— Да.

— И что ты тут делаешь?

— Я хочу сражаться наравне со всеми.

— На Атенрете всего двадцать художников и примерно столько же на периферии. Художники — национальное достояние… а ты воевать…

— Кому теперь нужно это национальное достояние? — мрачно произнесла Анатэ.

— Ну, этот вопрос не тебе решать.

— Дайте мне возможность стать такой же, как все, — девушка склонилась над офицером. — Я хочу приносить пользу. Я человек, а не монумент.

— Художник принадлежит народу. Я не могу удовлетворить твою просьбу, прости, — председатель комиссии с сочувствием смотрел в печальные девичьи глаза.

Анатэ готова была разреветься. Слезы предательски навернулись на глазах.

Председатель вернулся на свое место.

— Данные по девушке поступили? — как бы между прочим поинтересовался он у помощника.

— Так точно, поступили.

— Анатэ действительно художник?

— Господин стронжер, вы лучше сами посмотрите, — загадочно и очень тихо ответил младший по званию офицер, указывая на экран монитора.

— О, Солнце! — спустя пару секунд воскликнул председатель и, добродушно улыбнувшись, обратился к девушке. — Благодать вы наша небесная, зачем вы испортили такую шикарную прическу?

Все члены приемной комиссии, за исключением стронжера, потерявшего на войне ноги, дружно вскочили с мягких кресел и церемониально склонили головы, приветствуя дочь Солнца.

Два десятка разноцветных шатров расположились на берегу полноводной реки. Куда ни кинь взгляд, кругом степь, да степь. Даже взор стремится заглянуть за горизонт, так и не встретив никакой преграды. Необъятные просторы. Свобода. Лишь голубая лента реки нестерпимо блестит на солнце. Веками это место, эти шатры считались священными для каждого степняка, независимо от принадлежности к тому или иному роду-племени. Здесь поклоняются предкам. Нескончаемые междоусобицы обходят этот оазис мира стороной. Здесь запрещено носить оружие. Здесь лютые враги не имеют право враждовать. Здесь можно говорить только о мире и процветании. Именно здесь предки завещали потомкам решать спорные вопросы путем дипломатии, избегая применения грубой физической силы. Именно здесь старейшины кочевых племен собираются на майтоб.

— О, великий сын племени укадов! — воскликнул Гынзутап, умело изображая фальшивую радость и встречая владыку самого могущественного кочевого племени. — Войди в шатер предков.

Ынталпс слез с измученного дальней дорогой скакуна и до самой земли поклонился Хранителю Очага предков, откинув в стороны полы длинного походного халата. Так требовала древняя традиция. Откинутые в сторону полы указывали на добрые намерения гостя. Хотя, говоря откровенно, старейшина никогда не любил хитрющего длиннобородого старца, блюстителя кочевых устоев. И вряд ли владыка племени укадов желал старцу долгих лет жизни. Эти два человека уже достаточно давно испытывали друг к другу взаимную неприязнь.

Ынталпс последним из старейшин прибыл на майтоб. Он мог позволить себе такую роскошь, как опоздание. Другие владыки уже заняли свои места под сводами громадного шатра предков и терпеливо, впрочем, кое-кто все-таки выказывал показное недовольство, дожидались появления последнего участника майтоба.

Семьдесят старейшин восседали на специальных кожаных подушках, расположившись вокруг каменного Очага предков. У каждого владыки было свое законное место.

В очаге весело потрескивали сухие дрова, привезенные бог весть из какой дали, а сизый дым стремительно возносился к отверстию в своде и бесследно исчезал, не причиняя особого беспокойства сильным мира сего.

Ынталпс приблизился к огню, поклонился, едва коснулся ладонями пляшущего языка пламени, совершив традиционный обряд очищения души, и молча занял подготовленное для него место.

