Чтобы гарантировано не попасть в то же место, Торик выставил частоту гораздо выше, чем в прошлый раз, и начал подбирать амплитуду импульсов. Зоя лежала смирно, не ворочалась, но все тело ее было напряжено, кулаки сжаты, ноги плотно прижимались друг к другу. Стоит ли удивляться, что сон никак не шел?

Торик вспомнил, как укладывал непослушного Вадика, медленно рассказывая ему сказку, и подумал, почему бы не попробовать и здесь тот же подход? Он еще немного добавил амплитуду и заговорил медленно и плавно, не особенно отслеживая смысл. Зоя, не открывая глаз, улыбнулась, расслабилась, легла чуть поудобней и незаметно для себя уснула. На Мнемоскане зажегся нужный светодиод — прибор зафиксировал переход в сон, а Торик сидел рядом и гадал: получится в этой точке погружение или нет?

* * *

Вот только что я засыпала в привычном мире под нескладные сказки Торика и думала, что не усну, а в следующий миг появилось ощущение необычности, головокружения, отстраненности и вдруг…

…я смотрю под ноги, а там грязно. Ходить надо аккуратно, а то мама будет меня ругать, если испачкаюсь. Как здорово держать папу за руку! Он большой и сильный, лучше всех на свете!

— Не бойся, — говорит папа, — она тебя не укусит.

Мне интересно, про кого он говорит, но пока я ничего не вижу — передо мной стоят люди, некоторые с детьми. Пахнет чем-то непривычным.

— Дайте нам посмотреть, — вежливо, но твердо просит папа, и люди нехотя расступаются.

— О-ой!

Я близко, прямо перед собой, вижу огромную белую лошадь.

Совсем недавно на ней скакала тетенька в красивой одежде, а сейчас лошадка отдыхает. Как смешно она фыркает! Ой, что-то упало у нее из под хвоста. И сразу опять появился этот запах. Люди рядом смеются и зажимают носы, а папа отводит меня слегка назад. Вот же она, та тетенька! Она говорит:

— Можете погладить Примулу, она почти ручная. Только не делайте ей больно.

— Хочешь погладить? — спрашивает папа и ведет меня поближе.

Я с опаской протягиваю руку через решетку, но лошадку не трогаю — боюсь. Тогда папа аккуратно берет меня за руку и помогает дотронуться до лошадки.

— Ой! — опять говорю я.

Вот уж не ожидала! Я думала, у лошадки волосы мягкие, как у куклы, а они как… как тугая трава на лугу. Но я все равно глажу их, и лошадка опять фыркает. Она большая и теплая. Ей так нравится или нет?

— Видишь? Они совсем не страшные, — смеется папа.

И я благодарно киваю ему, но потом говорю:

— Пойдем домой? Мама уже пришла и нас ждет.

Он смотрит на свои большие часы, и… мир переворачивается, съеживается, сплющивается…

* * *

Торик озабоченно смотрел ей прямо в лицо:

— Ну как, все нормально?

— Очень! — отвечает Зоя и широко улыбается: часть детского восторга еще светится в ней, окрашивая окружающее теплым и ласковым ощущением, будто прижался к котенку. — Я гладила лошадь.

— Лошадь?! В смысле, живую? У тебя было такое в жизни?

— Ога. Я совсем маленькая тогда была. Мы с папой ходили на представление на улице. А потом они разрешали погладить своих животных.

— Надо же! Я так рад, что наконец что-то хорошее!

— Так приятно! Я сейчас замурчу!

— Вставай, мурлыка, — улыбнулся он, и она потянулась всем телом. — Это дело надо отметить — пошли чай пить.

Хотел подать ей руку, но вовремя одумался.

— Я теперь еще хочу! Попробуем?

— Обязательно, только в другой раз. Сейчас ты не сможешь уснуть — в организме работает какой-то предохранитель.

— Ну ладно. А с чем будем чай пить?

— Эмм… Насчет этого у нас негусто — сейчас Вики нет. Давай, сгоняю в магазин?

— Потом. Хлеб есть?

— Конечно.

— А шпроты будешь?

— Шпроты?! «Ой, Вань, откель у тебя такое богатьство?» — сказал он мультяшным голосом.

