Отыскав этот смысл, Торик легко забыл о песне. Ее время еще не пришло. Судьба напомнит о ней позже. И при совсем других обстоятельствах.

* * *

Январь 1982 года, Город, ул. Гоголя, 16 лет

Дорабатывая свой трансивер, отец добивался улучшения приема и передачи. А Торик осваивал электронику для звука и музыки. Его интересовало все, что звучит или меняет звук: генераторы, фильтры, модуляторы, эффекты для гитары, да много еще чего.

На самый большой проект в электронике его вдохновила статья в журнале «Радио» под названием «Гитара-орган». Торик понимал, что всю конструкцию ему не потянуть. Но хотя бы один канал обработки звука, эдакую «гитару-орган в миниатюре», он себе все-таки сделал. Электроника дома у Васильевых процветала, и отца это откровенно радовало. Пусть Торик так и не заинтересовался радиосвязью, тем не менее, отец и сын все же оказались на одной волне!

* * *

В феврале, в самый морозный день за всю зиму, не стало бабушки Саши. Всего шестьдесят пять, могла бы еще жить да жить…

Сами похороны запомнились слабо. Мерзлая земля, которую долбили ломами четверо здоровенных мужиков, никак не поддавалась. Людей, провожавших в последний путь, настолько мало, что пришлось позвать на помощь Семена и еще одного парня из класса, чтобы помогли нести гроб. Потом очень скромные поминки — вот и вся церемония.

Для Торика это стало первой серьезной потерей близкого и родного человека. Совсем недавно, всего пять лет назад, бабушка прилагала все силы, чтобы поддержать его, Торика. А теперь ее нет и уже не будет. Никогда. Мысль билась в голове и никак не хотела укладываться.

Ему казалось, все это не по-настоящему. Это просто такое грустное кино. А на самом деле бабушка где-то живет себе дальше, размашисто моет полы, а потом садится, смахивает пот со лба и счастливо приговаривает: «И луччи моей квартеры — нету!» Она жива, иначе просто быть не может. Молодая психика находит множество уверток, чтобы защитить нас от мыслей о смерти. Живое тянется к жизни.

* * *

Март 1982 года, Город, 16 лет

Показалось? Или в дверь Каморки кто-то постучал? Ребята сразу перестали играть и тревожно переглянулись: неприятно кольнуло воспоминание о «рассаднике антикультуры». Но этот стук казался спокойным и добрым.

За дверью обнаружился Утюг. Тот самый Денис Устюгов, светловолосый парень из прошлого состава ансамбля, который так здорово пел по-английски. Он улыбнулся Торику, заговорщически подмигнул и спросил:

— Пустишь по старой памяти?

Поиграли, поговорили, вспомнили разные случаи на концертах, посмеялись.

Утюг привычно потянулся к гитаре, с наслаждением вдохнул такой знакомый запах Каморки, ностальгически улыбнулся… и вдруг запел незнакомую песню. Негромко, но чисто и очень выразительно:

Снилось мне — неожиданно выпал снег,

В мире наступили тишина и свет.

Свет и тишина, покой и белый снег…

Жаль, но это только снилось мне…

Друзья обменялись оценивающими взглядами. Песня брала за душу и не отпускала. Казалось, кто-то добрый и мудрый рассказывает лишь тебе одному историю, которая своими гранями касается каждого. Да, такая песня украсила бы любой концерт!

Борис, против обыкновения, не разразился длиннющим соло на барабанах, а чутко и бережно подстукивал на хай-хэте да отбивал ритм бочкой. Тихонько, чтобы не спугнуть настроение. Торик во все глаза смотрел на аккорды. Глаза Семена метались по комнате, словно он уже сейчас строил партию баса.

«…И меня уводит за собой», — допел Утюг, но все молчали под впечатлением от прикосновения к высокому. И только Борис подчеркнул эту тишину, легонько тронув тарелку.

— Твоя песня? — спросил Борис, зная, что Утюг часто сочинял музыку для ансамбля.

— Нет, что ты! Это Романов из «Воскресения».

— А ты сам сейчас где-то играешь? — поинтересовался Семен.