— О, великие сыны Богов, наделенные свыше справедливой властью, — гортанно начал вещать Гынзутап, неспешно обходя собравшихся. — Воля предков заставила меня собрать майтоб. Воля предков не дает мне покоя. Степь неспокойна. Степь взывает к вашей мудрости. Исполните свой долг перед смиренным степным народом. Избавьте всех от нечисти. Проклятые атамаки посмели осквернить святое место, распечатали Храмовую гору, выпустили нечисть на волю. Наступили мрачные времена. Скоро степь будет стонать под гнетом нескончаемой ночи, — Хранитель остановился возле Ынталпса. — Всем известно, что Храмовая гора расположена во владениях племени укадов. Племя укадов могло пресечь попытки атамаков осквернить древнюю святыню, в которую предки заточили нечисть, спасая будущие поколения, но не сделало этого…

Старейшины недружелюбно зашептались, обратив взор на Ынталпса. Тот выдержал значительную паузу и лишь когда смолк гомон начал говорить:

— Уважаемый майтоб. Наш достопочтимый Хранитель напрасно упрекает мой народ. Мы не сидели сложа руки и не взирали безропотно на то, как атамаки разрушают горделивую святыню. Мой народ предостерег звездных людей. Но они не послушали скромных степняков.

— Надо наказать их! — раздались голоса самых отчаянных и недальновидных старейшин. — Доколе можно терпеть…

— Мой народ не вправе принять столь важное решение без одобрения уважаемого майтоба, — Ынталпс снисходительно улыбнулся и покачал головой. — Это слишком ответственное решение. Звездные люди могущественны, а мой скромный народ не достаточно силен. Укады не могут в одиночку воевать с атамаками.

— Это верно, — наиболее рассудительные старейшины поддержали Ынталпса. — Даже объединенная армия не справится с атамаками. Мы не желаем посылать своих воинов на верную смерть. Через сорок белых лун в степь вторгнутся голомеды (людоеды). Как мы будем защищать родные земли? Воинов надо сохранить.

— О, великие предки! — Гынзутап поднял руки вверх и закатил глаза, изображая отчаяние. — Оградите нас от нескончаемой ночи! Она уже захватила разум ваших сынов! Лучшие из сынов степи не желают выполнять ваш наказ!

Старейшины разделились на два противоборствующих лагеря. Владыки, многие из которых ненавидели друг друга, громко спорили, обвиняя оппонента во всех смертных грехах. Традиционные рамки приличия были мгновенно забыты.

Ынталпс сидел молча, обхватив голову руками. Бесполезно спорить до хрипоты. Пусть старейшины погорланят, словно дети малые, а потом успокоятся. В данной ситуации лучше молчать.

«Всякий раз убеждаюсь, что положится могу лишь на себя, да еще на двух-трех умных врагов», — так рассуждал глава племени укадов.

Постепенно Гынзутапу удалось вразумить спорящих. Старейшины угомонились, вернулись на свои места. Ынталпс решил воспользоваться благоприятным моментом. Он попросил слово.

— Уважаемый майтоб, — владыка племени укадов поднялся с места и приблизился к Очагу. — Прощу выслушать меня. А уж потом…

— Говори, — согласились многие.

— Нет больше мира в степи. Скоро степь обагрится кровью. И виноваты в этом не атамаки. Орды голомедов приближаются. Степной народ так долго не знал горя, — Ынталпс глядел в огонь. — Скоро, очень скоро наши матери, сестры и дочери познают тяжесть невосполнимой утраты. Нам придется сражаться с голомедами. Выбора нет. Лазутчики день ото дня приносят все более тревожные донесения. И вряд ли уважаемые старейшины могут оспорить мои слова.

Часть старейшин начала соглашаться. Гынзутап помалкивал, стоя в стороне. Его руки нервно перебирали четки.

— Теперь я хочу спросить вас, какую выгоду мы извлечем из вражды с атамаками?

Старейшины зашумели. Доносились слова поддержки и в то же время звучали откровенные проклятия в адрес Ынталпса.

— Я просил выслушать меня, — холодно произнес владыка племени укадов.

Гомон стих.

— Лично я никаких выгод не вижу. Вражда с атамаками сейчас губительна для нас. Вы желаете умереть с гордо поднятой головой, защищая традиции предков, умереть как подобает степному воину? Что ж… У вас будет такая возможность. Придут голомеды, а обескровленная в боях с атамаками армия не сможет остановить несметные полчища людоедов. Вот тогда мы все умрем. Желудки голомедов с удовольствием переварят степняка. До сих не могу забыть, как людоеды семь зим назад уводили пленных словно скот, как резали людей на привалах, потрошили и варили в огромных чанах, а после… Их временные стоянки напоминали скотобойню. Земля по локоть пропитана человеческой кровью, кругом валяются обглоданные кости…