– По возможности, обойдемся без предисловий, – я, наконец, услышал от НЕГО слова, похожие на человеческие.
Я вновь запаниковал. Опыт схожего общения я имел с гулькин нос, и то, если брать в зачет мои шатания и терзания в кабинете Благоуханного. Не доводилось, может, к счастью, пересекаться с подлинными и по-настоящему тайными деятелями «круга». Но и на мою долю выпало спасение в виде единственной, не вдруг возникшей, скорее, неотступно преследовавшей меня мысли. Мысли о безвинно сгинувшей Кате. Неужто ОН страшнее Николая Ивановича, мертвой мумии тролля? Чтобы ОН ни сделал, и как бы со мной по своему произволу ни поступил, это просто не могло быть хуже. Потому что, ведь человек. Пусть до самозабвения государственный и уперто-идейный, жестокий из святой необходимости и верующий свято в необходимую жестокость, пусть. Но ведь человек. Отпустило сразу, как по волшебству.
– Без предисловий не обойдемся. Хватит. Набегался, – хамство вышло чудовищное, и не хамство даже – отчаяние пропащего отщепенца, которому деваться некуда и потому плевать слюной. Хоть сову об пенек, хоть тем же пеньком сову, все равно пернатому зверю не жить.
ОН понял это. Еще бы не понять. Перед НИМ был затравленный паскудной собачьей сворой бурьяновский медведь, не страшившийся уже ни ружья, ни рогатины. Тут – или шарахнуть заветной гранатой, или сделать то, ради чего притащился бог весть куда и бог весть откуда со всей своей пижонской, густо секретной шпионской музыкой. «Большой человек» хохотнул. Не злорадно, мол, счас тебе покажу, как зимуют раком. Как раз наоборот, будто я ЕМУ понравился. По крайней мере, стена между нами стала более прозрачной.
– Ну и..? – с подначкой спросил ОН.
– Позвольте для начала представиться, – вежливость, на мой взгляд, показавшаяся мне не лишней в новых обстоятельствах. – Коростоянов, Феликс Ильич.
– Как, как? Феликс Ильич? – не хохотнул, рассмеялся, будто резануло громом. Крупный мужик, басистый. – Феликсов Эдмундовичей встречал, Ильичей разных тоже, и Леонидов, и Владимиров, на пятак ведро. Но чтоб Феликс, да еще Ильич! Гибрид на все времена! Тебе случайно таксидермисты на будущее гонорар не предлагали? Ради посмертного использования? Шучу, не обижайся. Биографию оставь при себе, я наизусть знаю. Когда родился, где учился. Потому и сказал, что без предисловий. Ну?
– Баранки гну. Простите. Тоже шутка, – я обозлился опять, в особенности задели таксидермисты: однако, подколочки там у них. Или у НЕГО. Ладно. – Я узнать пришел.
– Понятно, что не ради моих красивых глаз, – согласился ОН, оставив вне комментариев заявление о баранках. – Пришел, так узнавай, – а глаза у НЕГО в самом деле были красивые, темные, большие, о таких еще говорят «оленьи», девушке в пору, и вообще во внешности присутствовало нечто цыганское, баронское.
– Скажите, пожалуйста. Что вы знаете о пациентах нашего стационара такого, чего не знаю я? То есть, до сих пор, – спросил неловко. Иначе говоря, ни о чем. Оставалось только ожидать насмешливой или, того хуже, гневной отповеди. А после велит катиться ко всем рогатым в омут.
– Что называется, расписной поварешкой, да по лбу! Прыткий какой. Может, тебе еще секретные планы Плесецкого космодрома начертить? Или я мысли читаю на расстоянии? – ОН глумился, но прогонять вроде пока не собирался.
– А вы хотели, чтобы я дергал по одному перья из павлиньего хвоста? Раз уж Благоуханный вам звонил, то не за тем, дабы поведать, как солнце встало. Значит, детально пересказал нашу с ним беседу. Вот я и спросил, как вы сами предпочли, чтобы без лишних предисловий.
– Соображаешь. Даром, что философ, – ОН посмотрел на меня, будто на подлежащую препарированию, полудохлую лягушку. Даже и в полутьме салона я уловил, как напряглось, подобралось все его крупное тело. Саблезубый тигр, взбивающий земляную пыль перед прыжком, ястреб, камнем ринувшийся вниз на беспомощную черепаху. Но тут же ОН отвернулся. Видно, не показалась ему съедобной дичь. – Так и быть. Слушай. Но и только. Потом никаких вопросов, все равно ничего больше не скажу.
