— Цвета, линии, детали… — Хидео почти не шевелился, только глядел на него — пристальным, холодным взглядом, от которого почему-то становилось не по себе — да медленно вращал в руке карандаш. — Всё это добавляет жизни общей картине, но суть произведения всегда отчётливо видна ещё на наброске. То, что действительно важно.

Евгений слегка сощурился, сделав два шага обратно.

— Простите, господин Мори, я не совсем…

— Я сделал набросок с тебя… Евгений Суворов, — выражение лица Хидео как будто вообще не умело меняться, а эмоции вообще не были ему знакомы. Он одним движением перевернул блокнот, демонстрируя Евгению свою работу.

Евгений вновь заморгал. Не показывать удивления, делать вид, что так и надо… легко сказать. Но всё это слишком странно.

Это действительно он. Отличный рисунок, что и говорить… действительно передал все его черты, ухватив главное в простых и чётких движениях. Но всё-таки… он просто молча стоял и рисовал его тут, пока он пытался заговорить? И… что это за странная рихтовка поверх его груди?

— Да, очень красиво, — Евгений попытался улыбнуться так вежливо, как только мог, и придать лицу выражение живого интереса. — Я… не ожидал, что вы нарисуете меня…

Эти японцы и правда странные, точно не от мира сего. Он думал, что всё уже пропало, но… кажется, дорожка к самой влиятельной девушке Азии ещё не перекрыта окончательно. Главное, сделать вид, что ему интересна эта мазня.

— А что это за линии у меня на груди, господин Мори? — дружелюбно поинтересовался он. — Какие-то… иероглифы?

Хидео улыбнулся. Впервые за всё время.

— Да, — кивнул он. — «Глупец, который считал себя смелым».

* * *

Всё происходило быстрее, чем кто-то мог отреагировать — слишком быстро. Вот наследник Суворовых стоит рядом с Хидео Мори, неловко пытаясь завязать разговор, а все кидают на него косые взгляды; вот Мори показывает ему рисунок, а вот…

Кровь.

Дикий крик боли прорезал уютную полу-тишину зала, начисто заглушив неспешную фоновую музыку. Иероглифы — те же самые, что были на рисунке — стремительно прорезались на груди, животе, шее, руках Евгения Суворова, и вот уже крики переходят в хрипы и бульканье.

Все оцепенели, уже не скрывая того, что смотрят в ту сторону; в задних рядах послышались сдавленные звуки — кого-то явственно тошнило; несколько охранников, стоявших подальше, куда-то побыстрей рванули…

Стоя на коленях, Евгений Суворов пытался собирать рукой рассыпающиеся узлы кишок; лицо искажено болью, струйка крови изо рта, глаза в неверящем, непонимающем ужасе глядят на японца…

А затем тело грохнулось плашмя, разбрызгивая ещё больше крови.

Впрочем, на Хидео не упала ни одна капля; он по-прежнему стоял всё в той же позе, вертя в руке карандаш, и продолжал улыбаться, глядя на происходящее.

К моменту, когда оба старших Суворова с перекошенными лицами подскочили к месту происшествия, японец лишь стоял и любовался собственным рисунком. Он поднял руку раньше, чем дед и отец покойника успели открыть рот.

— Поберегите слова и эмоции, — заметил он. — Ваш отпрыск нанёс мне оскорбление своим предложением. Вы могли остановить его в любой момент, но не сделали этого.

Говоря это, он не отрывал взгляда от рисунка.

Суворовы переглянулись; в глазах аристо мелькнули гнев, боль…

И кое-что ещё.

— Вы вот так сразу… — вырвалось было у Суворова-отца.

Мори перевёл взгляд на него.

— Моя дочь — тема неприкосновенная. Думаю, вам это было известно, господин Суворов. И, думаю, у вас было достаточно времени, чтобы донести это до сына.

— Но вы…

Суворов-отец заткнулся, не находя слов; слишком уж шокирующей, неожиданной и молниеносной оказалась для него вся трагедия, и было видно, что он до конца ещё не собрался с мыслями.

— Я сделал то, что счёл нужным, — отозвался Мори. — Наказал его за оскорбление и дерзость.

Круг вокруг всей мизансцены становился ещё больше; шаг за шагом, люди отходили подальше от японца, стараясь не задеть его даже взглядом.

