— Я согласен, — ответил Николай так легко, будто возглавлять мятежи было для него привычным делом. — Только с чем мы можем прийти к матросам? поинтересовался он. — Лучше, чтобы я так и представился им бывшим императором, за которого следовало бы поднять знамя мятежа?

— Не думаю. Давайте вначале обратимся к командному составу линкоров «Петропавловск» и «Севастополь». Среди офицеров этих грозных кораблей у меня есть знакомые, в душе монархисты. Именно им откроетесь вы, и то по большому секрету, а уж они поднимут матросиков, но, думаю, не промонархическими лозунгами, а другими. К примеру, за Советы, но без коммунистов.

Николай, целью которого не было усовершенствование Советов, глядя на искрящийся в свете полуденного солнца лед реки, прищурившись, сказал:

— Я пойду в Кронштадт лишь для того, чтобы поднять восстание ради реставрации монархии. Мне мало поддержки нескольких офицеров — хочу обратиться к матросской массе, и они поддержат меня, если остались в сердцах своих русскими крестьянами. При чем тут Советы без большевиков?

— Что ж, не буду с вами спорить. Давайте отправимся, а там, на линкорах, поговорив с офицерами, вы лучше представите обстановку и как вам следует себя вести. Вообще, не вижу необходимости вашего длительного пребывания в Кронштадте: заварим, как говорится, кашу и тут же уйдем с острова.

— Нет, — решительно возразил Николай, — если начнется восстание, я буду с моряками до конца, буду комендантом крепости, главнокомандующим!

— Ну что же, — постарался спрятать невольную улыбку Лузгин, — линию поведения определят обстоятельства. Когда отправимся?

— Да хоть сегодня! Чего ждать?

— Недельку бы повременить… Погода этой зимой теплая была, лед непрочный, но все ещё держится, корабли в него впаяны. Если начнем мятеж, то обязательно нас штурмовать будут. По льду, как по мосту, на Кронштадт большевистские части пойдут, а у нас и корабли в бездействии окажутся.

— Как это в бездействии? А их орудия? Из пушек снарядами лед крошить будем, если коммунисты предпримут штурм. Не надо медлить! Сегодня вечером пойдем, а если не хотите, спасибо за совет — я и один до линкоров доберусь. Пешком от Ораниенбаума по льду пойду!

— Да, решительный вы человек, Николай Александрович, вас не переубедишь. Ну что ж — сегодня так сегодня…

О своих намерениях Николай поведал жене, и она, претерпевшаяся к своему незавидному положению, к мысли, что Россию им уже не покинуть никогда, выслушала мужа молча, без слез, а потом сказала:

— Ники, если большевики убьют тебя, то и мы погибнем тоже, от горя умрем. Ты и сам не понимаешь, как опасно то, что ты задумал.

Николай воскликнул:

— Да не терзай ты меня, Аликс! Я сам прекрасно понимаю, чем может закончиться для меня призыв к открытому бунту против нынешней власти, но находиться в бездействии я не могу, не могу! Эта власть должна пасть, чтобы на её обломках была восстановлена монархия! Последние десятилетия своей жизни я положу именно на это! Вот почему я не за границей, а здесь!

Александра Федоровна судорожно сглотнула, посмотрела на мужа широко открытыми глазами, полными тоски и слез, перекрестила его и лишь сказала:

— Ну, Бог с тобой, Ники…

До Ораниенбаума ехали на последнем поезде, высадившем Николая и Лузгина на заледенелую неосвещенную платформу, в конце которой маячили фигуры пятерых патрульных. Спрыгнули на железнодорожный путь, пригибаясь пониже, быстро пошли в сторону залива, сошли на лед, покрытый снегом, и двинулись вглубь синего безмолвия февральской ночи, не различая впереди ни огней, ни темных очертаний морской крепости.

— Да как же мы найдем линкоры ваши? — недоуменно спросил Николай.

— Найдем, ваше величество! — беззаботно отвечал Лузгин. — Два раза уже ходил я ночью здесь, по льду. Прямо на Ораниенбаумскую пристань Кронштадта выйдем. Не различаете разве её огни? Вон, прямо, едва-едва мерцают.

Николай присмотрелся — на самом деле, прищурившись, увидел огоньки. Слева — тоже.

— А те, налево, это что, на кораблях огни? — спросил у Лузгина.

