Но Вилка не мог не осознавать, что помимо светлого бытия их закадычного трио, рядом существует и протекает иная жизнь. Он знал, что Дружников частенько наведывается на Котельническую, где Вилка по определенным причинам не может составить ему компанию. Знал, что и Аня иногда заходит в студенческое общежитие. О большем он боялся и думать. Когда он представлял себе свою Анюту в объятиях Дружникова, то, помимо его желания, в Вилке порохом вспыхивали чувства, близкие к тем, что пробуждали в нем монстров стены. Конечно, навредить Олегу он не мог и ни за что не хотел. Но и представлять, как он мог бы ласкать его обнаженную Аню, было ужасно и физически невыносимо. Потому что она все еще оставалась ЕГО Аней, и в обратном Вилка переубедить себя никак не преуспел.

И Вилке было от того стыдно. Дружников поступил с ним по чести, и Вилка ответил тем же. Выходит, что соврал. Никто не призывал его радоваться, но дозволять пещерному питекантропу бушевать внутри себя Вилка не имел права. А тут еще Матвеев подвернулся с разговорами.

С Зулей их, как ни крути, студенческая доля развела в разные стороны. У Матвеева ныне была семья, а до нее иные уже, свои, экономико-кибернетические интересы. Зуля давным-давно не интересовался Вилкиными загадками, не спрашивал и об Альбоме Удачи. Видимо, считал все прошлой и детской забавой. Вилка не видел смысла навязываться, да и потусторонние его дела протекали мирно и без новых катаклизмов. Матвеев даже о последнем явлении вихря узнал недавно и случайно, просто между делом спросив об Альбоме, а Вилка так же обыденно рассказал о Дружникове. Зуля как будто вовсе не удивился, может, уже настолько охладел к их школьным тайнам и расследованиям, что выслушал Вилкино сообщение с таким же равнодушием, как если бы по радио оповестили: в субботу пройдет кратковременный дождь.

Но вот не далее, как вчера, Зуля навел Вилку на удачную мысль. Вилка посещал Матвеевых на Академической, где молодая чета временно проживала с родителями, в ожидании строящегося кооператива. Лена уже давненько зазывала Вилку в гости и будто тоже порывалась опекать его. Конечно, Анина подруга не могла остаться не в курсе произошедших перемен, и Вилка вообще-то за доброе чувство был ей благодарен. Какой бы предвзятой, несдержанной на язык дурой ни представлялась ему Лена Матвеева, бывшая Торышева, но надо отдать ей должное, сострадания к ближнему ей не приходилось ни у кого одалживать.

В то время, как Лена рассматривала с Вероникой Григорьевной какое-то итальянское покрывало, добытое свекровью для будущей квартиры, Матвеев посетовал ему на то, что, мол, жаль Вилка больше не занимается исследованием собственных способностей и возможностей, никак не ищет путей для их успешного и безопасного применения. Говорил он также равнодушно и отстранено, видимо, просто желая поддержать беседу, прерванную появлением покрывала.

– Обидно, пропадет зазря. Все же у тебя потенциал, – сказал ему Зуля и даже слегка вздохнул. – Да и я тебе теперь не помощник. Дел по горло. Опять же, семья, скоро дом сдадут, там ремонт затеем. По совести признаться, остыл я и потерял интерес. Тебе бы кого свежего, горячего. Но где взять?

– Да уж, первому встречному не расскажешь, – усмехнулся Вилка. – Так и в «дурку» загреметь недолго. Хотя за своими подопечными я слежу. Про Совушкина пока, правда, ничего не знаю. О нем ведь не пишут более. Но, может, после найду.

– Вот ведь, был человек, и сгинул. Хотя его не жалко, – поддержал тему Матвеев. – Но неужели вокруг тебя совсем никого? Так не бывает. Найди себе кого-нибудь надежного, и пободрее, чем я.

– Где ж такого взять? – от нечего делать спросил Вилка.

– Ну, я не знаю где. Это уж тебе видней. Но ты ж не один во вселенной. Может, тот, кто тебе нужен, совсем неподалеку сыщется. По иронии судьбы так обычно и случается.

– Может быть. Может быть, – эхом отозвался Вилка.

