…Слабый запах вареного мыла и сильный — картошки, что жарится на старом сале. Тусклый свет в коридоре, стены снизу темно-зеленые, а дальше — побелка. Двери, двери, я прохожу мимо Карасикова и… вывинчиваюсь в привычную реальность.

Ура! Все работает как раньше. Даже на душе спокойней стало, словно потерял какую-то важную вещь, а потом вдруг нашел. Раз уж все приготовлено и работает, можно поискать новых точек, на более высоких частотах. Легкая досада: и почему он раньше не занялся этим? Не было повода. Будто теперь повод появился. Поехали.

Пару раз ничего, кроме серой мути, не происходило, и Торик уже отчаялся, но потом незаметно уснул и тут…

* * *

…вокруг так ярко, пахнет сырой землей, повсюду торчат палки. Снега почти нет, а бурые листья — вот они. Их так смешно пинать ногами, они разлетаются, летят вверх, падают обратно. Весело! Ой, это мама? Какая молодая, в синей блузке и коричневом сарафане. Мама ругается. А я куда-то бегу-бегу, вокруг деревья, они такие высоченные, и совсем без листьев. А вон и папа, остановился и что-то кричит нам. Ничего не слышно! Бегу к папе, но внезапно падаю, вспыхивает боль в левой руке — я стукнулся о старые корни, не так сильно. Вскакиваю, боль почти тут же проходит, но мне обидно. Это несправедливо, неправильно! И я ударяюсь в рев.

— А я говорила: смотри, куда бежишь! Это лес, тут везде корни, хорошо еще не камень. Ну ладно, не надо плакать, ты же мальчик. Пойдем, папа что-то интересное нашел.

Я еще шмыгаю носом, но уже переключился на новую цель.

— Миша, что там?

— Посмотри, ты лучше разбираешься.

— Ой, а кто это? — Я с удивлением смотрю в траву: там лежит птица.

— Не знаю. Не сорока, не ворона… — гадает папа.

Мама качает головой:

— Это благородная птица. Не глухарь и не фазан, конечно, но… Пестрая, как перепелки, только большая. Почему она тут лежит? Она больная, упала? Смотри, кровь.

— Тут недавно собака проходила охотничья, с пятнами на боках. Может, она как раз эту птицу искала? А я отогнал ее.

— Тогда, наверное, тут и охотник был! — смеется мама. — Ладно, теперь добыча будет нашей. Я могу ее ощипать.

— Так раз на них охотятся, надо ее взять и домой отнести, там приготовишь.

— А птичку едят? — снова влезаю я.

— Едят, — уверенно кивает мама. — Я думаю, она вкусная.

— Я тоже думаю, — со значением замечает папа и непроизвольно сглатывает. — Особенно учитывая, что мяса мы уже месяца три не покупали…

— Миш, ну оно такое дорогущее на рынке, а у нас… Из такой тушки я и бульон сделаю на суп, и жаркое, на пару дней хватит. Ну что, нагулялись, домой пора?

— Не-е-ет, — протестую я. — Еще погулять! Может, другую птичку найдем?

— Вряд ли. Такое раз в жизни бывает. — Папа берет меня за руку и ловко меняет тему. — А ты знаешь, как птицы научились летать? Однажды…

Я поворачиваю к нему голову и внимательно слушаю, но… мир тускнеет, застывает и выкручивается. Ох, как же не хочется возвращаться!

* * *

Пару секунд Торик еще держался, видел, как на стоп-кадре, весенний лес из саратовского детства, а потом все же вывернулся в реальность и тут же, словно по инерции, ощутил во рту вкус той птички. Вальдшнепа… Торик совсем забыл эту прогулку, и голый лес, и веселые вороха листьев… Но, получается, где-то в глубине все это сохранилось, такое же свежее, и ничуть не потускнело. Надо же! Выходит, все наши воспоминания хранятся вечно, надо их только правильно разбудить?

Торик машинально потер левую руку. Фантомной болью в ней кольнуло забытое ощущение от падения, случившегося… четверть века назад? Или вот только что?

Непрошенно мелькнула еще одна мысль. Маленькому Торику в этом воспоминании года три. Получается, отцу — двадцать девять. Почти как Торику сейчас. Отец живет в голодном Саратове по распределению после института, но у него уже есть сын. А тут даже постоянной девушки еще нет и пока не предвидится.