— Нет, на фортах огни — вот «Павел», а этот «Петр». Дышите, дышите свежим воздухом — скоро будете в какой-нибудь прокуренной кают-компании сидеть. Вспомните ещё эту прогулку!

Шли часа два, и огни крепости становились все ярче, все заметней. Выглянула луна, и снежная равнина скованного льдом залива стала бледно-голубой. Черный силуэт Кронштадта с гигантским шлемом Морского собора походил на дремлющего богатыря.

— А вон и «Петропавловск» на приколе! — указал Лузгин рукой на черную громаду корабля с гирляндой тусклых иллюминаторов по борту.

Скоро они уже стояли у самого борта боевого корабля, машина которого молчала, да и вообще в самой близи от линкора не ощущалось никаких признаков жизни внутри этого стального чудовища, наполненного людьми, снарядами, всем необходимым, чтобы в смертельной схватке на море сокрушить и пустить на дно любого противника.

— Николай Александрович, знаю, что вы пистолет с собою носите. Выньте да дайте на минуту мне, — попросил Лузгин, и, как только Николай подал ему браунинг, он принялся стучать рукоятью по клепаному борту линкора.

Скоро откуда-то сверху послышался чей-то ленивый голос:

— Ну ты, постучи еще, постучи — пальну из карабина, и не будет больше охоты стучать.

— Братец, — прокричал Лузгин, — вызови-ка военмора Лиходеева, а я больше стучать не буду.

— А на кой ляд тебе Лиходеев? Спит он уже, наверно. Чаво его будить?

— А ты разбуди да скажи ему, что Лузгин пришел, да такого гостя редкого привел, что он непременно рад будет.

Ждать пришлось с четверть часа, но вот наверху раздался чей-то радостный возглас, и скоро вниз полетел веревочный трап с деревянными перекладинами.

— Ну, полезайте! — послышалось сверху, и Николай вслед за ловко карабкавшимся Лузгиным полез вверх по трапу, чьи-то руки помогли ему перемахнуть через фальшборт, и вот уже он стоял рядом с орудийной башней линкора, длинные стволы крупнокалиберных пушек которой исчезали в темени ночи.

— В мою каюту пройдемте, — пригласительным жестом указал морской офицер в накинутой на плечи шинели.

Лиходеев, командир «Петропавловска», пропустил гостей в свою уютную, чисто прибранную каюту, посадил их за стол и спросил:

— От чая, конечно, не откажетесь? Сейчас же вестовому прикажу поставить.

— Да нет, не время, — ответил Николай и за себя, и за своего спутника.

— Ну как хотите, — улыбнулся моложавый командир корабля. — Тогда рассказывайте, с чем пожаловали? Мне доложили, что Лузгин пришел на мой корабль с каким-то интересным гостем. Знаю, что Лузгин шутить не любит. Ну, так познакомь меня, Мокей Степаныч, со своим товарищем.

— Андрей Ильич, — серьезно заговорил Лузгин, — присмотрись-ка повнимательней к лицу моего, как ты сказал, товарища. Кого ты в нем узнаешь?

Лиходеев взглянул на Николая долгим, ищущим взглядом, потупил глаза и сказал:

— Да нет, этого быть не может… Сходство, конечно, поразительное… Но нет, не верю…

— Поверьте, — спокойно молвил Николай, доставая из кармана портсигар. — Я и есть бывший император России Николай Второй, чудом спасшийся из большевистского плена.

И Лузгин, и Николай видели, что командир линкора просто потрясен, но моряк быстро справился с собой и немного дрогнувшим голосом спросил:

— Так, чем же я могу быть полезен его импера…

— Не нужно титулов, — прервал его Николай. — К тому же я теперь не император, да и империи уже нет. Но вернуть России императора и является моей задачей. Я здесь для того, чтобы своим именем поднять в Кронштадте мятеж, к которому должны будут примкнуть жители Петрограда, чрезвычайно недовольные политикой большевиков. Уверен, что пламя мятежа перекинется и в уезды Петроградской губернии, так как коммунисты довели своими поборами русскую деревню до совершенной нищеты. Лично на вас я могу надеяться?

Он поглядел и увидел в глазах Лиходеева тот самый блеск и преданность, которые часто видел прежде, когда на парадах обходил шеренги построенных полков.