Дверь распахнулась; второй учёный влетел внутрь, едва не спотыкаясь. На этот раз на подносе мяса поприбавилось.

— Так-то лучше, — первый вновь опустился на одно колено. Пока его коллега прилаживал поднос с мясом где-то внутри Обелиска, он что-то там зажигал.

Хм. Больше походило на… жертвоприношение. Мило.

— Надеюсь, хотя бы программа в порядке? — уточнил он, брезгливо глядя на коллегу. — Молчите, сам проверю. И почему кругом одни идиоты?..

Он быстро схватил со стола блестящий скальпель — и резко полоснул себя по руке, даже не поморщившись. Все доходяги уставились на него.

— На что смотрите? — хмыкнул довольный прапор, прервав свой рассказ. — Глядите, как чтут память героев!

— Канонир Трогло, — медленно и чётко, едва ли не нараспев, произнёс учёный. — Бесстрашие. Несокрушимость. Ярость.

Он приложил руку к Обелиску — в самый центр круга, образованного узором на поверхности устройства — и алая кровь быстро потекла вниз.

Почтение к памяти героев? Ничего подобного в глазах белого халата не было даже близко. Скорее, он словно пароль произносил.

— Простите, господин Боевой Инструктор Первой Категории, сэр!.. — решился один из доходяг, бледнея и не отводя взгляда от руки учёного. — Но… что он делает, сэр?

— Что, сынок? Никогда не видел, как подключаются к программе Обелиска? — прапор улыбался во все свои… ну, примерно двадцать зубов, точнее посчитать я не сумел. — А ведь эти яйцеголовые умники никогда бы до такого не додумались. Добавили бы каких-нибудь виртуальных примочек и радовались бы.

Учёный — не тот, что «подключался», другой — глянул на него с раздражением. Было видно, что «яйцеголовые умники» предпочли бы не резать себе руки, а пользоваться «какими-нибудь виртуальными примочками».

— Это наше великое командование настояло, — сообщил прапор. — Обелиск — не только оружие, но и память. Увековеченная в камне, в крови, в людях…

Приглядевшись, я увидел, что руки всех учёных и лаборантов покрыты шрамами. Вот они, наверное, матерят великое командование каждый день.

— Но мы отвлеклись! — рявкнул прапор, пока учёный закатил глаза и замер, словно войдя в транс, подключённый к программе Обелиска. — Канонир Трогло. Ооо, ему пришлось нелегко. Враг не ведал жалости; пытки длились четыре месяца. К концу этого срока Трогло был уже скорее куском мяса, кровоточащим без перерыва, чем человеком. Его лишили рук и ног — просто из соображений собственной безопасности. Один его глаз был выколот, одно ухо выжжено. Трогло били током, с него сдирали кожу, его жгли заживо…

Он плотоядно облизнулся, будто представляя всю эту красоту.

— Но Трогло и не просил жалости! Даже в таком виде он оставался бойцом. Как там… соль нации, ага! Он только пел патриотически песни и материл этих ублюдков.

Прапор гэкнул и снова зашагал туда-сюда, погружаясь с головой в историю.

— А затем он сбежал, сынки. Враги расслабились, считая, что этот кровавый обрубок уже ни на что не способен, но знали бы они, как ошибались… у него всё получилось. Загрызть зубами потерявшего хватку охранника, уползти на обрубке одной ноги, обойти все караулы. Конечно, далеко уйти он не мог — но он и не собирался. Его путь лежал близко, ровнёхонько к складу, где хранился весь запас взрывчатки.

Прапор вытянулся в струнку; слова полились ровно и чётко, как у диктора.

— …и когда над штабом вражеской армии полыхнуло это красное зарево, когда грохот взрыва заставил пригнуться все деревья в джунглях той планеты, наши генералы посмотрели туда и поняли — отважного канонира Трогло больше нет. Он отдал свою жизнь за Родину. Он стал героем.

…учёный перестал трястись и отлип от Обелиска.

— Что ж, по крайней мере, программа по-прежнему в порядке, — всё так же брезгливо морщась, заметил он. — Тридцать секунд до готовности. Несите стимуляторы.

Его кровь всё ещё стекала вниз по узорам Обелиска. Ха… как-то больше похоже на магию крови, чем на науку. Разве что вместо чёрной робы культиста носишь накрахмаленный белый халат и очки, а вещи называешь умными словами.

