Сейчас Анатолий никак не мог избавиться от ощущения, что они с Якадзуно попали не на Землю, а в какой-то другой мир. На первый взгляд все было в точности как на Земле, но тысячи мелких отличий, накапливаясь, формировали профиль внешней среды, не имеющий ничего общего с профилем той Земли, которую Анатолий покинул, отправляясь на Гефест за золотым цвергом.

Анатолий уже битый час пытался проанализировать разницу профилей, выделить и оценить ключевые факторы, сделать хоть какие-то выводы, но ничего не получалось. Кластеризация никак не давалась ему, даже самые безумные комбинации факторов не приводили к упрощению картины, хоть ты тресни. Вот одна совокупность данных, вот другая, напускаем на них критерий однородности, получаем отрицательный ответ, а в чем состоит разница непонятно. Совершенно разные выборки, не имеющие ничего общего, кроме случайных совпадений. Как будто он попал не на Землю, а в параллельный мир, очень похожий, но все-таки не тот. У кого-то из древних писателей был похожий сюжет…

И в этот момент эвристический блок сообщил Анатолию, что нашел кое-что необычное. Он посчитал энтропию профиля, и она оказалась на порядок ниже нормы. А это значит… Ого!

Что делать? Сделать вид, что ничего не заметил? Нет, это невозможно вечером, когда Анатолий в очередной раз погрузится в электронный гипноз, все сразу станет видно. И еще нельзя исключать, что это входит в систему психологических тестов… Нет, это вряд ли, слишком дорогой тест получается.

По-любому, нет смысла скрывать то, что скрыть невозможно. Анатолий мысленно перекрестился и вызвал врача мысленной командой.

Доктор Ройс явился минут через пять. Он выглядел озабоченным.

— Что-то случилось? — спросил он. — Вы так взволнованы…

— Профиль окружающей среды имеет аномально низкий уровень энтропии, сообщил Анатолий. Брови Ройса поднялись вверх.

— И что? — непонимающе спросил он.

— Вот это все, — Анатолий обвел рукой вокруг себя, — представляет собой одно большое театрализованное представление.

— В каком смысле?

— Не знаю. Я попытался проанализировать обстановку, но информации недостаточно. Я, конечно, мог бы попробовать потренироваться в особых навыках, вы знаете, о чем я говорю… но это как-то глупо. Вы легко обнаружите эти попытки…

— Да, вы правы, — кивнул Ройс, — в вашем положении глупо что-то скрывать. Значит, вы чувствуете искусственность окружения… А в чем это проявляется?

— Во всем. Все неправильно. Все настолько неправильно, что я даже не могу сказать, что именно. Уровень энтропии лишь незначительно превышает уровень, типичный для художественных фильмов. Такое ощущение, что все окружающее специально подстраивается под меня. У меня паранойя? Или мания величия?

Ройс ухмыльнулся.

— Я точно не знаю, — сказал он, — но на первый взгляд непохоже. Параноики не сомневаются в том, что говорят.

— Тогда в чем дело? Что вокруг происходит? Почему, например, нет выхода в глобальную сеть?

— Это режимный объект.

— Позвольте вам не поверить.

— Но это действительно режимный объект!

— Да, я знаю, это режимный объект, но причина не в этом. Выход в глобальную сеть был отключен… позавчера? Правильно?

— Использовать детекторы лжи во внебоевой обстановке неэтично.

— А лгать пациенту этично?

— Смотря в какой системе этики. Вы ведь русский? У вас, русских, это в порядке вещей.

— Это касается только тех случаев, когда пациент смертельно болен. Я смертельно болен?

— Типун вам на язык! Ну сами подумайте, ну что вы хотите узнать? Думаете, я вам сейчас все выложу — почему вас изолировали от мира, почему энтропия не та, какая надо? Слишком много вы о себе думаете. Если вам не сообщили информацию с самого начала, значит, эту информацию вам знать не следует. Вы же боевой офицер! Сколько времени вы были в запасе? Уже успели забыть базовые навыки?

— Нет, еще не успел. Можно задать один маленький вопрос?

— Да хоть два.

— На чьей вы стороне?

