Девице можно было дать лет четырнадцать. Именно в таком возрасте дамочки прячут лица за волосами, переживая из-за прыщей или собственной мнимой некрасивости. Вот и эта особь слабого пола скрывалась за роскошной смоляной волной.

Незнакомка чуть раскачивалась и пела, отрешившись от этого мира. В монотонном мотивчике смутно угадывались русские народные страдания, девушка старательно «подволакивала» звук «о». Выходило жалостливо:

«Хм, я по этому рецепту мог бы километрами песни сочинять, – подумал Старшой. – Чего она тут делает-то?»

Егор сделал шаг, и под подошвой его армейского ботинка громко щелкнула старая ветка. Девица вздрогнула и обернулась. Из-за волос зыркнул испуганный правый глаз, половина лица была скрыта. Иван успел отметить, что кожа чистая, без угрей.

– Вы кто? – Незнакомка вскочила и запрыгнула на пень, будто это как-то могло ее защитить.

Сразу бросалось в глаза, что девица бережет левую ногу. В дрожащей ручке, выставленной перед грудью, маячил гребешок, дескать, не подходи, зарежу… или хотя бы оцарапаю. Емельянов-младший посмотрел на свою саблю и стыдливо убрал ее в ножны.

– Мы – богатыри русские, – представился Иван.

Каравай деликатно кашлянул. Старшой поспешно добавил:

– Да, и вот Колобок с нами. А ты-то кто?

Близнецы залюбовались не по годам развитой фигуркой, носик и губки тоже были симпатичнее некуда. Да, умеют девчонки заинтриговать. Черноволосая просекла, что перед ней не лихие люди, робость сменилась легкой наглостью:

– Я-то? Баба Яга собственной персоной. – Напряженный голос сорвался.

Иван улыбнулся:

– Нам довелось Ягу встречать, ты не такая.

Девчонка спрыгнула, ойкнула, отдергивая от земли ножку, плюхнулась на пень и разревелась. Лицо совсем спряталось за белые ладони, зато задралась пола сарафана, показывая до коленок стройные ножки.

– Круто, – промолвил Егор.

– Усладушкой величают, – проговорила незнакомка, поправляя сарафан.

Красивый голубой глаз вновь вперился в братьев и Хлеборобота.

– Вот! – обрадовался Старшой. – А мы Иван да Егор. Не кашляй, Колобок, я тебя уже представил.

Помолчали, Усладушка вытерла слезы.

– Ну, это… А как ты тут?.. – попробовал сформулировать Емельянов-младший, явно запавший на развитую малолетку и оттого совсем смутившийся.

– Шла по дороге, ногу подвернула, – жалобно и одновременно музыкально ответила девушка. – Свернула вот, села на пенек. А тут вы.

– Куда ты топала-то, когда тут Лихо Одноглазое рыщет? – удивленно спросил Иван.

– Да я и сама, как видишь… – Услада показала на глаз и добродушно рассмеялась. – С вами спокойнее. А шла я в Мозгву.

– Блин, и что же с ней делать? – озадачился Старшой, повернувшись к брату, который так и пожирал девчонку взглядом. – Лошадей мы отпустили, сами должны найти Лихо…

– Надо вернуться за кобылкой, – выдал решение каравай.

– Не пойдет. Боятся они этого места. Тут, наверное, наше Лихо долго пробыло, – сказал Иван.

Отмер очарованный Егор:

– Я понесу Усладу до лошадей. Потом вернемся и поквитаемся с Лихом за… за… В общем, за всю фигню!

«Герой!» – мысленно усмехнулся Старшой, но план поддержал.

– Согласна? – спросили близнецы девушку.

– Да разве ж не жалко вам коняшку? – засмущалась красавица. – Как же вы без нее?

– Нормуль, – успокоил Емельянов-младший, подходя ближе. – Держись за плечи.

Услада крепко сцепила руки на груди Егора, он подхватил ее ноги, готовый тащить красавицу хоть до самой Мозгвы.

Сухую поляну покидали торопливо, будто бы избавлялись от чего-то плохого, хотя братья все еще чувствовали близость магического врага.

Выбрались на тракт. Иван шел первым, следом шагал великан-ефрейтор с девушкой за спиной, замыкал экспедицию Колобок.