Как же все переменилось в жизни!

И все же странно. Торик вернулся гораздо раньше заданного времени. Почему? Что именно вытаскивает его в реал, не дает оставаться в погружении сколько угодно?

Есть прибор, четко работающая конструкция, есть погружение в воспоминания. Но что при этом происходит на самом деле? Мы считываем какие-то сигналы мозга. Мы умеем выставлять разные параметры воздействия, чтобы попадать в разные моменты времени. Но два этих края задачи никак не связаны между собой. Вот если бы прибор мог чувствовать изменение состояния человека, можно было бы корректировать воздействие, чтобы оставаться в погружении сколько хочется.

Получается, для серьезной работы с воспоминаниями нужна настоящая обратная связь. Чтобы не только различать, спит человек или бодрствует, но еще воспринимать и анализировать более тонкие оттенки погружений. Жаль, аппаратные возможности ограничены. Эх, был бы дома свой компьютер! Со временем можно было бы написать программу и анализировать ответ мозга. Выделять нужные частоты, менять воздействие, динамически подстраиваясь под ситуацию. Но что толку мечтать! Компьютеры стоят почти как самолеты. А тут на книги и еду едва хватает.

Торик вздохнул и принялся сворачивать прибор.

* * *

Октябрь 1993 года, Город, 28 лет

В октябре, когда клены снова окрасили парк в дивные цвета, Торик зашел на радиорынок, купить свежей музыки на кассетах. Чего здесь только не было! Радиодетали всех цветов и размеров, старые и новые магнитофоны, какие-то брошюрки, обещающие мигом наладить жизнь и принести богатство, а рядом — столы с нормальными книгами, тут Торик задержался подольше. Потом бросил рассеянный взгляд на соседний стол, разговорился с продавцом и выяснил вот что.

Недавно появились совсем маленькие компьютеры под названием ZX Spectrum. Физически продается всего лишь небольшая печатная плата. Клавиатуру можно собрать из заготовок самому. Вместо монитора подходит обычный цветной телевизор. Для хранения программ и игрушек годится кассетный магнитофон. Разве это не чудо?

Торик понял, что всеми правдами и неправдами хочет заполучить такой компьютер! Это был реальный шанс не только не утратить навыки программирования, но и в перспективе обрабатывать сигналы, приходящие от мозга!

Оставалось добыть денег. Но где?

* * *

Ноябрь 1993 года, Город, 28 лет

Для начала Торик решил позвонить Стручку. После ухода Торика из отдела они так ни разу и не встречались, только созванивались. И вот теперь Торик напросился к Стручку на новую работу, приехал и обомлел: убогая комнатка, дверь, стол, стул, телефон — вот и весь «офис». Робко поинтересовался насчет работы. Стручок криво ухмыльнулся:

— Устроиться? К нам? А смысл? Посмотри: здесь даже одного человека слишком много. Не контора, а фирма-однодневка. Мои обязанности — читать газеты и обзванивать всех по объявлениям. Вдруг наткнусь на идиотов, которые захотят у нас что-нибудь купить. Хотя лично я никому бы не советовал. Но это между нами. Так что извини — ничем помочь не могу.

Стручок задумчиво вздохнул и еще тише добавил:

— Сейчас такие времена… Мать недавно попросила помочь им разобрать хлам на балконе.

— Доброе дело.

— Доброе, но прикинь: у них седьмой этаж. Балкон застеклен. Я коробки у стенки отодвинул, а там в стекле маленькая ровная дырочка.

— Стекло треснуло?

— Да нет. — Он со значением посмотрел на Торика. — Похоже, из соседнего дома тренировались стрелять по близким мишеням. Лихие времена, эти девяностые. Эх, закисну я тут скоро с этими телефонными деятелями. Живут так, будто никаких компьютеров не существует. А ведь совсем недавно, пять лет назад, все было — еэски, Адабас, помнишь?

— Еще бы! «И он уже не тот, что был вначале…» Слушай, может, еще все вернется?

— Вряд ли, не думаю. Мы движемся куда-то совсем в другую сторону — в социализм обратной дороги нет, но и в капитализм вряд ли попадем. Так и будем идти… своим путем.