— Да, — глухо отозвался старый генерал, глядя, как несколько охранников спешно убирают с пола мёртвое тело, а стоящий за ними слуга готовится замыть кровь. — Род Суворовых приносит вам извинения за его дерзость, господин Мори.

Он весьма заметно дёрнул за рукав своего сына, собравшегося что-то ещё сказать, и оба Суворовых стремительно направились к выходу из зала — быстрее, чем позволяли приличия.

Распахнувшаяся дверь принесла в зал приглушённые звуки извне: шум автомобильных двигателей, негромкие голоса и что-то, похожее на мерный перестук копыт.

Хидео Мори перевернул блокнот, открывая чистый лист. Он продолжал улыбаться.

* * *

Буран стоял, не шелохнувшись; его нога повисла в воздухе, чуть подогнутая под себя, словно на каком-нибудь памятнике, отлитом из бронзы.

Лицо Юкино находилось прямо передо мной, и только слепой не заметил бы ту гамму странных чувств, что отражалась на этом лице. И без того узкие глаза японки сощурились ещё больше; она так и бегала по мне взглядом с выражением подозрительности, любопытства и сомнений.

«Вы кто», говоришь? Я чуть хмыкнул.

— Мы… не знакомы? — в голосе Юкино можно было разобрать лёгкое недоумение. — Такое чувство, будто мы с вами где-то встречались…

Ну, да. Во мне сейчас едва ли можно признать того хилого парнишку, только вставшего после девятилетней комы, каким я был при последней нашей встрече. С другой стороны, её образ в момент нашего знакомства — обнажённая девушка с огненно-красными, мокрыми волосами и татуировкой на всю спину, держащая катану у моего горла — был из числа тех, что хорошо врезаются в память.

— Последние несколько дней, леди, я только и делаю, что знакомлюсь с людьми, — мило улыбнулся я в ответ. — Но такие глаза, как ваши, я бы точно запомнил.

Юкино заморгала в ответ на мою реплику и чуть наклонила голову; видимо, мой голос ещё больше добавил ей уверенности, что мы где-то пересекались, и теперь она ещё больше пыталась понять, где же именно.

Впрочем, не она одна отреагировала на мои слова.

— Что? Глаза? — парень в ослепительно белом костюме, стоящий рядом с Юкино, нехорошо сощурился и положил руку ей на плечо — так, словно хотел оградить её от вредоносного общения со мной. — Не советую тебе болтать про её глаза, приятель, если только ты не окулист.

Так себе шутка. Я скользнул глазами по нему; по второму парню, припавшему к периллам и глядевшему не столько на меня, сколько на паркующиеся позади меня тачки; наконец, я остановился на Юкино, заметно напрягшейся, после того, как её коснулась чужая рука.

Хм. Помнится, она говорила, что отрубала руку парню, что просто на неё поглядел. А тут такая вольность — а она лишь едва наморщилась. Да ещё этот заметный акцент в голосе парня, выдающий, что русский ему точно не родной…

Я поглядел на Юкино, демонстративно игнорируя её ухажёра.

— А это что, — спокойно осведомился я, приподнимаясь ещё выше, — ваш фан-клуб, леди?

Резкий прыжок вверх — головы всех присутствующих на террасе дёрнулись вслед за моей фигурой — и, перескочив через перилла, приземлился в паре метров от них; конь за моей спиной сделал несколько шагов назад, отступая прочь. Как я и говорил, главное на таких мероприятиях — стильное и эпичное появление, что соберёт на себе внимание присутствующих, а с этим у меня проблем не было.

Я чувствовал кожей, как притянуты ко мне все взгляды присутствующих; все затаили дыхание, гадая, кто же я такой и откуда взялся.

Что ж; плыть по течению этикета и стиля было легко. В моей жизни хватало мероприятий рангом и повыше, чтобы понять главный принцип: тебе простят всё, что угодно, и закроют глаза на любые вопросы, пока ты остаёшься настоящим королём вечера.

Что я и делал.

Парень в белом рефлекторно отступил назад, но тут же спохватился и вернул своему лицу выражение возмущённой брезгливости.

— Так… кто вы такой, всё-таки? — Юкино не отрывала от меня взгляда, завороженная и по-настоящему заинтересованная происходящим… и, кажется, именно это бесило парня больше всего.