— Миша у нас провожал международный экипаж тростниковой лодки «Тигрис», — пояснила тетя Таня, — той самой, где были Тур Хейердал и Юрий Сенкевич.

— Неужели? — изумился Борис Михайлович, и беседа свернула на новую тему.

Разговор затих только за полночь. Как в старые добрые времена.

Лишь на следующий день речь зашла о глубинной цели визита. Борис Михайлович немного помедлил, собираясь с мыслями, а потом сказал:

— Раз уж мы все сегодня здесь собрались, хочу оставить вам, так сказать, последнее распоряжение. Мне бы хотелось, чтобы меня похоронили в Кедринске, на родине. У себя, в Ленинграде, я уже все оформил, так что мой прах приедет сюда в любом случае. Татьяна, я прошу помочь с похоронами.

— Конечно, все сделаем, закажем крест…

— Нет-нет, вот этого как раз не нужно. Я уже говорил, что атеист, и христианские символы для меня ничего не значат. Мне бы хотелось другого.

— Чего же?

— Миша, помнишь, мы с тобой ходили по тропинке мимо Рожковых, и там еще был такой здоровенный камень?

— Конечно, об него еще наш дед спотыкался.

— Вот пусть тот камень и станет мне памятником. Никаких скульптур и надписей, просто камень на кладбище и на нем небольшая медная табличка, где фамилия и дата, больше мне ничего не нужно. Только уж сделайте обязательно. Сможете?

Тетя Таня никогда не давала пустых обещаний, просто так, чтобы успокоить собеседника. Да и вопрос был серьезный, поэтому она подробно продумала кому и что нужно будет сделать, с кем поговорить и кому заплатить, и только после этого сказала:

— Хорошо, Борис Михайлович, я все сделаю, не волнуйтесь.

И он знал: она действительно сделает все, что в ее силах. В свое время настал день, и грубый серый камень с табличкой появился на Кедринском кладбище, где удивляет редких посетителей и поныне. Надпись на табличке гласит: «Колюмбов Борис Михайлович 1919 — 1995 гг. Военный врач, хирург». Вот так, лаконично и строго, точно как он хотел.

* * *

Сентябрь 1984 года, Город, 19 лет

Сентябрь уже не просто всплакивал. Он рыдал артиллерийскими залпами ливней. Возможно, поэтому третий курс у студентов начался не с занятий, а с поездки в колхоз почти на месяц. Холод, нескончаемые дожди, грязь, странная и малосъедобная еда, обитание в бывшем коровнике, наскоро переделанном во временное общежитие, — это была совсем другая реальность.

Разумеется, Торик тоже оказался там, но он присутствовал на месте чисто физически. А мысли его чаще всего занимало изучение новой книги по программированию. Впрочем, некоторые события или картинки из той жизни настолько его удивили, что пробились даже в его спящее сознание и прочно осели в памяти.

* * *

Картинка первая. Зарядили те самые дожди, лупят уже пятый день. На работу не возят: в поле не въехать, но наружу-то выбираться все же приходится. На главной улице деревни глина раскисла так, что и на грузовике не проехать, хотя в сапогах кое-как пройти можно. Торик идет в столовую, проваливаясь в сметану грязи на всю ступню и оставляя глубокие следы.

Работают ноги — шагать, руки — держать равновесие, чтобы не рухнуть в жижу, а голова свободна. Лезут мысли, самые нелепые, странные и необычные. Беспричинно, без единой осмысленной ассоциации, вдруг вспомнились мастера восточных единоборств, утверждавшие, что при хорошей тренировке массой тела легко можно управлять. Торик от всего этого страшно далек, ему нет до них никакого дела, но мысль не уходит. И он просто так, со скуки, продолжая мерно шагать по грязи, мысленно сильно-сильно тянет себя за уши точно вверх. Конечно, все это чушь! Масса не может исчезать, да и он совсем не ниндзя.

Навстречу осторожно пробирается Рената, сомнамбулически глядя под ноги, и Торик вынужден на минутку отстраниться и пропустить ее, иначе свалятся в грязь оба. Он оборачивается, машинально смотрит на цепочку своих следов и безмерно удивляется. На последнем отрезке, том самом, где он мысленно тянул себя за уши, шаги, конечно, тоже отпечатались. Вот только глубина их оказалась раза в три мельче, чем раньше! Как такое может быть?! Случайно попалась почва потверже, не так раскисла от дождей? Или все-таки в подходе ниндзя и правда есть что-то рационально-мистическое?