А в голове его уже рефреном зазвучало: «может, неподалеку сыщется». А ведь Матвеев, хоть и равнодушный черт, кругом прав. От себя не убежать, а сиднем сидя былых вин не поправить. И одному тяжко. Вот кабы ему второго папу Булавинова! И то сказать, далеко ходить не надо. Ответ-то, у него под носом лежит, а ему, Вилке и нагнуться лень, чтоб поднять. Ответ-то прост: Олег Дружников. Умный и чуткий. Он смеяться не станет, выслушает, а уж Вилка постарается, чтоб поверил. К тому же, и вихрь на нем. А это важно. К тому же, если Вилка доверит Олегу свою самую главную тайну, то как бы искупит свое нечестное желание, что по-прежнему хочет вернуть Аню.

Пару дней Вилка размышлял, на третий решился. Все же опасался немного, как бы Дружников не отмахнулся или, что еще хуже, не принял бы за психованного. С его-то заботами, небось подумает, Вилка двинулся на сердечной почве. Но ничего, в среду, после четвертой пары, отозвал Дружникова в сторонку. Попросил заехать на днях, и непременно без Ани.

– Случилось чего? – забеспокоился Дружников, будто курица-наседка, узревшая в отдаленной перспективе птицу коршуна.

– Да нет, нет. Все в порядке, – утешил его Вилка. – Просто дело есть. Так ты уж загляни. Дело это важное.

Прошел без малого год, с тех пор, как Вилим Александрович Мошкин поведал своему ближайшему другу Олегу Дмитриевичу Дружникову великую тайну.

Само откровение свершилось без особенных накладок. Дружников сперва слушал сочувственно-тревожно, можно было подумать – добряк земский доктор внимает лихорадочному бреду безнадежного пациента. Потом, с абстрактным интересом. Как если б Вилка вслух читал ему увлекательные главы из Клиффорда Саймака. Пришлось в доказательство достать тетрадь. Тут Дружников вроде наконец начал прозревать истину. Засыпал Вилку вопросами, местами скептическими. Но ответы получил убедительные. Хотя совсем и не уверовал. Тогда Вилка выложил последний козырь. Коли так, коли Дружников ему не верит, то пусть отправится к Матвееву и спросит. И поведал об их совместных с Зулей приключениях. Живой свидетель, к тому же не грешащий легкомысленностью, похоже Дружникова добил. Правда к Матвееву немедленно ехать он отказался, сказал, что и так достаточно.

Вилка многое Дружникову рассказал. Кроме истории с Актером, потому что страшно. Как бы Олег не испугался и не пошел на попятный. И про свое участие в Чернобыльских событиях тоже умолчал. Потому что больно и стыдно. Как бы Дружников от него не отвернулся, не пожелав понять, что Вилка в то давнее время был еще слишком вспыльчив и неопытен. Но остальное поведал без утайки.

Но Дружников так даже был рад, что Вилка не повесил на него свои чернобыльские несчастья. И лишний козырь в рукаве всегда будет кстати. Если его тонко разыграть. Как бы невзначай в нужное время ударить по нужному больному месту. Сами же ключи от рая, трогательно врученные ему Вилкой, до сих пор пылились без дела и вообще без толка. Все оказалось технически значительно сложнее, чем предполагал Дружников со слов интригана Матвеева.

Великие возможности плыли пока мимо носа. В стране творилось уже совсем черт знает что, сейчас бы и не зевать. Да только, что могут два, пусть и очень умных студента! Приторговывать валютой? Слуга покорный, можно обоим на нары загреметь. Фарцевать компьютерами и шмотками, перекупленными у иностранных учащихся? Для этого сверхъестественных способностей не требуется, да и мелко. Не кооперативную же булочную, в самом деле, открывать! С Вилкиными возможностями и булочную, несомненно, ждал бы успех. Но это все равно, что Венерой античного скульптора Агесандра подпирать прохудившуюся крышу сарая.

С Вилкой за этот год Дружников совершенно измучился. Ключ никак не желал поворачиваться в замке и отворить заветный Сезам, но Дружников был не таков, чтобы отчаиваться. Еще в самый первый раз, когда Вилка поведал ему, что отныне они связаны между собой вовеки веков паутиной удачи, Дружников попытался с нахрапа взять крепость немедленным приступом. И провозгласил. Раз Вилка не может благотворить в миру через себя, то, отныне, он волен это делать через него, Дружникова. И сходу предложил Вилке пожелать, к примеру, увеличения стипендий всем студентам без исключения хотя бы втрое. Для проверки. Дружников, как всегда, не мелочился. Но Вилкин ответ несколько охладил его пыл.