечно кричащий младенец – его жена и ребёнок. Юрд ещё совсем молод в своих снах, но уже имеет в багаже одну совершенную серьезную ошибку.

Он не грустит, когда поезд с пирона трогается, увозя его в далекую армейскую неизвестность и отдаляя своим ходом бредущее рядом с окном зарёванное девичье лицо. Не чувствует тоски от наступившей долгой разлуки и не думает, что когда-нибудь начнёт скучать. Напротив, отдаляясь от законной супруги, справившей на днях своё семнадцатилетие, парень ощущал свободу и радовался лёгкости, с которой начинал дышать. Вынужденный брак с ней был лишь крупицей того, чем ему придётся расплачиваться за собственную ошибку. Последствия, к моменту возвращения Юрда из армии, уже наверняка научатся ходить, и будут встречать его не хаотичным набором писклявых звуков, а вполне разборчивым и ясным «Папа!».

Иногда жнец видел обрамленное деревьями и кустарниками мелкое поле, прорезаемое на окраине тонкой звенящей змеёй реки; видел его зелёным летним и заснеженным зимним, просыпающимся весенним и увядающем к осени. Вспоминал, как не хотел от него уезжать, даже спустя прошедший год не смирившийся с собственноручно устроенной судьбой.