Я и сам понимал умом. Но и только. Потому что ум этот представлялся мне задним и неизбежно лишним. Не я из кожи вон лез перед Лампасовой, это она заявила авторские права на меня таким образом, словно мое согласие было необязательной формальностью. Я же будто бы щепкой плыл по течению степной неспешной реки, никак не форсируя события, хотя мне намекали со всех сторон. Лампасова не желала выдавать вперед постельных авансов? Оно и к лучшему, так рассуждал я. Иначе мне не осталось бы иного выхода, как причалить вместе с ней к семейной благонадежной пристани. Многие бы удивились тогдашнему моему поведению – все же отличный шанс для провинциала законно осесть в столице, не фиктивным браком с алкоголичкой, а заиметь образованную жену, готовую поддержать в карьерных устремлениях. Но вот же, воротило меня с торного пути. Мне хотелось чего-то, чего-то… Чего-то такого, что, может, и не бывает на свете. Синей птицы, что ли? Или журавля в небе? Или испытания верности самому себе? Но кто был я? Вот на этот вопрос я и жаждал ответа. Который нельзя было найти в устроенном быте с Лампасовой. Не хотел я служить ни ей, ни ее благородному семейству в три с половиной персоны. Не хотел заслуживать то, что один нормальный человек должен задаром отдавать другому. Не понимал и не принимал расчета и надежд на «стерпится-слюбится», лишь бы на взаимовыгодной основе. И еще – тогда я все время держал в памяти смерть своего деда, и как ходил в чисто поле просить о милости инопланетных мудрецов. Детское воспоминание это было одновременно уроком и наставлением. Суть его сформировала меня теперешнего, философствующего, и не кратко выражалась для меня в следующем:

Мироздание сообразно единственно со своим собственным порядком, а не с твоими желаниями и насильственными представлениями о нем. И мироздание это есть противоречие в себе. А значит, и в человеке, как в естественной его части. Потому бессмысленно искать спасения, отпущения грехов, облегчения участи, а также устойчивости в мирной заводи, потому что вселенная никому не выдает гарантий. Ни за примерное поведение, ни за истовую веру в ее конечное милосердие. Потому что, вселенной все равно.

Не то, что бы я собирался жить одним днем, вовсе нет. Но я намеревался этот каждый день ценить, причем оценку устанавливать по своему соображению. Я был трезвым материалистом, и потому я видел. Тщетность обретения опоры в вещах, мыслительно ограниченных. Уже тогда началась мода, даже среди официальных столпов и столпиков атеистического марксистско-ленинского учения, на подпольное признание религии. Не только христианской, попадались мне маловразумительные буддисты, иудействующие начетчики, и вкривь и вкось трактующие Коран магометане. Но все сходились в одном: заблудшую душу человеческую необходимо надежно пристроить под крылышко сверхъестественного, внешне постороннего Творца-прародителя, так, чтобы в будущем ей вышло блаженное состояние и полная нирвана. Короче, как по перевранному Марксу: товар-деньги-товар. А мир реальный, да ну его! Перевалочная база, сортировочная камера, пыточный каземат, разделяющий правых и виноватых. Блеф, мираж, обман чувств. Забывая: все вышеперечисленное, не что иное, как произведения отступившего и предавшего самого себя разума, который тоже есть свойство материальной вселенной.

Я не принимал таких понятий, как мир земной и мир небесный, вина пред ликом Господа и первородный грех, божественная душа и вечная жизнь. Именно потому, что это были никакие не понятия, но тоже лишь противоречия в них. Вопреки разумной логике, которая не просто так дана, но как исходное условие всякого размышления. Потому что, к примеру, вина пред ликом Господа есть химера: любое чувство вины происходит из отношения человека к человеку, от обиды и несправедливости, от жестокости и насилия. Но к Господу эти отношения не применимы, они надуманы, если представлять бога, как живое существо, страдающее от негативных поступков. Однако, согласно своему определению, ни от чего подобного он страдать не может, потому и быть виновным по отношению к нему нельзя. Иначе, выходит, что человек, уже в силу своего несовершенства, виноват пред ним изначально, потому что лишь имеет такую природу. То есть, виноват оттого, что он есть то, что он есть. А если бы не был тем, кто есть, не был бы и виноват. Тогда и камень виновен, оттого, что камень, и море, и горы, и весь мир в целом. Рушится сия конструкция одним единственным императивом: НЕ ХОЧУ! Не хочу иметь такое представление. И не буду. Потому что могу. Потому что, в моей власти не иметь и не хотеть. И все. Нет вины неизвестно пред кем. Но есть ценность и познание жизни, через ее собственное устроение. Или взять первородный грех. Понятие греха включает в себя предварительное осознание этого греха, для чего необходимо многократное историческое повторение некоего действия, которое в итоге плохо, либо не слишком хорошо. Изначальным грех оттого быть не может, потому что, еще не существует. Это все равно, как если бы пятилетнего ребенка, уронившего случайно прохожему на голову кирпич, упекли бы в колонию общего режима. А не того олуха-родителя, который позволил ребенку с этим кирпичом играть в опасном месте. То же, вечная жизнь. Если это жизнь отдельного человека, то вечное не может прилагаться к понятию жизни. По определению этого понятия. Ибо всякая жизнь есть последовательное развитие динамически устойчивой организации, то бишь, конкретного организма, согласно стадиям формирования, созревания, воспроизводства и отмирания. И что здесь должно быть вечным? Созревание? Отмирание? Воспроизводство? А если брать человеческий род в общей разумной совокупности, то тут вечное его существование возможно (подчеркиваю, возможно, но не необходимо) и без божьей милости. Почему?