То и дело оглядываясь, Старшой не забывал высматривать и лошадей. «Скорее всего, пугливые животные дали деру, – рассуждал он. – Но лучше бы Хлеборобот был прав. И девка эта, в эпицентре гадкой аномалии сидевшая… Дурочка».

Егор запнулся, и Иван вновь обернулся на брата. Здоровяк удержался на ногах, правда, чуть не уронил Усладу.

В этот момент с лица девушки откинулись волосы. Спрятанная половина оказалась уродлива. Серая сморщенная кожа. Порванная щека, за которой белели стиснутые зубы. И самое мерзкое – пустая черная глазница.

Зрелище было адское: полууродина-полукрасавица за спиной брата. Ивана аж замутило.

– Брось ее! – крикнул Старшой.

– Че?! – не понял Егор.

Лик Услады исказила злоба. Девушка осклабилась, прошипела что-то, и Иван с ужасом почувствовал, что не может вздохнуть. Захрипел, стал тыкать пальцем за спину младшего, с ужасом наблюдая, как вытягиваются пальцы проклятой незнакомки. Они змеились по груди Егора, словно корни, и пытались нащупать голую кожу, но китель парадки не позволял. При этом девушка не ослабляла, а даже усилила захват, сжимая шею богатыря. Емельянов-младший стал бороться. Вокруг катался и верещал Колобок.

Старшой упал на колени. Голова кружилась от нехватки кислорода. Алые всполохи возникали и пропадали перед глазами парня. Вскрикнул Егор – один из корней-пальцев впился в его руку.

– Ах ты, сучка, – пробубнил ефрейтор Емеля и от всего сердца вмазал рукой вверх.

Боксерский инстинкт не подвел – удар достиг цели. Лоб страшной нежити хрустнул, Услада отпустила Егора и шмякнулась навзничь. Он ощутил неимоверную усталость. Ныло «ужаленное» запястье.

Зато Иван наконец-то глотнул спасительного воздуха.

Перекувыркнувшись, девушка оказалась на ногах. Пальцы извивались, тянулись к братьям. На каждом кончике виднелась маленькая присоска. Сейчас Услада потеряла всякую привлекательность – фигура изменилась, раздалась вширь, руки и ноги искривились и удлинились. Грудная клетка стала больше, черные волосы седели прямо на глазах изумленных близнецов и Колобка. Лицо вытянулось, нижняя челюсть сделалась массивней, кожа полностью посерела, а голубой глаз пылал синим пламенем.

– Красотуля, – прохрипел Старшой.

Продолжая расти, Услада раскрыла пасть, полную шевелящихся клыков, и завыла:

– Хотели Лиха? Получите!

– Да мы уже как-то догадались, – пролепетал бледный Егор.

Иван смотрел на шатающегося брата и понимал, что дело швах.

Одноглазое существо прыгнуло на Емельянова-младшего, и в тот миг, когда здоровенные челюсти уже смыкались, чтобы сокрушить шею и голову увальня-ефрейтора, в пасть со скоростью пушечного ядра влетел верещащий Колобок.

Смертоносный выпад Лиха закончился сильным, но безвредным ударом морды в грудь Егора. Парня повалило на стоящего на коленях Ивана.

Само двухметровое чудище гмыкнуло, хватаясь лапами за шею, отступило и бухнулось на узкую задницу. Пальцы заструились в пасть, норовя вытащить, выцарапать каравая, перекрывшего воздух. Задние лапы (а думать о них как о ногах близнецы не могли) заскребли дерн, собирая острыми роговыми шипами траву.

Движения стали замедляться, глаз глядел умоляюще, затем тварь, кажется, поняла, что ей крышка, и поползла к братьям.

Емельяновы попятились, словно каракатицы, на четвереньках. Погоня продолжалась метров пять, потом Лихо собралось с последними силами и прыгнуло. Стеганули по ботинкам Ивана да Егора болтающиеся, как плети, пальцы.

Не доскочило.

Еле-еле подняв уродливую башку, чудище пристально посмотрело на дембелей, будто проклинало, и окончательно отрубилось.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – сплюнул Иван. – Это не потому что я такой суеверный, а потому что ты такое сглазливое.

Лихо не двигалось, лишь подергивалась одна из задних конечностей.