Аню за время своего пребывания в Москве Валька видел уже целых четыре раза. Теперь он мог совершенно спокойно относится к ее новому положению матери ребенка Дружникова, еще и оттого, что как бы сам был равно виновен перед ней из-за своего краткого сожительства с девушкой Дашей. Однако, изменилась Аня довольно сильно, по крайней мере с внешней, орнаментальной стороны. Когда он впервые увидел ее в преображенном статусе в гостевой комнате «Дома будущего», где она встречалась с Дружниковым по какому-то личному, семейному делу, то сперва даже не узнал. Перед ним в глубоком, обитом тигровой тканью, кресле сидела строгая дама, невообразимо дорого и элегантно одетая. Словно заморская принцесса, ожидающая нерасторопного лакея. Кожа, меха, сияющие в ушах и на пальцах бриллианты, умопомрачительный аромат духов. И это его Аня? Он только и смог сказать:

– Как же ты изменилась!

– Ты об этом? – Аня, брезгливо сморщившись, обвела взглядом свое платье, и руки, украшенные браслетами и сверкающими кольцами. – Это все ерунда. Это теперь не имеет никакого значения. Забавы для аборигенов.

Она не пояснила своих слов, но Валька понял, что она имеет в виду Дружникова, и что весь ее вид всего лишь некоторая уступка обстоятельствам, идущая от усталости и бесплодности борьбы, и действительно, не имеет значения.

– Олегу нравится, когда у его близких есть все самое лучшее, – примирительно сказал ей Валька.

– Да, Олегу нравится все самое лучшее, – перефразировала его слова Аня, и это придало им особенный, далекий от первоначального, смысл.

– А как твои дела? Работаешь по-прежнему в банке?.. Ох, о чем это я? Ты ж теперь, дома с ребенком?

– Не дома. Я действительно работаю. Но не в банке. Я вернулась на кафедру, пишу диссертацию. В свое удовольствие. А дома няня, повар и горничная. Дружников прикупил нам соседнюю квартиру, и весь прошлый год мы жили можно сказать, на стройке. У нас теперь десятикомнатные апартаменты в два этажа. Ничего, помещаемся, – добавила она с усмешкой. – А бабушка два месяца назад умерла. Я не хотела тебе сообщать, так что ты, наверное, не знаешь.

– Абрамовна умерла? – непонятно почему, но это известие потрясло Вальку.

– Не переживай особенно. Бабушке было почти восемьдесят. И она отошла тихо. Смотрела сериал по телевизору. Мама принесла ей чаю, а она уже мертвая. – Аня описывала смерть Абрамовны обыденным голосом, без эмоций и теплоты. Словно ей и в самом деле все на свете стало безразлично. – Константин Филиппович без бабушки сперва сильно скучал. Кстати, не так давно он формально вступил с моей мамой в брак, чтобы не было потом проблем с наследством. Но ты же маму знаешь, она формально не может, ей совестно. Бросила работу и ухаживает за ним, развлекает, даже ходят вместе на какие-то академические приемы и банкеты. Так что у нас все хорошо. Только Павлика балуют сильно. Он мальчик, ему это вредно. Особенно Дружников старается. Ты скажи ему, меня он не послушает.

Но Валька, само собой, ничего никому не сказал. А Павлика он видел. Два раза, когда заходил в гости на Котельническую, отныне без всякого запоздалого смущения. Правда, с академиком почти не говорил, Константин Филиппович всецело был поглощен играми с внуком. «Мальчишку и правда балуют ужасно. Но он молодец, ничего, держится. Замечательный парнишка», – сделал вывод об Анином сыне Валька. Жаль, отец его никак не возьмется за ум. Валяет дурака у Вербицких.

