«Ну, и довольно об этом! Подумать, так это все пустяки! Позаботиться о двух бабах! Не цена!» – постановил Дружников и успокоился. Усталость настойчиво требовала свое, и Дружников почувствовал непреодолимую потребность хоть на недолгое время заснуть. Он не стал противиться, и через минуту уже оглушал комнату достойным богатыря храпом.

Потерявший управление «мерседес», как игрушечный волчок, завертелся посреди дороги вокруг собственной оси. Два автомобиля со встречной полосы попытались уклониться от его бронированной туши, но все равно были задеты и сметены на обочину, хотя и обошлось без человеческих жертв. Однако, столкновения с ними придали вращению машины беспорядочный характер. Бедный шофер Гриша из последних сил старался удержать управление тяжелой грудой взбесившегося железа, и, отказываясь признать поражение, крутил руль, поочередно давил на тормоз и на газ. Рядом с ним, зажмурив глаза и закрыв обеими руками лицо, тоненько выл от страха помощник-колобок. Позади оба телохранителя, сообразив, что ничем помочь Грише не смогут, тренированно и умело приняли меры для максимальной защиты доверенного им клиента. Вербицкого намертво и быстро пристегнули ремнями к сидению, и оба «бодигарда», уперевшись ручищами в передние кресла, с двух сторон закрыли и сдавили Геннадия Петровича накаченными торсами.

«Мерседес» теперь несло не по кругу, а вбок, вдоль дороги на нерегулируемый перекресток. Однако, водители других машин увидели неладное на перпендикулярной им, открытой трассе и приостановились, не решаясь ехать дальше. Первым из высокой кабины разглядел ситуацию усатый, пожилой шофер передвижного автокрана. Он и затормозил у перекрестка, ближе всех к пересечению дорог. Крану, как и его хозяину, ничего грозить не могло, можно было лишь надеяться, что свихнувшийся «мерседес» благополучно пронесет мимо. Однако, не пронесло.

Машина с ополоумевшим водителем, вопящим колобком, и не на шутку струхнувшими пассажирами заднего сидения, летела прямо крану в бок. Громоздкую конструкцию уже поздно было разворачивать и отгонять прочь, ее водителю оставалось только молиться о чуде. Спустя еще секунду «мерседес» влетел между колесами правой стороны автокрана, крыша его ударилась о крепежную платформу, и в момент была сорвана прочь, несмотря на всю свою бронированность. Водитель Гриша и колобок в ужасе упали поперек сидений друг на друга, оба телохранителя инстинктивно нагнулись в последний момент, навалившись на Вербицкого и прижав головы к его коленям. Однако, отстегнуть стиснутого ремнями Геннадия Петровича и опустить его вниз они не успели, некстати и внезапно заело один из замков. Платформа ударила Вербицкого в лоб, в самую верхнюю его часть. Голову ему не оторвало, только свезло напрочь кожу под волосами. Но удар был настолько силен, что не выдержал опорный подголовник, и Вербицкого резко запрокинуло назад. К скрежету раздираемого металла добавился неприятный и громкий хруст.

Собравшиеся вокруг места катастрофы люди помогли выбраться из машины обоим охранникам, изрезанным и обсыпанных стеклом. Не дожидаясь спасателей, вытащили и водителя Гришу с колобком, сильно пораненных, но живых. Колобок стонал и держался рукой за левое плечо, которое он сломал, ударившись о рукоятку коробки передач. Шофер Гриша отделался ушибами и сильно кровоточащими порезами.

Последним вытащили, осторожно и бережно, Геннадия Петровича Вербицкого. Уложили на расстеленный второпях брезент, кто-то принес канистру воды. Охранники стали промывать его окровавленное лицо и оскальпированный лоб. Пытались привести в чувство, делали экстренное искусственное дыхание. Долго и безуспешно. Пока чей-то робкий голос позади не остановил их усилия.

– Погодите, братцы. Это бесполезно. У него, кажется, шея сломана.