— О, это меня муж на них подсадил. Бывший. Есть особо было нечего, а он где-то раздобыл большую партию, где-то полвагона, но продать толком не смог. У него вообще очень много было всяких безумных идей, но ни одна так и не выстрелила, все в минус. В общем… — она изящно развела руки — …с тех пор я к ним и пристрастилась — а потом даже самой понравилось. Одну баночку с собой захватила, будешь?

— Буду! Давай открою.

* * *

Октябрь 1999 года. Город, 34 года

— У вас на работе тоже поди сплошная борьба с «проблемой двухтысячного года»? — Стручок ехидно приподнял бровь и прищурился. — Будто раньше никто даже и предположить не мог, что год будут писать не двумя цифрами, а четырьмя!

— Да знали, просто заранее шевелиться никто не хотел. А уж когда прижучило и прищучило…

— Угу. Как жареный петух прицелился клюнуть…

— Тогда все забегали. Да, тоже кое-что правим. Но куда больше бумажной волокиты. Процент охваченных изменениями программ, ход процесса по неделям, прогнозы по оставшимся работам. У вас тоже?

— Да, пресловутая «Проблема Y2K», будь она неладна. Но у нас в банке все не так формально.

— Ну и ладно. Ты лучше про себя расскажи — чем жизнь радует?

Стручок с удивлением посмотрел на него.

— А ты откуда знаешь? Вообще да, радует. Мы же с тобой сколько лет невыездными были. Так вот, «оковы тяжкие падут, темницы рухнут…» — прикинь, меня все-таки выпустили в Европу!

— Да ты что! И куда съездил?

— Вот в прямом смысле — галопом по европам: пять стран за семь дней, на мутном левом автобусе!

— Но города-то удалось посмотреть?

— Конечно! Берлин, Париж, Прага, Брюссель, Амстердам — теперь для меня это не просто слова. У каждого города свой аромат, свои впечатления. Моя там еще и прикупила себе чего-то, но с этим особо не забалуешь — в каждой стране местные деньги, но менять туда еще можно, а вот обратно не всегда получается. Спать нам толком не давали — все ехали или стояли на таможнях. Но ведь не в этом дело.

— Конечно не в этом! Ты видел живьем Эйфелеву башню?

— И даже залез на нее. Кстати про Y2K: прямо на башне сейчас висит вместо часов табло, показывает, сколько дней осталось до нового тысячелетия.

— Да, но ведь тысячелетие начнется не в 2000 году, а в 2001!

— Знаю, но людям этого не объяснишь. Все просто обожают круглые даты и ровные числа. Так что все равно весь мир отметит событие уже в этом году.

— Просто фантастика!

— Сам себе не верю, — широко улыбнулся Стручок. — В Амстердаме мы плавали по каналам на кораблике. В Берлине дошли до Бранденбургских ворот! А в Праге — прикольные часы на площади. И пиво у них неплохое.

— Ну еще бы, чешское! Слушай, как здорово! Расскажи еще что-нибудь.

* * *

— В Париже к нам примкнул один бывший русский. Очень интересный мужик, перспективный математик. Думаю, Зоя нашла бы о чем с ним поговорить. У него есть свое маленькое агентство…

— Погоди, а зачем он пристал — денег просил?

— Нет, просто поговорить. Скучают они там, уехавшие. По языку, по нормальному общению. Мы тут не ценим все это. А там, как я понимаю, совсем другие реалии жизни. И потом, мне кажется, ему просто хотелось кому-нибудь рассказать о своих открытиях, но так, чтобы это не навредило бизнесу.

— Тогда да, приезжие, говорящие на другом языке — идеальные слушатели.

— Идеальный, точно! В общем, он давно интересуется биржами, сделками, брокерством. И параллельно строит математические модели и контр-модели.

— Это как?

— Модель отображает поведение некой системы — в данном случае, финансового рынка, на интересном ему направлении. А контр-модель — поведение игрока на этом рынке. Такое, чтобы приводило к постоянно растущим прибылям, но обходило всевозможные штрафные ситуации.

— Любопытный подход.

— Да, такое вот практическое приложение теории игр. Как твой «арктангенс страха», помнишь?

— Я удивляюсь, что ты помнишь! Ну и как — удалось ему добиться реальных результатов?

— Говорит, сейчас вплотную подошел к «большому прорыву».