Я представлял об этом так. Материя, несущая имманентно законы своего развития, включает в себя человека только как уровень определенного плана бытия. Как попытку преобразования себя в новом масштабе совершенства. Посмотрите сами, человеку разумному доступно то, что все же не может осуществить лишенная самосознания природа, хотя бы обладающая грандиозными неподвластными нам силами, которые мы по глупости именуем стихийными. Не в мощи тут дело, но в ступени организации материи. Мы как бы задаем материи иные рамки и более высокую точность этой самой организации. Делаем то, что без разума материя не может делать далее. Для этого она и произвела из себя человека. Знающего, что совершенство достижимо – а как же материи не знать это о самой себе? Но пока не сознающего, что это совершенство из себя представляет. Потому что на данном этапе развития это не нужно. Мы исполняем свою часть плана, иные существа, вероятно, уже с коллективным, а не индивидуальным сознанием, переведут процесс на следующий виток, по естественным законам непрерывной эволюции своей материальной структуры. Пока, в конченом итоге самосознание и власть материи над самой собой не выйдет абсолютно полной – это и есть настоящее бессмертие. Мы, как составное материи, замираем от ужаса, что оно, бессмертие, вдруг не существует, этот ужас гонит нас вперед, являясь по существу, не более, как инструментом действия, противовесом застоя и энтропии. Полное сознание живой материи, динамически равновесное, реализованное во времени и это время отменившее, оно и есть разрешенное противоречие, нечто неизвестное, потому что, это уже вовсе нечеловеческая категория. В иных понятиях и величинах, если вообще будут приемлемы и к ней применимы понятия и величины.

Теперь обратимся к душе. Соответствий ищи всегда в природе, а не в бегстве от нее. (Теперь я думаю: ой, не Мотины ли слова я прозревал?) Ее, то есть душу, вишь ли, нельзя ощутить в материальном воплощении – потрогать в пространстве и плюнуть внутрь в буквальном смысле. Но того, чего нельзя ощутить в материи, того и не существует по определению. Ибо все категории существования материальны. Именно, потому, что ощутимы, телесно или мыслительным путем, безразлично. Точно так же и душа человека, которого мы видим, слышим, постигаем как личность, терпим от него и заставляем его терпеть от нас. Выходит, душа – это неизвестный пока род поля. Подобно электромагнитному, гравитационному, или ядерных взаимодействий. Потому что и душа проявляется лишь во взаимодействии кого-то с чем-то, или кого-то с кем-то. Умер человек, выключилось поле. Не исчезло, именно, выключилось. На время и до поры, потому что материя не прилагает к своим частям понятия «навсегда». Навсегда только она сама, а вместе с ней и мы, в том или ином состоянии своего развития. В котором жизнь и смерть лишь полюсы, равновеликие плюс и минус, составные части единообразного циклического процесса. Поставьте знак равенства между словесными смыслами «духа» и «энергии», и вот вам ответ. Беда в том, что испокон веков лукаво мудрствующее человечество привыкло разделять себя на тело и разумную душу, полагая последнюю сильно отличной от первого. И если материя есть основа телесного существования, то, следовательно, у сознательной души должно быть иное, сверхфизическое начало. Забывая о том, что разум – всего лишь инструмент, способ получения необходимого материи результата. Как закон тяготения, своевременно примененный для формирования галактик и звездных систем. Без нарушения принципа сохранения: из пустого ничего не может произойти нечто. Потому что, духовная разумность вовсе не самостоятельная сущность, но всего-навсего структурный рычаг на очередном этапе материального видообразования. И никакого оскорбления «псевдо» духовному человеку тут нет, как раз наоборот. Будучи материальны, мы сами сможем стать в итоге Единым Богом, для себя и в себе, с любыми возможными атрибутами по нашему желанию, сможем творить, воплощать и созидать новые правила бытия, а не поклоняться страшащим нас силам. Которые как это ни смешно, тоже есть мы, как род войск природы. Может, еще пока не маршальский, но уже и не рядовой, чтобы держаться за сотворенных кумиров и идолов. Далее.