– Кофе будешь? – Ника опять ткнула его в бок, но теперь больше для смеха.
– А у тебя есть? – от кофе Леонтий бы сейчас не отказался. Во рту у него давал себя знать мерзостно такой привкус, будто бы он ночь напролет хлебал воду из сортира, а зубной щетки при себе – откуда взять. Лучше кофе.
– Только это и есть. Если дашь бабок, сбегаю в «маркет», колбаски хочу, докторской, жуть как! И хлеба бородинского – помираю!
– Возьми в штанах. Или в куртке. Где-нибудь, короче, возьми. Я не помню, – думать о том, куда именно он сунул портмоне, Леонтий не мог физически. У него начинала надвое раскалываться голова, и без всякого убойного часового звона. – Только оденься! Слышишь! Я тебя вызволять не пойду!
Это была никакая не шутка. Леонтий знал, что говорил. Как знал и то, что с Ники станется сунуться на улицу в людное место в короткой шубке на совершенно голое тело. И притом в домашних туфельках, отороченных лебяжьим пухом, непременно на высоченной шпильке. Однажды ее уже забирали в отделение. За неподобающий вид в местах общественного пользования. Как раз Леонтий и вносил за нее штраф – на лапу две тысячи рэ. Больше тогда никто из приятелей и приятельниц не откликнулся на отчаянный зов «в западло» арестованной несчастной узницы райотделовского «обезьянника». Так что…
– Оденься, слышишь!
– Будь спок! – донеслось в ответ. Хлопнула входная дверь. Стало быть, Ника нашла кошелек. Уже неплохо. Стало быть, там остались некоторые деньги. Еще лучше.
Какая же он… свинья, слизняк, сволочь – все равно, на букву «с». Ведь был же! Был же дан себе самому зарок – полным ходом домой, провести вечер субботы в размышлениях, а день воскресенья в разведывательных походах. Так он даже Безобразову-Джедаю не позвонил, не отписал, не отэсэмэсил, и вообще никак не связался. Хорош порученец, Старший Куда Пошлют. Пока же судьба послала его к Нике, это как на три буквы, а он, Леонтий, ничуть не сопротивлялся. Ей, судьбе. Тряпка он и жалкий бесхребетный алкаш. Опять. Ну, вот же, опять. Только-только собрался вести праведную, полезную жизнь. Сила воли подвела, как всегда. Когда он не ожидал. Думал – питекантропы в пещерах, полотерные машины в укропной вони, вежливые пришелицы в шиншиллах поспособствуют и переделают, если не характер, то, по крайней мере, отношение к добровольно взятым обязанностям. Ага, щас! Могила тебя исправит, Леонтий! – потому как, горбат ты от рождения, тут уж если родился дрожащей, шаткой осиной, на корабельный сосновый лес не сгодишься, разве на твоем суку повесят какого-нибудь очередного Иуду. И не ври себе – Ника за шиворот тебя не тащила – нет, не тащила: Леонтий коротко вздохнул. Глубоко не мог: свирепо трещало в голове, и препротивно пищало в груди. Соблазн все же был велик. Да ладно тебе! Тоже мне соблазн – нажраться вусмерть в компании… э-э-э… а вот про компанию… тут, да. Ника – это, можно сказать, яркий представитель целого класса – так обычно начинаются стандартные определения, данные распространенным понятиям. Класса «безбилетников», точнее «безбилетниц» – Леонтий придумал словечко сам, в повсеместный обиход оно не вошло, хотя он употреблял его частенько. Не вошло оттого, что требовало разъяснения: почему, безбилетниц, и в каком именно виде транспорта. А что не доходит прямо и сразу, в обыденном лексиконе не приживается, закон обращения искусственного неологизма в неоднородной толпе.
Да и не о транспорте речь. Тут без примера не обойтись. Взять хотя бы Нику. Как яркого представителя этих самых, «безбилетных», без разницы, какого пола. «М» и «Ж» оба встречаются, только с неодинаковой частотой, женщин пока еще, слава богу, значительно больше по количеству. Так вот, о «безбилетниках» – они были всегда, во все времена, эпохи и годы, на всех берегах, островах, континентах. Москва – отнюдь не исключение, наоборот, здесь «безбилетники» расцвели особенно пышным, угарно-копотным цветом, оно и не мудрено. Если уяснить, что такое и кто такой этот самый «безбилетник». Как вытекает из названия – человек, поставивший себе целью проехаться по жизни исключительно на халяву. Не стоит путать такую «особь» с представительницами прекрасного пола в трепетном и землю роющем поиске богатых перспективных женихов. Тут другое. Хотя спроси на голубом глазу «по честноку» Нику, чего ей надобно от собственных метаний в столице, ответит, не раздумывая – мужа-олигарха, лучше сразу миллиардера. И все в этом ответе от первого до последнего звука сплошная, неосознанная ложь. Потому – какая она, Ника, что она за существо такое, хотя бы поверхностно внешне и непредвзято внутренне? Крупная, среднестатистическая блондинка (Леонтий в охоте за ними – увидел и пропал, на целую неделю, может быть) – длинные крашенные-перекрашенные из мышиного русого в ядерно-платиновый цвет волосы, прямые, вытянутые, зверски, горячим парикмахерским «утюжком», будто последние жилы из донбасского шахтера. Глаза немного «лупые», ярко серые, всегда подмалеванные густо без жалости к себе и окружающим, с раннего утра и до следующего утра, позднего или как придется. Четвертый размер и шокирующее декольте – в булочную за хлебом или в ресторан премиум класса, неважно. Вдруг и по дороге к мусорным бакам с помойным ведром в руке она встретит его, единственного сказочного кошелька, готового отдаться со всем содержимым снизошедшей случайно принцессе-«безбилетнице». Кстати, Ника встречала таких кошельков и не раз. Даже не два. Сто двадцать два, так вернее. И что? И ничего. Козлы и мудели – вот был ее ответ, – все до единого. Почему? Не совсем потому, что богатенькие редко плачут, и еще реже женятся на первых встречных. Поэтому, конечно, тоже. Хотя, разное случается. В Никином варианте – лишние усилия. Вот если бы… обычно повторяла она, как заведенную присказку …вот если бы! Как увидал бы, так сразу бы все и отдал, не «за так», а за так – за постель по случаю и за приятную компанию. А то ведь – добивайся, признавайся, потом угождай, потом «услужай», потом, кошмар! дети пойдут. Оно надо? Да нафига? Рестораны, клубы, бани, дым коромыслом и деньги «со смыслом», добытые разгульным легким промыслом – этого ничего не будет. Одна тягомотина останется.
