На окрик пьяного матроса повернулся и старпом, и Маттео. К счастью, плащ мой был достаточно поношен и бесформен, а рост – невысок, наверное, именно он ввел его в заблуждение. К тому же я удачно попал в тень между двух фонарей.

– Сколько за ночь? – Приняв молчание за набивание цены, матрос оживился. Сунул жестяную фляжку, из которой только что выпивал, в карман и направился в мою сторону.

Маттео уже потерял ко мне интерес и быстрым шагом удалялся вверх по улице, но голос бы выдал меня, поэтому я сделал человеку знак, чтобы он следовал за мной и продолжил движение к докам.

– Немая, что ли? – удивился позади пьяница, догоняя меня вихляющей походкой. – Ну, так даже лучше – не люблю болтливых.

Я едва успел завернуть за угол ближнего ангара, когда матрос догнал меня и схватил за плечо. И конечно же сразу сообразил, что обознался. Мужчина дернулся назад, попытался возмутиться, но я перехватил его руку и, заломив, с силой прижал жертву к стене, накинув заклинание немоты.

– У тебя есть то, что нужно мне, – тихо сообщил я матросу, приставив к его животу кинжал, – будешь паинькой? А то не люблю, знаешь ли, болтливых.

Тот моментально протрезвел от испуга, закивал игрушечным болванчиком и попытался свободной рукой сунуть мне кошелек. От денег я не отказался и подтолкнул мужчину, чтобы он пошел дальше, обходя ангар в поисках удобного места для ритуала.

Мне повезло, матросу – нет. За зданием нашлась небольшая площадка, обнесенная забором и заваленная строительным мусором.

– Извини, – пробормотал я и, снова воспользовавшись заклинанием паралича, уложил человека на холодную землю.

Ханку на этот раз я развел во фляжке, которую мужчина убрал в карман. Пойло в ней, судя по тяжелому запаху, было забористым. Второй ритуал дался мне сложнее. Пока я смог поймать одурманенную душу в отражение и вытянуть из матроса, успел так вспотеть, что рубашка прилипла к спине, а по лицу катились крупные соленые капли. Душа человека оказалась крепкой и чистой. И даже времени было достаточно, хотя плавание общепринято считалось занятием рискованным. По быстрой оценке, матросу оставалось не меньше двадцати пяти лет.

Заткнув ивовой пробкой второй флакон, я устало посмотрел на Смерть. Та присела рядом с человеком, который, слабо и сипло дыша, еще хватался за жизнь, и таращилась глаза в глаза, будто видела на дне зрачков, расширившихся из-за наркотика, какое-то откровение.

– Эти две души для ребенка леди Мосфен, – пояснил я, переводя дыхание, – ты уже почувствовала нового крадуша?

Костлявая, не разрывая взгляда, коротко кивнула.

– Две души – семьдесят пять лет. Еще и я поделюсь с ребенком своей магией… Как думаешь, хватит? – спросил я совета.

Смерть думала – не хватит. Она наконец закрыла матросу глаза и встала в полный рост.

– Еще одну для надежности? Лет на десять-двадцать, – сделал я вывод. И ведь нужно посчитать не меньше двух душ про запас. Будет непросто. – Хорошо, а что насчет Карела?

Костлявая насмешливо осклабилась, напоминая, что совсем недавно я сам отказался от выгодной сделки.

– Сколько? – У меня не осталось сил препираться и объяснять свою позицию. Нужно было уходить из порта, чтобы никто не застал меня у трупа и не связал со смертью матроса. Пусть старпом утром расскажет стражам и комиссии, что их человек ушел вместе с портовой шлюхой.

Если такая уловка сработает, это замечательно запутает следствие.

Смерть не отвечала. И смотрела на меня как-то странно, будто никак не могла определиться. А потом, когда я устал ждать вердикта и направился в сторону набережной, Костлявая, смазавшись в тень, нагнала меня и положила ледяную ладонь на плечо.

– Что? – Я встретился взглядом с темными провалами глазниц. – Предлагаешь сейчас дать отсрочку, а цену назвать потом?

На первый взгляд звучало хорошо. Даже слишком.

– А кого ты потребуешь после? Дуэйна? Ребенка Дафны или Амизи? Может, Луку и Мию? Или вообще захочешь, чтобы я перебил всех девочек в «Женском доме»?! Я не согласен на кота в мешке.