Прапор оглянулся на него.

— Вы, — продолжил он. — Вы слабы. Вы бесполезные куски слабости. Для передовой вы — мусор и не более; пользы никакой, выхлоп даже не нулевой, а минусовой — вы балласт для нормальных солдат. Но…

Он широко улыбнулся.

— …на нашей планете мы считаем, что нет бесполезных — есть неверно использованные. Так что сейчас вам выпала честь послужить своей стране.

К крайнему слева парнишке подошёл второй учёный, держа в руках несколько автоматических шприцов.

— Закатать рукав, — сухо велел он пареньку. — И работать кулаком.

Я с любопытством наблюдал за происходящим. Строго говоря, мне весьма повезло — Оттиск оказался именно тем, что я и хотел. Запуском работы Обелиска. Тестовым, судя по всему — иначе бы он стоял не в помещении, а на какой-нибудь площади или на плацу. Но мне так даже лучше.

Правда, пока я понятия не имел, почему этот момент — специфичный, но довольно мирный — стал Оттиском. Но… догадывался, что вот-вот узнаю.

Шприц ткнулся в руку паренька. Тот нервно сглотнул; пару секунд в помещении стояла тишина, а затем…

Резкий крик боли.

— Отойди назад, — велел учёный, но парень и сам уже отшатнулся, хватаясь за грудь. Кожа его начала бугриться и растягиваться, а кое-где даже лопаться; конечности и мышцы — резко расти…

Вспомнил.

Кажется, кое-где эта технология Инженеров даже ещё сохранилась, но, по правде говоря, она не слишком полезна. Эти стимуляторы повышают силу человека — как внешнюю, так и внутреннюю. Но, как говорится, есть нюанс.

Во-первых, срок действия — не больше двадцати минут. Ну, а во-вторых, это… довольно опасно. В той версии, что застал я, кожа не рвалась, но даже она оказывала сильное давление на сосуды и нервную систему. Слабый человек попросту сдохнет от сердечного удара, и даже пользователь посильнее испытывает очень неприятные мгновения.

— Сейчас, — заключил прапор, наблюдая, как те же метаморфозы происходят и со вторым парнем, — вам дали силу. Но это не ваша сила. Вы лишь должны передать её Обелиску. Воздать герою почести — своей схваткой и своей кровью.

Я же говорю — магия крови.

— И не выходите за рамки круга, — первый учёный, сверкая прилепленным пластырем, указал на прочерченный круг на полу; ассистенты спешно отодвигали в сторону все столы. — Это — территория, на которой должна пролиться кровь. Кровь каждого из вас. Это важно.

— Не сдерживайте себя! — прапор уже рычал. — Отдайте Обелиску и храброму канониру Трогло все силы, что получите, и даже больше!

— Г-господин Боевой Инструктор Первой Категории, сэр! — третий паренёк, которому вот-вот должны были сделать укол, дрожал как лист, глядя на своих товарищей. — Что будет с нами в итоге.

Ну, я знал ответ. Вы сдохнете в муках. Иначе почему этот момент стал Оттиском? Мирные моменты не впечатываются в ткань мироздания.

Пожалуй, это чувство захватывало и меня. Страх, даже всеобъемлющий ужас. Не мой — того паренька, чьими глазами я за всем наблюдал.

Будь на их месте по-настоящему сильные бойцы, они бы пережили такую драку — хоть, судя по всему, в ноль опустошила бы их. Но эти, усиленные искусственно, сдохнут раньше, чем закончится действие стимуляторов — от сердечного приступа, болевого шока из-за разорванной плоти, от неумелых, но сокрушительных ударов друг друга.

Живые батарейки для Обелиска — вот кто они такие. И вот кем должны стать я и Юкино по плану старухи Рюдзин.

Ясно-понятно.

— Ты войдёшь в историю, сынок! — бодро проорал прапор. — Давай, док, коли, не миндальничай!

Третий вопль разнёсся по лаборатории; третий паренёк стал бугриться, превращаясь в бесформенную кровоточащую абоминацию размером с танк. Я следующий.

Что ж. Я слышал и видел достаточно.

…это тело было слабым, как сухой осенний листик, и совершенно неприспособенным для боя. К счастью для меня, я знал достаточно ударов и приёмов, не требующих силы.