Весть о трагической гибели Геннадия Петровича со скоростью, близкой к световой, достигла заинтересованных областных кругов. И докатилась до Дружникова, так и не позволив ему как следует выспаться. Дружников устало и как-то равнодушно выслушал телефонное сообщение, но особой радости не ощутил. Его желание оказалось исполненным с доскональной точностью, но то была Пиррова победа. Дружников досадовал. Вместо того, чтобы прийти в себя после грозившей ему смертельной опасности и обрести телесное и душевное равновесие, теперь надо вставать и куда-то двигаться, звонить, выражать соболезнования. Как будто новость не могла обождать несколько лишних часов, а потом уже сваливаться на его бедную голову. На ум ему минутной гостьей заглянула мысль, что вот он, Дружников, опять собственной волей только что угробил человека, но, не сумев пробудить безнадежно дрыхнувшую совесть, быстро ретировалась. Впрочем, Дружников был далек от сожалений. Он, между прочим, изначально вовсе не намеревался убивать Вербицкого. Потом уже поздно выходило отступать, да и некуда. Выбор был издевательски прост: или – или. А так, между прочим, Вербицкому и надо! А не надо было!.. Дальше Дружников ничего додумывать не стал, и без того все ясно.

Пока сонной мухой он ползал по номеру, с трудом приводя себя в порядок, к нему в ажиотажном состоянии ворвался Матвеев. Опять с глумливо-понятливым и одновременно трусливым выражением на лице. Дружников привычно обозлился при виде его многозначительной, противной рожи, но на сей раз скрывать свои настроения у Дружникова не было никаких человеческих сил. Его раздражение внезапно вылилось в скандальную форму, отчасти несправедливо гневную, отчасти по-детски обиженную:

– Ты, придурок! Ты почему мне не сказал? Смерти моей хотел? – подскочил он к Зуле, потрясая в воздухе крестьянским камнем-кулаком. – Отвечай, гад!

– Ты что? Ты что? – опешил Матвеев, с испуганным удивлением провожая взглядом дружниковский кулак, проносящийся у Зули под носом. – Чего я сделал-то? Ой, мамочки, да не тряси ты меня! Ничего не по-ани-има-ю-ю!

Дружников и впрямь ухватил Матвеева за лацканы пиджака, и в ярости стал зверски мотать его из стороны в сторону, как худого кутенка. Потом отшвырнул от себя в кресло у окна. Плюнул на пол, пожалел о потраченных зря усилиях. И так еле ноги держат, а тут еще… Матвеев раздавленной жабой растекся в глубоком кресле, раскинув руки и ноги, как недоделанный Буратино. И все повторял еле слышно, одними губами:

– Ты что? Ты что?

Дружникову сделалось уже не столько противно, сколько смешно. Он достаточно спокойно спросил:

– А ты что? Играть со мной вздумал? Или шутки шутить? Я те-е пошучу! Отвечай, поганка этакая, знал ты или не знал?

– Да о чем знал-то? – захныкал Зуля, понимая, что стряслось нечто из ряда вон выходящее, и его обвиняют в причастности к нарочно состряпанной гадости. Только непонятно какой.

– О том, что вихрь Татьяны Николаевны захочет меня убить? – грозно спросил его Дружников.

– Ни боже мой! Не знал! Да и откуда? Сам подумай! – начал горячо оправдываться Матвеев. Н-да, вот это номер. Но он здесь не причем и, конечно, докажет это Дружникову.

– Может, и не знал, – вдруг примирительно согласился с ним Дружников. И без промедлений выдвинул новое, совсем уж абсурдное обвинение:

– Теперь, по твоей милости, Татьяна Николаевна и Катька до смерти с моей шеи не слезут. Возись с ними!

– Это еще почему? – заинтересованно спросил Матвеев.

– Потому! – ответил ему Дружников, и не смог удержаться, коротко рассказал о своем поединке с кровожадным торнадо.

– Чудеса-а! – только и смог сказать Матвеев. Затем помолчал немного, подумал и подвел итог:

– Но, в конце концов, все случилось даже лучше, чем ты надеялся. Теперь тебе везде зеленый свет. Путь, так сказать, расчищен.

– Тебя там не было, когда я его расчищал. А то я бы посмотрел! – огрызнулся, впрочем, уже беззлобно, Дружников. – И хватит рассиживаться! Давай, давай, поднимай свою ленивую задницу. Самые важные дела сейчас начнутся. Опять же, похороны, то, да се.

– Да я уж на ногах! – на глазах повеселел Матвеев. – Ты только скажи, что от меня требуется, я всегда готов.