Смерть удивил мой отказ. По ее мнению, такое предложение было лучшим из того, что она могла сделать, не потеряв выгоды.

– Да, Карел для меня важен, но есть границы, за которые я не стану заходить, – тихо сообщил я. – Иначе получится, что все было напрасно: убийство моих собратьев, предательство Первоземья. Зачем я бежал, если поступаю так же, как они? Если ничем не лучше других?

На набережной оказалось на удивление людно. Работали несколько баров, звучала музыка. Чудесно пахло жареной рыбой с вечернего улова. На небольшой площадке выступала группа артистов, устроивших огненное шоу.

Костлявая чуть сжала мое плечо. Будто говорила – забирай эти пять месяцев и подавись ими. Потом как-нибудь сочтемся.

Подарок был королевским. Я запнулся о брусчатку, пытаясь подобрать слова благодарности, но Смерть уже развеялась под светом магических фонарей.

Что ж… значит, еще три жертвы. Уже проще.

Утро я встречал снова на набережной. Сидел на парапете, болтал ногами и, любуясь рассветом, попивал кахве, в который понимающий бармен добавил сливочного ликера. Судя по яркому зареву, день обещал быть теплым. На небе не наблюдалось ни одного облака до самого горизонта. А ветер, хоть и прохладный, дул несильно и приятно бодрил. Особенно в сочетании с хорошей порцией алкоголя в крови.

Ночь выдалась насыщенной: десять нападений, шесть ножевых ранений, четыре магические атаки, три попытки изнасилования и одна – удушения. И это я так-то не полез вглубь бедняцких кварталов!

Растянулись трущобы по окраине бухты, куда с севера спускались горные хребты, по пути мельчая и превращаясь в поросшие кипарисами и лаврами холмы. Спуск к океану там был плохим: одни острые скалы и волнорезы. В прежние века здесь располагались капища язычников. Земля, пропитавшаяся жертвенной кровью, не плодоносила и несла в себе отпечаток смерти. Селиться по своей воле в этих местах вряд ли бы кто-нибудь стал. Сюда приходили, только оказавшись в безвыходной ситуации.

Я, конечно, знал, что трущобы – везде трущобы, и в городе, увы, не всем хорошо живется. Но настолько «теплого» приема как-то не ожидал.

Зато в футляре, обернутые в черный бархат, лежали целых семь наполненных пробирок. Три души для маленького крадуша, которого носила леди Мосфен, остальные – про запас, раз уж Смерть отдала пять месяцев жизни Карела задаром.

Души, конечно, были слабые. Две нити совсем тонкие: в одной всего пять – семь лет, еще и с гнильцой человек попался; вторая тянула на десять – двенадцать. Но мужчина запятнал себя убийствами, а потому часть души вовсе пришлось отрезать – она почернела и ссохлась. С остальными мне повезло. В общей сложности в ранце теперь лежало около ста пятидесяти лет. Хороший улов.

Особенно если учитывать, что мой резерв за ночь так и не опустел.

Я не заметил даже незначительных изменений, хотя достаточно поколдовал. Одно исцеление шести ножевых ранений раньше отняло бы не меньше четверти резерва. Казалось, будто во мне образовался нескончаемый запас силы. Темные души тоже перекусили: под конец ночи усталость взяла свое, и я не захотел тратиться на очередную банду. И снова на коже не осталось следов, когда, насытившись, щупальца вернулись обратно.

Сейчас я чувствовал их вялое шевеление внутри, но вместо беспокойства ощущал некое удовлетворение и защищенность. С такой подстраховкой меня мало волновали и сестра Келебриэль, прячущаяся где-то в городе, и виконт Хвэста, и папская комиссия.

Громко и широко зевнув, я отставил стаканчик с недопитым кахве на парапет и устало потер лицо. Надо было собраться с силами и сделать еще один рывок до «Женского дома», спать хотелось неимоверно. Но я оттягивал момент, дожидаясь восхода солнца.

Мимо, шаркая и гремя раскладной лестницей, прошел гоблин-фонарщик, гася магические огни и протирая круглые плафоны. Повернув голову, я с интересом понаблюдал, как он ловко справляется со своей работой и при этом что-то негромко напевает под нос.