Мухаил не понял ни слова, но ледяная убедительность и стальной взгляд Задольского князя обезоруживали. По разумению Гадцева сына, за одну реплику Иван умудрился наслать на бедную плешивую голову процентщика не менее семи адских бедствий. Мир катился к краю пропасти, на дне которой ждали острые колья и ядовитые змеи. Это был полный конец.
– Тащи сюда радиоприемник, шкура! – рыкнул Старшой, подражая хрипам Владимира Высоцкого. – Транзистор, эф-эм-ресивер, электроприбор!
Последнее заклинание полностью сломило скупердяйский дух ростовщика, и он поспешил в подвал.
– Вот так, – удовлетворенно протянул дембель, оставшись в одиночестве.
Через минуту по лестнице затопали башмаки Мухаила. Запинающийся процентщик нес многострадальный «Альпинист».
– Извольте…
– Врубай! – гаркнул парень.
– Ш-ш-што? – судорожно выдохнул Гадцев сын.
– Включай! Ручку крути, якорь тебе в сопло! Вон ту, круглую.
Ростовщик принялся трогать дрожащими пальцами ручку настройки. Чуть не выронил прибор от волнения. Радио, естественно, молчало.
– Ничего не понимаю. – На глазенки Мухаила навернулись слезки.
– Опаньки! – плотоядно ухмыльнулся Иван. – А вот это дело пахнет дефектом и, соответственно, рекламацией.
– Молю тебя всеми богами, перестань изрекать слова силы, княже. – Гроза всех заемщиков пал на колени, протягивая пластмассовую коробочку дембелю.
Старшому сделалось неловко: мол, не перегнул ли я?
– Чего ты мне его суешь? – понизил он голос до проникновенного. – Ты хоть понимаешь, чучело средневековое, что теперь не будет ни амплитудной, ни частотной модуляции?
– Понимаю… То есть нет, – промямлил уничтоженный по всем статьям процентщик.
– То-то и оно. – Взяв «Альпинист», парень пошел к выходу.
Мухаил робко крикнул вслед:
– А деньги?
– Во, точно! – Иван хлопнул себя по лбу. – Штрафные санкции! Сколько у тебя в карманах?
– Десять золотых, только…
– Давай сюда.
Вернувшись к ростовщику, Емельянов-старший отобрал у него мешочек, припасенный в глубоком кармане восточного халата.
– Впредь не обдирай нуждающихся, иначе что?
– Са-санкции?
– Молодец, сам все отлично знаешь.
Несмотря на полную победу, дембель чувствовал себя, будто в канализации искупался. Из дома Гадцева сына он проследовал обратно на площадь, подошел к семерым нищим и каждому дал по монете. Женщине с грудничком оставил три. Так легендарный жадина Мухаил стал благотворителем.
Иван, скомканно ответив на благодарность нищих, поспешил прочь. Вечерело, площадь почти опустела, и парень остановился возле помоста, желая проверить работоспособность радио. Вдруг он был так убедителен, что «Альпинист» отказал?
Накрыв клеммы пальцами, Старшой услышал знакомые трески-всхлипы и поймал новостную передачу. Бодрый мужичок докладывал скороговоркой привычный бред, прерываемый тревожными музыкальными акцентами:
– Мальчик, игравший с ножницами, случайно принял иудаизм.
– Мозгвичи, боящиеся собак, учредили первый в стране клуб служебного собакофобства.
– Мангальский мастер горлового пения ошибочно попал в Книгу рекордов Гиннесса как обладатель самой длительной отрыжки.
– Участились кражи чего угодно и где угодно. Будьте бдительны, ничего не оставляйте без присмотра, все прячьте и везде будьте осторожны.
– Глупость какая-то, – буркнул Старшой, разорвав контакт, сунул приемник под мышку и отправился на постоялый двор.
Однако не так все оказалось глупо, как думал парень. Он не заметил, что за ним пристально наблюдал некто долговязый с коробом на шее. Стоило воронежцу пойти с площади, и щепетильник оставил свой товарец коллеге, а сам заспешил следом за Иваном.
Через квартал от княжьего терема длинный приблизился к расслабившемуся дембелю вплотную.
На углу он схватил говорящую диковину, вырвал ее и припустил в переулок.
– Ах ты!.. – воскликнул Старшой, бросаясь в погоню за грабителем. – Стой, гнида! Убью!
Бежалось отвратительно. Во-первых, мешал меч, стучащий по бедру. Парень взял его в руку. Во-вторых, в подворотнях, через которые неслись вор и преследователь, было грязно и мусорно – того и гляди, переломаешь ноги. В-третьих, похититель радио оказался ловкачом и скороходом.
