Поэтому Дружников постановил, что их с Валькой дорожки по возможности скорее должны разойтись. Хватит с него детских игр, он тоже имеет право жить так, как хочет. Как только окрепнет проклятая паутина. Дружников то и дело пробовал ее на прочность, пытался по пустякам желать сам, пока ничего не выходило. Но как только это произойдет, как только заработает его личный «вечный двигатель», он сбросит ярмо, которое сам же на себя и надел. Наверное, это произойдет уже скоро, ибо он, Дружников, выкачал из Вальки столько энергий удачи, что можно было открывать вторую Саяно-Шушенскую ГЭС. А пока друг загорает на альпийских курортах, он, Дружников, сделает себе некоторое послабление и тоже немного отдохнет на свой лад.

Сообщение настигло Вальку как внезапно обрушившаяся с гор снежная лавина. Глубокой ночью его поднял с постели звонок. Валька, еще только беря трубку, знал, что стряслось нечто скверное. Иначе, зачем бы кто-то стал его будить. Любые обычные новости терпели до утра, к тому же Валька отбывал послезавтра в Москву и обо всех интересных событиях узнал бы на месте. Значит, событие, из-за которого прозвучал звонок, не было интересным. Оно было плохим.

Звонил камердинер Тихон и звонил из квартиры Дружникова. Валькин номер он отыскал в бумагах хозяина, отрывисто и слегка шепелявя, оправдывался Тихон в трубку. Но дело не терпит отлагательств.

– Тиша, ты не части, говори медленнее, – успокаивающе сказал Валька в телефон. – Что случилось-то?

– Это, тово, Дмитрич в больнице. В ринимации, – коряво и с надрывом поведал ему Тихон.

– Что? Как? В него стреляли? – закричал первое, что пришло в голову Валька.

– Не-а, – тоскливо ответила трубка, и слышно было, как на том конце провода Тихон с силой втянул в себя соплю. – В аварии разбился. Несильно, только руку сломал. Да там чеченцы были.

– Где? Какие еще чеченцы? Да говори ты толком, не гунди! – прикрикнул на Тихона ошеломленный Валька.

– Дык, какие? Обныкновенные. На «мерседесе». Три штуки. Зуб выбили и сотрясение мозга Дмитричу сделали. Вы приехайте, а? Кто с ими разбираться здеся будет? Дмитрича нескоро выпустят, у него рука сломатая и еще рентген башки. Он думать из больницы не сможет.

– Постой, Тихон. Почему это Олег с сотрясением и в реанимации? Что с ним на самом деле, немедленно отвечай! – строго, с нажимом, приказал Валька.

– Да то не он. В ринимации. Он в палате, – осторожно ответил Тихон, и Валька понял, что камердинер чего-то не договаривает. Но бог с ним, главное, Олег жив и ничего страшнее сотрясения ему не грозит. А сотрясение и руку Валька поправит. Заживет как на собаке.

– Але? Але? – заныла у его уха трубка, возвращая Вальку в разговор. – Вилим Саныч, так вы ехаете? Вилим Саны-ыч?

– Еду. Конечно, еду. Завтрашним рейсом, кровь из носу! Ты, Тихон, скажи моему Косте, пусть встретит в порту. И не ной. Все будет в порядке, – пообещал ему Валька.

Хотя, что именно будет в порядке и в каком, он не знал, потому что из сумбурного, полуграмотного донесения камердинера Тихона ни фига не понял. Но то, что ему, Вальке, предстоит веселенькая ночка, было уже ясно и определено.

Костя, как и положено примерному личному водителю, дожидался Вальку у таможенного выхода зала прилета Шереметево-2. Мял в руках кашемировую кепку с ушами, нервно выглядывал хозяина в толпе пассажиров. Увидел шефа, подбежал, отобрал из рук багаж. Поздоровался, спросил о самочувствии, но в глаза отчего-то не смотрел.

Уже сидя в «Волге» и наблюдая грязный, бесснежный, ноябрьский пригородный пейзаж, Валька, наконец, обратил внимание на необычное поведение водителя. Костя, который никогда не держал рот закрытым, неважно, рулил он в хорошем настроении, или в плохом, в этот раз был неестественно молчалив. Из этого Валька сделал вывод: Костя что-то знает о событиях, заставивших его спешно вылететь в Москву раньше срока. По телефону ничего толкового выяснить не удалось. До Каркуши и Семена Адамовича дозвониться Валька не смог. Быковец же от комментариев на расстоянии уклонился. Заверил Вальку, что угрозы для жизни Дружникова нет никакой, однако, просил приехать насколько возможно быстрее.