— Кто? Лично я? Я ни на чьей стороне, я на стороне самого себя. Я получил приказ, но я понятия не имею, чем этот приказ был вызван. И знаете что? Мне наплевать, чем он был вызван. Меньше знаешь — лучше спишь. Знаете такую пословицу?

Анатолию пришлось приложить колоссальные усилия, чтобы сохранить спокойствие, хотя бы внешнее.

— Я знаю только одно, — сказал он. — Человечество столкнулось с самым большим предательством за всю свою историю. И мне кажется, что корни этого предательства растут здесь.

— В этом санатории?

— На этой планете.

— И что?

— А то, что я должен знать, что попал действительно в санаторий СПБ, а не в гнездо предателей.

— Какие доказательства вас убедят?

— Для начала мне нужен выход в глобальную сеть.

— Это невозможно. Я получил приказ, который это категорически запрещает. Я не знаю, чем он обусловлен, и меня это не интересует. Приказы, знаете ли, не обсуждаются, они выполняются.

— Да, конечно. Но только выводы отсюда следуют вполне определенные. Якадзуно хочет покинуть санаторий. Он уже говорил вам об этом?

— Да.

— Вы его отпустите?

— Да.

Ройс лгал. Анатолий ясно видел, что он лжет, и Ройс это понимал… Черт возьми! Они наверняка подключили внешнее управление к процессору Анатолия! Точно!

Анатолий дал мысленную команду, которая должна была отключить блок удаленного управления. Ройс изогнул правую руку немыслимым образом, засунул большой палец в левую ноздрю, и в этот момент Анатолий потерял сознание. Без всяких видимых причин, как будто кто-то повернул выключатель.

— Вот живой пример того, что самообладание надо сохранять даже в самых исключительных ситуациях, — провозгласил Кузнецов и обаятельно улыбнулся.

Ибрагим сохранил на лице непроницаемое выражение, но внутренне содрогнулся от неприязни к этому человеку. Ибрагим понимал, что вечно всплывающая улыбка Кузнецова — даже не признак лицемерия, а просто устоявшаяся привычка, нечто вроде нервного тика. Но все равно эти неуместные улыбки вызывали у Ибрагима отвращение.

Они стояли на краю большой ямы с обгорелыми стенками, кое-где покрытыми оплавленной стекловидной коркой.

— Он не знал пароля, — констатировал Дзимбээ очевидный факт.

— Жаль, — сказал Кузнецов и снова улыбнулся. — Жалко Суцзуми, он был неплохим мужиком.

— У меня плохие новости, — сообщил Ибрагим. И добавил после паузы: Транспортное оборудование разрушено.

Воцарилось гробовое молчание.

— Мы, конечно, спустимся вниз и все посмотрим, — продолжал Ибрагим, но я тут немного покопался в твоих, Андрей, файлах, которые ты мне залил, и нашел схему здания. Стандартная автономная граната, заложенная в режиме мины в лифтовую шахту, гарантированно уничтожает все три транспортные капсулы.

— Анатолий мертв? — дошло до Дзимбээ.

— Не знаю, — пожал плечами Ибрагим, — все зависит от того, где они с Якадзуно находились в момент взрыва. Если на нижних уровнях, то у них есть шансы, а если нет — значит, нет. Я не понимаю, почему Анатолий не установил первую мину на поверхности. Это идиотство какое-то — заминировать входную дверь, а дальние подходы оставить открытыми. И почему Суцзуми не отреагировал на предупреждение?

— Какое предупреждение? — не понял Кузнецов.

— Мина должна была сначала потребовать пароль для прохода, а потом уже взорваться.

— Как потребовать? Голосом?

— Наверное… Ладно, пойдемте вниз. Ибрагим подошел к краю ямы и вдруг резко отпрыгнул назад и громогласно провозгласил:

— Рубиновый вторник! — И добавил: — Это пароль.

— Какой пароль? — переспросил Дзимбээ.

— Мина запросила пароль.

— Я ничего не слышал, — заявил Кузнецов.

— Запрос был в радиодиапазоне, — сказал Ибрагим, его голос звучал удивленно — Боюсь, психологические проблемы Анатолия гораздо серьезнее, чем мне казалось. Он стал забывать очевидные вещи.

— Думаете, он приказал мине выдавать запрос только по радио? догадался Кузнецов.