— И да, и нет. Группу свою мы не смогли сохранить, разбежались — кто в армию, кто куда. Но я обосновался в ДК. Если хотите, можем попробовать с вами. Там студия, аппаратура получше, плюс инструменты посерьезней. Ну и я под боком. — Он улыбнулся. — Что-нибудь да посоветую. Что скажете, народ?

Обычно молчаливый, Герман отреагировал первым:

— Чуваки, и вы еще думаете?! Нас берут под крыло! Соглашаемся! Когда еще у нас будет такая возможность?!

И «чуваки» скрепили новый союз рукопожатием.

* * *

Непривычно тихо. Стены из темно-синего бархата в студии глушили звук почти полностью, поэтому гитаристы добавляли громкость. Ударнику пережить внезапную тишину было сложнее: стучи не стучи, себя почти не слышно. Одна радость — в зале все будет по-прежнему громко.

Торик однажды обмолвился, что в песнях им не хватает вокалисток. Но к идее добавить в коллектив девушек Денис отнесся скептически: сразу начнутся симпатии-антипатии, ревность, выяснение отношений, словом, все что угодно, кроме музыки. Торик вспомнил последние месяцы игры с Ликой и нехотя согласился. Зато через пару недель к ним присоединились два парня. Глеб, худой и высокий, показался Торику злым и заносчивым, зато голос имел сильный и красивый.

Второго парня вообще-то звали Ярославом, но все называли его Яриком. Почему бы и нет? Торик, Ярик — тут уж кому что нравится. Внешность его казалась демонической. Темные глаза с лихорадочным блеском, нездоровый румянец на щеках. Мешковатая одежда, майки-размахайки ярких цветов и при этом угольно-черные брюки. Его облик навевал мысли об асоциальных личностях и свободных поэтах.

Он и правда писал стихи, много стихов. Некоторые становились песнями. Правда, песни получались жесткими и странными, с непременными мотивами бедствий, разрушений и разочарований. Одна из них, под ломаные синкопы тяжелого рока, тут же заводившие зал, начиналась так:

Листья падают вверх

И летят против ветра.

Это, наверно, конец,

Это конец света…

Такие песни Торику не нравились, но он терпел их как неизбежное зло. Зато одна из медленных баллад Ярика зацепила его настолько, что он иногда даже пел ее дома под гитару. Песня начиналась по-доброму:

Вновь вчера приснился мне

Белый парус вдалеке,

В переливах солнца с морем голубым.

Мое детство, как фрегат,

Колыхаясь на волнах,

Уплывало в сказку света и добра…

Корабли Торику никогда не снились. Его сны наполнял Кедринск, причудливо искаженный до неузнаваемости. Возможно, его детство осталось именно там?

* * *

Май 1982 года, Город, 17 лет

.

Плещется тихонько вода,

Мачта качается.

Так и не заметишь — когда

Детство кончается.

И. Шаферан, «Молодо-зелено»

.

Крупинки детства стремительно ускользали. Вот песок вроде бы еще есть, а в следующий миг оказывается, что вон та песчинка была последней.

Как-то вечером ансамбль играл очередной концерт в ДК. В перерыве между двумя отделениями все разошлись, а Торик остался на сцене поправить настройки в аппаратуре. Он уже почти закончил, когда со стороны зрителей подошел красивый смуглый цыган — длинные кудрявые волосы, изящный нос — и спросил:

— Узнаешь меня?

— А должен? — хмуро удивился Торик.

— Не знаю. С Пиратом ты любил играть…

— Пашка?! Ты, что ли?

— Я, что ли, — усмехнулся друг детства, сверкнув щербатой улыбкой. — А ты вон где теперь, музыку играешь…

— Да. — Торику даже неудобно стало, что не узнал Пашку Бычкова! — А ты как?

— Да я-то чего… Мамка вот померла, а я мотаюсь туда-сюда. В аэропорт меня устроили. В общем… помогаю механикам.

— Торик, две минуты! — послышалось из-за сцены.

— Мне пора, Паш, второе отделение начинается.

— Ладно, бывай! Может, еще свидимся.