— Конечно, — кивнул он, подыгрывая ей, и вышел.

По дороге размышлял о странностях жизни. Вот Аделаида тоже порой говорила что-то про эзотерику, но у него ни разу не возникало желание что-нибудь ей рассказывать. Никогда.

* * *

Июнь 1999 года, Город, 34 года

— Я уже начинаю привыкать к твоей безумной люстре из синих перьев, — улыбнулась Зоя, отпив чая на кухне у Торика.

— Мне тоже на это понадобилось время.

— В ней есть свое очарование, но для меня все равно несколько «too much» (это уж слишком — англ.)

— Согласен. Хочешь еще печенья?

— Не очень. А зефир есть?

— Сластена! Сейчас открою новую пачку. Так ты что-то вспомнила?

— Я до сих пор сомневаюсь, но… если не оно, у меня никаких других зацепок.

— Расскажешь? Или…

— Нет, тут все нормально, быстро отмахнулась Зоя. — У нас проходила лаба по СВЧ.

— Да? У нас тоже такие лабы были два семестра.

— Ну и вот, на этот раз мы изучали распространение СВЧ-волн в большом объеме. Замеряли параметры, строили распределение амплитуд…

— Но что-то пошло не так?

— Хм… Это как посмотреть. Там камера установки здоровенная, как платяной шкаф, помнишь?

— Нет, мы с такой не работали.

— В ходе лабы внутри этой камеры надо было переставлять систему датчиков и потом включать и снимать новые показания. Мы так и делали. Я залезала в камеру, двигала датчики и вылезала. Потом мы со Светой запускали установку и записывали показания. И вот так раз двадцать в ходе этой лабы.

Она помолчала, вспоминая тот день.

— А потом Света отвлеклась — что-то смешное ей рассказали, что ли — и включила установку слишком рано.

— А ты…

— Да, я была там, внутри. И она подала восемьдесят процентов мощности на магнетрон.

— Кошмар! Больно было?

— Я ничего не помню. Дай еще зефирку? Потом мне описывали, что я прямо там молча съехала на пол, а Светка закричала, но выключить установку не догадалась. Гена подбежал выключить только секунд через тридцать, как я поняла.

— И все это время ты находилась в самой гуще СВЧ-поля?

— Ога. Меня потом в медичку отнесли, привели в чувство, немножко обследовали, но явных повреждений не нашли.

— Фуф, обошлось.

— Не совсем. — Она медленно покачала головой. — Я тогда носила часы, мне отец подарил, крупные, командирские. Практически неубиваемые. В ту секунду, когда Света включила поле, они остановились и с тех пор так и не пошли. Таскала их по часовщикам, но ни один не смог починить. Говорят, в них все исправно, должны работать, но — нет. Жалко, они мне нравились — большие часы для маленькой женщины.

— Ну, это не самое худшее все-таки.

— Не самое, — согласилась она. — Я потеряла сознание и сколько ни старалась, ничего не могла вспомнить о тех секундах. Как будто остановился мозг или где там у нас идет регистрация текущей жизни.

Она поймала его взгляд и все же решилась сказать:

— И с той поры у меня еще появилось такое…

— Чувствуешь электричество? — с надеждой спросил он.

— Нет, не то. Как тебе сказать? Я иногда… теряюсь.

— Не знаешь, куда идти? У меня часто…

— Нет-нет, другое. Вот позавчера вышла с работы, прошла два перекрестка — помнишь где, мы с тобой ходили?

Он кивнул.

— Потом вышла на третий и… все.

— В смысле?

— А я не помню. — Она энергично развела руками, словно выполняя танцевальное па. — Меня не сбивала машина, не били по голове, ничего такого. Я даже не упала, но… через полчаса я все еще стояла на том же перекрестке. И понятия не имела — почему.

— Теряешь память? — Он с беспокойством заглянул ей в глаза.

— Не знаю. Вряд ли. Я не забываю, где живу, и сколько мне лет. Помню все свои формулы, интегралы. Помню каждого препода в Универе, темы почти всех курсовых, а по некоторым еще и решения хоть сейчас напишу. Но что я делала в эти тридцать минут, я не знаю. И началась эта беда после того самого случая с СВЧ-камерой.