Однако Дружников не валял дурака. Он искал выход. Двигатель двигателем, но Геннадий Петрович Вербицкий из старшего брата и покровителя становился для Дружникова камнем преткновения. И пока он прочно сидит в области, ходу Дружникову не будет. Геннадий Петрович, видишь ли, считает, что Олег и так получил больше, чем заслуживал, продвигать его далее нецелесообразно. Вдобавок смеет критиковать его новую экономическую политику на комбинате. Но из-за вихря Татьяны Николаевны голый Дружников перед ним бессилен. И Дружников, помаявшись в раздумьях не один день, нашел решение. Ведь недаром он столько лет сохранял холостое состояние. У Вербицкого, кажется, есть дочь, совсем еще юная и сопливая, окрутить ее выйдет делом нетрудным. Вот та выгодная партия, которую он ждал так долго. Тогда Геннадию Петровичу некуда будет деваться, придется содействовать мужу единственной дочери и наследницы. Да вот беда, эта малолетняя засранка, эта …, у Дружникова не хватало для нее печатных слов, – плюет на все его планы и даже открыто отшила его пару раз. Но ничего, никогда такого не было, чтобы последнее слово оставалось не за ним. Вербицкого все равно необходимо убрать с дороги, как исчерпавшего свою полезность. Мавр сделал свое дело, мавр должен удалиться. И лучше, если он удалится сам.

Только-только Валька отошел от сна, как в комнате раздался дребезжащий вопль телефонного звонка. Валька, дотянувшись до прикроватной тумбочки, снял труб…!!!!!!! Пи-и-им, пи-и-и-м, п-и-и-и-м!!!!

(небольшое отступление, пока идет перезагрузка)

С тех пор, как Валька въехал в квартиру, доставшуюся в наследство от бабушки Глаши, в его повседневной московской жизни мало что изменилось. Никаких гигантских планов переселения в «достойный интерьер» Валька не имел ни в будущем, ни в настоящем, как ни убеждал его Дружников. Он даже не предпринял ремонта и переделок в своем однокомнатном обиталище на проспекте Вернадского. Разве современный компьютер и внушительных размеров телевизор обогатили старомодную и ветхую обстановку его квартиры. Но зато он выстроил загородную дачу для мамы и Барсукова. Дружников тогда носился с идеей подмосковного домостроительства и сумел вовлечь в нее упиравшегося Вальку, апеллируя к его родственным чувствам. Олег в скором времени приобрел в собственность изрядный участок в Барвихе, но Вальке это место показалось чересчур уж претенциозным. Он ограничился тем, что откупил старую, идущую на слом деревянную дачку неподалеку от Внуково, и возвел на ее месте добротный, двухэтажный дом со стеклянной террасой и нарядной, зеленой черепичной крышей. Мама и Барсуков загородный дар приняли с удовольствием. И даже в зимнее время предпочитали «жизнь в усадьбе», несмотря на ежедневные транспортные неудобства.

Со дня Валькиного бегства из Мухогорска незаметно и непонятно как прошло два года. О его возвращении на комбинат не было и речи. Каждый раз, как Валька заводил разговор на эту щекотливую тему, Дружников тут же возражал ему, что Мухогорский ГОК – это теперь несущественно, что на заводе и так все в полном порядке, идет своим чередом, а Семен Адамович, занявший место скандального Кошкина, неукоснительно претворяет Валькины прожекты в прекрасную действительность. Правда, Дружников на комбинат Вальку с собой не брал и не приглашал, хотя наведывался в Мухогорск по нескольку раз в месяц, и из соображений безопасности и оттого, что, по словам Дружникова, ныне Вальке там делать было нечего. Не нужен был там Валька. Но просто необходим в Москве. И Дружников не давал ему покоя. Туча неотложных дел, словно египетская саранча, съедала Валькино время. Непрестанно требовались пожелания удачи, и Валька, как Фигаро, мотался за Дружниковым. Сам уже не понимая и не находя концов тех предприятий, успех которых призван был обеспечивать. Под тяжкой пятой Дружникова трепыхались не только два завода, банк и компания по авиаперевозкам, но международное страховое общество «Россиянин», лесоторговая фирма «Три медведя» и речное пароходство с судоверфью «Волжская перспектива». И ни в одном из них Валька не значился ни как учредитель, ни вообще как-либо в документах. Он сам будто летел в потоке невидимого вихря, закрученного Дружниковым. Не имея ни срока, ни сил, чтобы различать реальность за его пределами. Хотя иногда приходил в недоумение от того, куда же утекают и его время, и эти силы, если никакой настоящей работы у него нет, кроме сопровождения дорогого друга. А тот совершенно задергал Вальку, по малейшим пустякам проявляя чрезмерное и порой ненормальное беспокойство, и требовал, требовал удачи, пусть дело шло всего-навсего о рядовой налоговой проверке.