* * *

Картинка вторая. Кое-как Торик доплюхал до столовой. Сегодня за одним из столов сидят не студенты, а местные, механизаторы. Пьяные? Да вроде нет, просто возбужденные, что-то обсуждают. Доедают свои порции и вдруг говорят: «А пойдем, покажешь?» Спорщики направляются к выходу. Один из них, кряжистый мужичок в картузе, лихо сдвинутом набок, бросает студентам: «Пошли тоже, вы такого нигде не видали, ежели Семеныч не соврал». Торик вопросительно оглядывается на «своих» — Коля Перчик деловито кивает и устремляется за мужиками, за ним неторопливо идет грузный Игорь Фокин. Девчонки на провокацию не поддались и остались доедать обед.

Далеко идти этой странной компании не пришлось. То, что с виду напоминало небольшой пруд, на деле оказалось огромной грязной лужей, куда вполне могли бы вместиться сразу несколько человек в полный рост. Что там у них, интересно? В яму угодила лошадь? Человек? Кто-то из местных?

Мужики машут руками, азартно подначивают друг друга, спорят. Раздобыли где-то длинную палку и суют ее в центр лужи. Раздается глухой звук от удара под водой: ага, значит, там точно что-то есть, и большое. Загадка, видимо, скоро прояснится, ведь Василич уже подгоняет гусеничный трактор, а мужики стальным тросом прицепляют его к чему-то пока невидимому в центре суперлужи.

Василич — мастер своего дела. Местные рассказывали, что однажды пригласили его на свадьбу. Разумеется, приехал он на своем тракторе. Свадьба пела и плясала два дня, сколько было съедено и выпито — не перечесть. Но тут приключился перебор даже в бездонных масштабах Василича: напился так, что стал совершенно невменяем. Он не ругался и на людей не бросался, но имелась у него особая Миссия, помешать которой физически не могли никакие обстоятельства, не говоря уж о десятке односельчан, пытавшихся его отговаривать.

Великая Миссия его состояла в том, чтобы прибыть домой в целости и сохранности. Вместе с трактором. Без вариантов, только так! Это был абсолютный закон, сильнее закона всемирного тяготения и более обязательный, чем даже распоряжения председателя. Сколько потом ни расспрашивали Василича, он не помнил, как ехал, где ехал, не помнил даже самого факта поездки. Время это для него схлопнулось и бесследно исчезло в черной дыре. Вот он гуляет в самом начале второго дня свадьбы. Хлоп! А вот уже жена пытается привести его в чувство или хотя бы втащить в дом. Вечером она нашла его, лежащего без сознания возле верного трактора. Одной рукой он ухватился за трек гусеницы, и разомкнуть это рукопожатие удалось только совместными усилиями троих механизаторов, подогретых поднесенной традиционной рюмкой.

Как Василич смог в таком состоянии доехать куда надо, никого не задавить и ничего не сломать, навсегда осталось тайной! Но даже не это оказалось самым удивительным. Внушительный механизм, тяжелый гусеничный трактор в полной оснастке, стоял у нужного дома не абы как. Располагался он настолько идеально ровно, что по нему хоть часы сверяй или юстируй компасы! Мужики потом только руками разводили, крякали да отделывались поговоркой: «Мастерство не пропьешь!».

И вот теперь этот самый Василич уверенно, но очень чутко тянул нечто необозначенное из грязевого плена, а оно мутило воду, пускало огромные пузыри и всячески сопротивлялось своему спасению. Еще полметра, и — смотри-ка! — над грязной водой показалась голубая крыша, мутные потоки стекают вниз, являя жадным взглядам наблюдателей кабину с открытой дверцей. Тянем-потянем, вытянуть поможем, и вот весь колесный трактор выбрался наружу.

— Ничего себе, у них тут лужи! — Перчик вслух высказывает то, о чем думают все свидетели чуда. — Он же высотой… метра два, наверное, да?