— Да уж… Неожиданные последствия.

— И не говори. Я все думала. Когда ты рассказал об «электропальцах», перебирала варианты, вспоминала. И вот вспомнила! Если совсем за уши притягивать, там тоже было электрическое воздействие на мозг.

— Но совсем на других частотах.

— Мы ничего не знаем. Может, для нужного воздействия частоты — не главное?

— То есть, мы оба — пострадавшие в несчастных случаях с электрооборудованием?

— Да. Я бы даже сказала иначе: «крещеные электричеством».

Он глянул ей в глаза:

— Ты верующая?

— Я — ученый, хотя… какая разница? Формально по матери я католичка. Но нет, в душе я атеистка. А ты?

— Я тоже. Просто ты говоришь…

— Да я так, фигурально. Это как пройти посвящение в какой-то орден.

— Стать избранным?

— Не знаю… Не думала об этом. Я даже не знаю, проклятье или благословение — наша способность к погружениям.

— Тебе тяжело далось первое?

— Очень! Давай только не будет об этом. Хочу скорее забыть ту точку и перейти к новым погружениям.

— Да? — обрадовался он. — Думаешь, ты готова?

— Возможно. Если только там и правда что-то другое покажут. Не такое… тяжелое. Мне нравится интенсивность подачи информации. Какое там кино! Это даже не виртуальная реальность. Трудно объяснить тому, кто этого не видел.

— Знаю, — усмехнулся он, — я пытался. Очень трудно такие ощущения передать словами. Ты словно живешь там заново.

— Даже хуже, — мрачно заметила Зоя, — там все гораздо сильнее.

— Я думал, это из-за того, что в детстве мир воспринимаешь ярче. Нет?

— У меня там совсем не детство. И разница — как между яблоком реальной жизни и яблочным концентратом в погружении. Все сильнее и ярче. Надеюсь, и хорошее тоже?

— Да! У меня именно так. И хорошее, — он вдруг вспомнил жадные чужие руки, шарящие по карманам пальто — и плохое — все ярче.

— Ты ведь пометил ту мою точку погружения? Мы больше не попадем туда, точно?

— Пометил. Кстати, если ты и правда дозрела, нам бы надо придумать какую-нибудь стратегию погружений. При всей технической помощи сначала приходится засыпать. А это не слишком быстро. Поэтому весь процесс занимает много времени.

— Да, я тоже думала об этом и хотела тебе предложить в каждый сеанс спать по очереди. Так мы сможем исследовать по две точки. И отдыхать.

— А как выбирать эти точки?

— Может, просто регулярно, по линейной сетке частот?

— У тебя — да, а…

— А у тебя — тоже, но пропуская уже сделанные на этих частотах погружения.

— Но так мы получим много холостых засыпаний. Я же рассказывал, что далеко не любая частота позволяет погружаться. И потом там не только частоты, но и потенциалы важны, их конфигурации, синхронность, а это сильно увеличивает количество точек.

— Можно погружаться ненадолго. Сейчас наша задача — хотя бы примерно выявить полезные области пространства погружений. Тогда я смогу построить его контуры.

— Их контуры. Теперь их будет два — для тебя и для меня.

— Пока да. Но кто знает… возможно, все это окажется единым многомерным континуумом. Знать бы, куда мы попадаем…

— Значит, будем ставить новые эксперименты.

* * *

Июль 1999 года, Город, 34 года

— Толя, мы можем обсудить один вопрос? — неожиданно обратился Матвей и смущенно потер идеально выбритый подбородок.

— Конечно. Что-то с моей программой?

— Да нет, там вроде бы все в порядке.

Он немного помолчал, а потом заговорил быстро, словно прыгнул в воду, когда уже нет возврата.

— У нас осталась неделя, а потом я ухожу в отпуск. На месяц. Как ты понимаешь, наш отдел не может оставаться без руководства. Мы с Маргаритой Николаевной перебирали возможные кандидатуры, и в итоге выбор пал на тебя.

Он предостерегающе поднял руку, заметив ошарашенное выражение собеседника.

— Подожди, не возражай. На самом деле, временная замена, да еще и летом и не в отчетный период — это не так уж сложно. Опять же, — он улыбнулся, — все официально, полная компенсация разницы в окладах на это время.