Валька, в надежде прояснить тревожную ситуацию, решился расспросить Костю. Его водитель, хоть и балабол, но мышление имел адекватное и трезвое. К тому же, как и положено хорошему «персональщику», наверняка, был в курсе всех существующих на фирме новостей и сплетен. И Валька обратился к нему с вопросом:

– Костя, что у вас случилось без меня? Только если не знаешь точно, лучше не отвечай.

– Как же, не знаю. А кто, по-вашему, Быковца на ДТП возил? Я все знаю.

– Расскажи, пожалуйста, – вежливо и осторожно попросил Валька.

И Костя рассказал. Историю дикую и неправдоподобную.

В тот вечер, по словам Кости, Дружников взял свой БМВ и сам сел за руль. Водитель он был еще тот, а попросту говоря, аховый. Но с начальством не поспоришь. Около полуночи, направляясь из отеля «Олимпик-Пента», кажется, в клуб «Московский», не справился с управлением и на площади у Белорусского вокзала врезался в бок стартовавшего со светофора «мерседеса». Скорость была достаточно велика, обе машины пострадали довольно сильно. У БМВ смяло в кашу капот, вылетело от удара лобовое стекло. Подушки сработали, но правая, к несчастью, с некоторым опозданием.

– Разве с Олегом Дмитриевичем еще кто-то был? – заранее холодея, спросил Валька. И не в силах сдержаться, выкрикнул:

– Аня? Это Аня?.. То есть, Булавинова Анна Павловна, она ехала с ним?.. Я, видишь ли, дурак такой, ей не звонил. Боялся беспокоить, вдруг она не знает, – уже тише сказал Валька, видя, что Костя изо всех сил отрицательно мотает головой.

– Не она, – коротко ответил Костя и далее распространяться на эту тему не пожелал, стал рассказывать о другом:

– Там, в «мерине» трое «чехов» ехали. Ну, вы их знаете, народ горячий. Одного ихнего сильно от удара покалечило. В общем, накостыляли нашему Генеральному по первое число. Он и отрубился. А «чехи» в машину заглянули, ну и струхнули не на шутку. Кинулись в «скорую» звонить, думали труп.

– Чей труп? – спросил не своим голосом Валька.

– Да нет. Трупа не было. Это они так думали. Ну, скоро и гаишники подлетели, Тверская все же, сами понимаете. Олег Дмитрич немного очухался, дал ментам денег, те Быковца вызвали. Олега Дмитрича на Мичуринский проспект в «президентскую» клинику отправили, а «чехи» наезжать стали, они не простые какие-то. Быковец с ними до сих пор разбирается, да что-то без особого толка. У него выходов на вашу «крышу» нету, а Олег Дмитрич ему не помощник. Его так по репе приложили, что он, говорят, глаз открыть не может, лежит, стонет. Вот и вызвали вас.

– Ну, чеченцы не проблема. Чеченцы, это ладно, – сказал Валька как бы самому себе. Он уже понял, кому и как надо звонить. Лучше всего прямо Гене Вербицкому, – что со вторым… телом? Костя, раз уж сказал «а», говори и «б». Кто еще был с Олегом в машине?

– Да так, – замялся мал-мало Костя, но, видно, охота показать свою осведомленность взяла верх, – так, никто особенный. Вы группу «Барашки» знаете?

– Чего? Какие еще «Барашки»? – Валька ожидал, что угодно, но только не подобную нелепость. – Банковскую ассоциацию? Или финансовую пирамиду? Может, это промышленная группа? Название дурацкое. Первый раз слышу.

– Да какая там ассоциация! – непритворно рассмеялся Костя над вопиющей безграмотностью шефа. – Группа эстрадная. Шесть телок в белой, лаковой коже. И сиськи до пупа. Поют: «Милый мой, бог с тобой. Я приду, поцелую и уйду».

– А-а! Нет, не слыхал, – честно признался Валька.

– Ну, еще бы, – с удовлетворением отметил Костя и продолжил повествование далее:

– Вот, я и говорю. Есть у них такая то ли Лика, то ли Лина. Бревно бревном, но фигуристая. Она и ехала справа на сидении. Да подушка, зараза, с опозданием сработала. Мишка предупреждал, надо из Германии самим с завода гнать, мало ли что подсунут, только Олег Дмитрич уперся. Загорелось ему: скорей, скорей. Оно и вышло. «Барашка» эта теперь в реанимации загорает с переломом основания черепа. Выживет, нет ли, бог знает.