Тем не менее Иван не отставал и даже сокращал расстояние. Кроме того, он узнал грабителя. Это был скоморох.
– Сивояр! – крикнул дембель. – Я ведь тебя из-под земли достану!
Услышав свое имя, лиходей запнулся и потерял еще несколько драгоценных мгновений. Погоня продолжилась во дворах каких-то безлюдных трущоб. Полуразрушенные домишки свисали над бегунами. То и дело приходилось перепрыгивать через завалы гнилых досок. Здесь царили запахи прения и сырости.
Старшой чувствовал: упускать радио нельзя, ведь Карачун неспроста велел иметь его при себе. Чем быстрее кончится свистопляска с исполнением заданий старца, тем быстрее братья Емельяновы окажутся дома. Эти соображения придали Ивану второе дыхание, и он практически настиг скомороха-щепетильника, которому в условиях завалов длинные ноги только мешали.
Похититель заскочил в какой-то ветхий дом. Дембель без раздумий метнулся за ним. Пробежав по коридору, долговязый свернул в боковую комнату, запнулся и растянулся с диким грохотом.
Запыхавшийся Старшой склонился над вором, валяющимся на куче поломанных деревяшек и какой-то сомнительной ветоши. К счастью, приемник остался цел – грабителя развернуло при падении.
– Ну, Сивояр… – Иван держался за покосившийся дверной косяк. – Что же ты, сволочь, не у тех крадешь?
Обнажив меч, дембель приставил его острие к вздымающейся груди скомороха.
– Но-но, я самого Зарубы Лютозара человек, – попробовал наглеть вор.
– Заруба далеко, – криво усмехнулся парень, слегка прокалывая одежду и кожу Сивояра.
– Я… Я не виноват! – тонко взвизгнул он. – И на старуху бывает проруха, я понимаю. Но без вины виноватого не казни, прояви милосердие, витязь. Я тебя помню! И брата твоего. Мы с ним вместе из Тянитолкаева ехали, славный масыга.
– Кто?!
– Ну, человек хороший. А диковину твою мне пришлось прихватить из-за Нафани. Он, злодей окаянный, нас всех с ума свел, запугал, аки пащенков беспорточных! – Глаза обзетильника буквально лучились правдой, но Старшой актеришке не верил. – Он и холщовую банду замастырил!
– Котов, что ли? – уточнил дембель.
– Их самых! Было от него толку, как от козла молока, но вдруг вошел во вредную мудрость, сколотили мы с братвой ватагу, а потом за нами много кто повторил. Слава пошла, будто нас много и везде успеваем. Народ под Мозгвой вообще запугали.
– Ну-ну, продолжай свое чистосердечное признание. – Старшой промотивировал Сивояра легким уколом меча.
– Ай! – пискнул скоморох, коробейник и по совместительству участник банды. – Я все расскажу! Нафане мало грабежа, ему и не для наживы вовсе, как оказалось! Он хотел людей в отчаянье ввергнуть. Я тебе больше поведаю. Нафаня, он… Ну, будто бы ему кто волю свою сообщает. Я тогда убег от него и сообщников, да только на днях снова тут свиделись. С великого дела, говорит, вернулись.
– С какого дела?
Сивояр сглотнул, уставившись поверх плеча Ивана.
– Ну, он у меня за спиной, – устало промолвил дембель. – Я сейчас обернусь, ты вмажешь мне между ног, и понеслась махаловка, так?
– Так, – прошептал зло улыбающийся щепетильник. – Только он и правда сзади.
Старшой никак не успел среагировать на последнее откровение Сивояра.
На голову парня обрушилось что-то тяжелое, и он плюхнулся без сознания рядом с долговязым.
* * *
Тучи сгустились над строптивым Мозговским княжеством. Сначала занедужил Юрий Близорукий, потом по селам волной прошел небывалый падеж скота. В народе судачили, дескать, завелась в округе бешеная кикимора, она коровок-лошадок и попортила. Только кто ж эти слухи проверит? Кикиморы ведь невидимые.
А в день, когда волхвы пришли к Юрию и сказали, что пал славный град Тянитолкаев, на самой высокой башне княжьего городища зажегся странный огонь. Горело алым, а в середке чернела огромной чечевицей тьма. Красный глаз зыркал в разные стороны, рычал утробно, пробуждая в людях странные желания и неприличные мысли. Так продолжалось ровно сутки. Потом жуткий пламень потускнел и погас, оставив после себя клуб черного дыма и крик, услышанный всеми мозгвичами: