– На, хоть залейся. Чего там «еще»?

– А того! Не факт, что «двигатель» заработает, а ты сам сможешь при этом желать. Сам себе. Это лишь Валькина догадка. Хотя, конечно, интуиция у него, у-у-у! Особенно, в том, что касается всех этих дел с удачей. Он пока ни разу не ошибался. Типа, врожденное знание. Потому, имей терпение, ик! – Зуля оглушительно икнул, и немедленно запил икоту текилой.

Впрочем, пока Зуля пил и икал, ему вышло пьяное прозрение. Как частично загладить свое предательство, и в то же время позволить Дружникову обезвредить Вальку, не причиняя последнему большого вреда. И Зуля, словно бы беспокоясь о благополучии Дружникова, совершил диверсию:

– Только вот что. Вальку убирать ни в коем случае и ни при каком раскладе тебе нельзя, да! Он должен быть жив и относительно здоров. Да, да, непременно. Даже если «двигатель» заработает… Спросишь, почему? – тут для Матвеева настал звездный час. Он пьяно расхохотался Дружникову в физиономию и прошипел, слюняво и зло:

– Да, потому! Вдруг с его смертью паутина исчезнет совсем. Бац, и нету. Останешься у разбитого корыта, тю-ю!

– Как, исчезнет? – испугано спросил Дружников. Подобная мысль ему в голову не приходила.

– А так. Каюк Вальке – каюк и всем удачам, которые были от него. Вдруг? И узнать заранее нельзя. Никто ж не проверял. Но и проверить можно лишь одним способом, – Зуля многозначительно провел ребром ладони по горлу. – Что, рискнешь?

– Не рискну, – сумрачно ответил ему Дружников и задумался. – Стало быть, Валькино благополучие – мое благополучие?

– Может и так. Кто знает? А только при делах или нет, но твой дорогой друг должен быть сыт, физически здоров, и даже относительно доволен жизнью. Чтоб у него от безысходности не возникали лишние мысли, как свести с этой жизнью счеты. Вот и думай.

Матвеев снова громко икнул и потянулся за текилой.

Валька зашивался. Иногда даже завидовал белке в колесе и вкалывающему «проклятому». Потому что, им-то легко, а вот покрутились бы на его месте!

После выздоровления, Дружников тут же ввел Вальку в должность первого помощника директора комбината, им же и придуманную нарочно. Но в состав совета Вальку продвигать не спешил. Квитницкий и Каркуша, находившиеся в его полном подчинении, вполне Дружникова устраивали.

А Вальке было не до совета. Дела Мухогорского комбината и без того обрушились на него кучей. Он ничего абсолютно не понимал ни в технологическом процессе, ни в азах управления таким огромным предприятием. Дружников не понимал тоже, но он, как сделал Валька правильный вывод, и не стремился понимать. Его заботили исключительно финансы и разработка стратегических планов будущего, сам же комбинат со всеми его проблемами и засадами упал на Валькины плечи.

Дружников курсировал из Мухогорска в Москву с регулярностью торговца-«челнока» и требовал лишь одного: отгружать металл, как можно больше и без простоев. Сперва Валька, безвылазно застрявший в Мухогорске, даже был рад подобному разделению обязанностей. Он, наконец-таки, ощутил себя рабочим, нужным человеком, делающим большое и настоящее дело, и мог уже своими руками закладывать краеугольные камни будущих практических благодеяний человечеству. Однако, радовался он рано. Все оказалось далеко не столь радужно и просто.

Для начала Вальке пришлось преодолевать глухой и целеустремленный саботаж своих приказов и распоряжений со стороны старых руководителей комбината, оставленных Дружниковым на местах, когда вынужденно, когда и преднамеренно. Некоторые из них входили и в совет. Разумеется само собой, устное повеление Генерального, переподчинившего их какому-то московскому молокососу, они высокомерно проигнорировали. Но как раз с этой проблемой Валька справился в рекордные сроки. На что Дружников, зная характер своего дорогого друга, втайне рассчитывал.

И первый зам. по производству Порошевич, и коммерции директор Лисистратов, и даже угрюмый, малоразговорчивый главный технолог, татарин Бюльбулатов волей-неволей вскоре прониклись к помощнику и представителю Дружникова если пока еще не уважением, то симпатией и сочувствием. Новенький пришелся им по сердцу.

Да и как иначе! Зеленый и неопытный, однако, упорный как смерть, помощник Мошкин, не боясь замарать рук, в рабочей спецовке лазал по цехам с вредным производством, выматывал душу далеко не праздными вопросами. По вечерам сидел в кабинете, с ног до головы обложенный учебниками и справочниками, штудируя шаг за шагом основы промышленного управления и технологии горно-обогатительных процессов. И вопросы его делались раз за разом все более осмысленными. При этом помощник Мошкин был предельно вежлив и уважителен. Но и похвальное его познавательное усердие явило бы собой пустое трепыхание об лед, если бы не одно обстоятельство. Старые заводские волки плевать хотели на Валькины образовательные усилия и хорошие манеры. Однако, много чего повидавшие на своем веку, забубенные и битые-перебитые, крепкие Мухогорские ветераны безошибочно и с удивлением открыли для себя чудо. Новый помощник, в отличие от откровенного прохиндея Генерального, по-настоящему и непритворно переживал за дела и благополучие комбината. Словно Мухогорский ГОК был ему родней и дороже, чем им, заслуженной металлургической гвардии, съевшей на ГОКе собаку и нажившей не одну язву желудка в его отравляющих дымах. Волки сначала не поверили собственным внутренним чувствам и глазам, потом некоторое время безмолвно взирали на открывшееся им диво, потом приняли и решили: «чего не бывает?». И, не сговариваясь, установили негласную, почти отеческую опеку над новеньким. Конечно, и для них, верховных жрецов Медной горы, деньги были не последним делом. Для детей, для внуков, на обеспеченную старость. Но жрецы ясно ощущали и предел: до сих можно, а дальше ни-ни. Заработать и положить в карман, в меру уворовать, заключить левые сделки, что же, жизнь есть жизнь, никто из них не святой. Но совсем иное – дозволить обескровливать завод, на котором, к примеру, Денис Домицианович Порошевич прошел всю свою совершеннолетнюю, трудовую историю, начав ее рядовым мастером цеха. Совсем иное – дозволять голодать собственным рабочим и собственным же пенсионерам, выхаркивающим последние остатки легких на нищенских постелях.

Новый помощник все это понимал. Мало того, он решительно и сумасбродно собирался претворить в реальность невозможное: превратить их загаженный, рабочий городок в некое подобие библейского эдема. Мечта абсурдная, но заслуживающая уважения. Эдем, не эдем, полагал скрытый мусульманин Бюльбулатов, но если помощник Мошкин хотя бы захочет подсобить им защитить Мухогорский ГОК от откровенного разграбления, то за это честь ему и хвала. А райские кущи Бюльбулатов в награду попросит для него у Аллаха.

Бюльбулатов первым из волков и пришел к помощнику. Сам. Вечером, когда Валька корпел над очередным талмудом по горнорудному делу.

– Все читаешь, – сказал он как бы и с укоризной. Бюльбулатов со всеми без исключения был на «ты», и иной формы общения не признавал.

Валька поднял голову, привстал со стула и дружелюбно ответил:

– Читаю. Да толку пока маловато.

– Толк будет, – уверил его Бюльбулатов и скорее повелел, чем предложил:

– Завтра с утра пойдем по цехам. Стану показывать и объяснять. Каждый день по участку.

– С утра, это во сколько? – опасливо спросил Валька, боясь отпугнуть ненужным вопросом малообщительного технолога. Само по себе добровольное явление Бюльбулатова уже означало немалый прорыв в Валькиных отношениях со старой гвардией. Его словно бы приглашали к танцу, где он, Валька окончательно должен показать себя.

– В пять, – хмуро бросил в ответ Бюльбулатов, и пошел прочь, цокая языком и слегка шаркая ногами.

В пять, так в пять. Если нужно, Валька готов был не ложиться вовсе. «И не получится, – отметил он, глядя на часы, – уже половина первого ночи. В гостиницу возвращаться совершенно бессмысленно». Валька снова уткнулся в свой талмуд.