За все время, пока ОН вел относительно краткое свое повествование, «большой человек» ни разу на меня взглянул. Будто бы адресовался исключительно к мерцающей синеватым светом штуковине сбоку на рулевой панели, очень напоминавшей окошко осциллографа, с бегущими непрерывной чередой многоразрядными числами, обозначавшими невесть какую хрень. Впечатление – словно бы говорил сам с собой, а уж если кто подслушал, так это его, слушателя, собственные страх и риск.
Это случилось несколько месяцев назад. На православную пасху. В одной весьма и весьма солидной компании. Настолько избранной, что у рядового медбрата воображения не хватит, будь он трижды философ. ОН пришел не один, а с подручным подхалимом, старым пнем и старым псом, которого держал возле не за прошлые услуги и заслуги, но в силу укоренившейся привычки. Любому большому человеку нужен на подхвате маленький человечек. Этакий дрессированный хорек: тяпнуть, кого укажут, навонять, где прикажут, пролезть куда скажут и куда без мыла не протиснуться – и затем нырнуть обратно в хозяйский карман. Знал хорек много, но без глубинного разумения, слухов имел в запасе, хватило бы на целый «спецхран», но без системного учета, был в курсе всего происходящего и еще не произошедшего, что твоя «курилка» ТАСС, однако с трудом мог сложить два и два. Полезное существо, впрочем, самостоятельно, без верховного надзора, ни на что не годное. Один грех, в последние сход-развалочные годы стал регулярно закладывать за хорьковый воротник и крепко. Но ОН этому значения не придавал, пить – не колоться, дело обыкновенное, опять же – для снятия повседневного стресса, не всякий молодой и здоровый осилит дорогу сквозь будни демократического реализма. А тут старый хромой черт, никак не могущий взять в толк, что же такое происходит на торжище молодых бесов? ОН своего служебного хорька жалел, и потому частенько брал с собой. Пусть проветрится, на коротком поводке, авось, и пригодится. Но в тот раз не доглядел.
Гуляли вразнос. ОН не любитель застольных мальчишников для великовозрастных «державоукрепителей», потом неизбежно перетекающих в оргии с гетерами. Но нужно быть в курсе всего, да и мало ли что кому не по вкусу! Вот когда однажды в Намибии с местными вождями угощался печенными на углях, тьфу-ты, пропасть! тараканами, в кулак, или то были другие какие жукообразные… Доводилось, доводилось, много где – проехали! На чем ОН там…? Ага! Предлагалось к угощению все, что положено в таких случаях. Икра, понятно, не кабачковая, коньяк – ровесник его дедушки, шампанское – брют для разгону, дорожащиеся перворазрядные шлюхи, отличающиеся от дешевых классной упаковкой, но отнюдь не содержанием. ОН, как всегда, говорил мало, больше слушал: когда заискивающие слезные просьбы – не безвозмездно спасти и сохранить, – обычно имеющие в задних видах лютую подставу; когда и заманчивые прибыльные предложения, в коих о главной и последней награде – пуле в лоб, – из скромности не упоминают вслух. Знание, оно ведь сила, а знание тайное во все времена особенно ходкая валюта, вовсе не доллары и немецкие марки, как думают многие несведущие. Что же: качал головой, усмехался, отбояривался обозначающим пустое множество обещанием «подумать». Ловил рыбку большую и малую. Потому что, ЕМУ всегда доставало одного короткого косого взгляда, одного случайно вырвавшегося междометия, одного непроизвольного судорожного движения, чтобы досконально понять, какая поганка скрывается под вершиной айсберга ниже ватерлинии. ОН был страшно занят, решалось некое дело, сулившее надежный сговор в пользу пикантного государственного изменения, могущего стать судьбоносным. Да, иногда так бывает, не в кабинетах, но под «ты меня уважаешь», и потому ОН не доследил.
Крутился там один противный хмырь. Опасный, зловредный, и как всякое зло, неутомимый, однажды ему уж надавали по шапке, лучше бы прибили совсем. ОН эту породу знает, как облупленное пасхальное яйцо. Хмырь был из гребцов. Это которые только все к себе и под себя, без разбору, вплоть до таблеток от жадности, лишь бы побольше, и, в конце концов, пожирают собственные внутренности и собственную же блевотину. Термиты, смертоносные для любого государственного древа. Что? Да. Некий Ваворок. ОН попросил бы впредь не перебивать!