Вот ее-то и не хотелось. Потому что все Ники подряд как М, так и Ж искали единственно – вы не поверите, чего! Идеального мира! Да, да, того самого, о котором в письме вела речь Сцилла. Безупречного, безбашенного, сплошного праздника, бездумного беспроблемного бытия в непрекращающейся круговерти развлечений – когда уже в понедельник начинается суббота и длится, длится, без начала и конца, пока смерть не разлучит – «безбилетника» и его невозможный идеальный мир. Так не бывает. Но очень хочется. Вот за это самое «хочется», чтоб было так, чтоб стало так – сражаются «ники» обоих полов, не имеющие определенного, земного возраста – им всегда семнадцать, и всегда у них нет головы, нет цели, нет средств, нет ничего, кроме губительной и глупой мечты. Все «безбилетники» по обстоятельствам кажутся то чрезмерно жестокими, то сентиментально и плаксиво глупыми – всегда подают нищим старушкам, вдруг и в прозрении своего возможного будущего, никогда не жалеют стоящих выше себя, хоть какое горе, хоть четвертая стадия рака, хоть СПИД в летальной фазе – в четком знании, что более сильные мира сего их не пожалеют тоже, и случись беда, евроцента ломанного не выжмешь, если потерян товарный внешний вид. Но вечный праздник должен продолжаться, «шоумастгоуон!» и «ники» ищут к этому средства, не очень разбираясь в их чистоплотной подоплеке, сгодится и вор в законе, и проворовавшийся депутат, и простой инкассатор, сбежавший с чужим опломбированным мешком. Лишь бы платили за мечту. Подумаешь! Такие как Леонтий определялись только в статус приятелей, но приятели те коверные – как размалеванные клоуны, заполняющие тоскливые паузы в цирке, а жизнь «безбилетника» и есть в некотором виде безостановочное шапито.
Часы! Часы, завидное украшение любой пытошной на Лубянке, тоже были показательны. Куплены вместе с квартирой и оставлены на своем природном месте. Как и вся прочая нехитрая бывшая хозяйская мебелишка. Потому – «безбилетнику» и в заднюю извилину не придет идея обновления интерьера. Зачем? Торшер с диваном на себя ведь не наденешь. В люди с дизайнерской люстрой на голове не выйдешь. Обои и паркет в ночной клуб за компанию не возьмешь. Так какой прок? Впустую только разводить канитель и тратиться. Имеются какая ни на есть кроватишка, встроенный прежними владельцами платяной шкаф, допотопная плита на кухне и сносно действующие ванная с душем и унитазом. Чего ж еще? Кстати, квартиру-то Ника, можно сказать, «почти сама» купила, на родительские выстраданные денежки, и никогда этого не скрывала, не хвастала и не колола глаза подружек обманом – дескать, очередной любовник-визитер подарил. От папы с мамой, давно слезами умывшихся и рукой на единственное чадо махнувших – хоть не на улице, пускай будет свой угол, а там, чем только научный коммунизм не шутит! – дочь вдруг одумается, и задумается, о прибавочной стоимости жизни, и о глубинном содержании фразы «кто не работает, тот еще ладно, другому на шею сядет, а вот кто не копит, тот в старости корку ест!» – задумается, испугается, когда морщины станут бить в глаза, пулеметной очередью из зеркала, и тогда истаскавшееся дите пойдет, пошагает по праведному пути. А точка опоры вот она – двухкомнатная квартира, все сбережения от колбасного собственного цеха в воронежской губернии, кормилец-папаня впахивал с утра до ночи четверть века без двух лет, зато жилье на престижной «Кутузе» в цене не упадет, спасательный круг с корабля «Титаник», ремонтный док – айсберг «Вялый», пункт последней приписки – мыс Доброй Надежды, за лунным морем Вечных Бурь.
