Загвоздка вышла с одной лишь Илоной. Которая пока так и маялась без применения. Совсем не потому, что Вилли жалел и зажиливал ее долю удач. Спустя месяц после пребывания в клинике Вилли, как и обещал, перевез Илону на новую квартиру, снятую на ее имя в Филях и за весьма за приличную цену. Квартира была неплоха. А по сравнению с ее прежним коммунальным гадюшником, так просто казалась царскими хоромами. Илона так же получила достаточную сумму «подъемных» и деньги на восстановление хоть в малой степени своей былой красы. Госпожа Таримова не скрывала глубокой и трогательной благодарности, порой принимавшей столь пылкие и слезные формы, что Вилли делалось стыдно и не по себе. Илона уверяла, что отныне согласна на любые услуги, если те необходимы ее благодетелю, пусть и в кино, которое, по правде говоря, стало ей до тошноты противно. Все было радужно и обнадеживающе то той поры, пока Илона не попала на первое заседание их тайного общества.

Это случилось еще до того, как Лена Матвеева вошла в организацию на равных правах с обладателями вихрей удачи и присвоила им славное имя крестоносцев. А Вилли, к собственному своему разочарованию, с ситуацией не справился. Знакомство госпожи Таримовой с будущими крестоносцами провалилось с впечатляющим треском. Илона испугалась. Настолько, что после заседания в слезах умоляла генералиссимуса отпустить ее на свободу, уволить и помиловать. Даже готова была немедленно вернуться в коммунальную теплушку к Мане, а деньги клялась вернуть по частям. Илона молитвенно заламывала худые руки, попыталась и встать на колени, чему Вилли едва успел воспрепятствовать. Работать с ней в подобных обстоятельствах выходило невозможным совершенно. Или же иначе единственно реальным шагом представлялось сломить ее сопротивление простым пожеланием. Но Вилли не захотел даже теперь уподобиться Дружникову. Свободную волю он уважал. И ломать вот так, об колено, несчастную женщину, не причинившую ему никакого вреда, почитал делом пакостным и недостойным.

Вилли остался разочарован. Все же Илону он уверил в том, что против ее воли ни о каком сотрудничестве между ними не может быть и речи. Но предложил и далее пользоваться наемной квартирой и материальным вспомоществованием, благо, что в виду увеличения собственного содержания от Дружникова, он мог почти безболезненно снести такой расход. Однако и попросил о единственной вещи. Просто подумать и подождать. И в будущем дать генералиссимусу еще один шанс. Если нет, так нет. Но вдруг госпожа Таримова заскучает в бездеятельности, захочет настоящего дела, достойного человеческой жизни, отдохнет и оправится настолько, что сможет выслушать его доводы и причины еще раз. В результате Вилли удалось выговорить для себя право навещать и опекать госпожу Таримову. Но и только. Пару раз побывав на квартире в Филях он и заикнуться не осмелился о переменах, такой ужас от присутствия его персоны читался в темных глазах женщины.

С посвящением Лены ситуация стала понемногу меняться. Лена сразу же объявила Вилли, что в данном случае он все сделал и делает неправильно, и что психолог из него всегда был и есть никудышный.

– У бедняжки и без того темная полоса. Мужик кинул, карьера загублена и в жизни смысла не осталось. Да притом только что из психушки! Одно это подорвет веру в себя. У кого угодно. А здесь одинокая, совсем беспомощная женщина, – безжалостно приговорила тогда Лена бесплодные старания генералиссимуса. – Из тебя кадровик, как из юродивого резидент разведки.

– Ты пойми, я думал она сможет. Я все узнал о ее прежней жизни. Трудолюбивая, отзывчивая, стойкая. Все бросила, не побоялась, сбежала из дому. Настоящий боец. Ну, вроде тебя, – оправдывался, как мог, Вилли.

– Вроде меня таких вообще мало. Хотя спасибо за комплимент, – ответила ему Лена и странным, долгим взглядом задержалась на длинной тощей фигуре генералиссимуса. – Но Илона никакой не боец. И никогда не была. Даже в лучшие времена своего расцвета. Факт ее побега только подтверждает мой вывод. Настоящий боец никуда бежать не станет, он примет вызов на месте и драться будет до последнего. А бежала она от безысходности и бессилия что-то изменить. Как рецидивист с каторги. Всю ее остальную жизнь госпожу Таримову вели другие. Она не сопротивлялась и не сверяла направление.

– Так что же, отказаться? – спросил тогда Вилли, и поежился. Лена все так же не сводила с него глаз. От этого генералиссимусу одновременно делалось неловко и приятно.

– Ни в коем случае. Хотя действовать надо по-другому. Использовать втемную. Пусть успокоится, начнет радоваться жизни. Привыкнет к нашей заботе. А там уж можно будет предложить ей вернуться к работе. В кино, на телевидении, все равно. Но сделать это нужно ТОЛЬКО ради нее. Никаких стратегий, никаких, упаси боже, крестоносцев. Исключительно по дружбе и в силу сочувствия. Ну вроде, как ты искупаешь некоторую перед ней вину.

– Но это же нечестно? – в расплывчатой форме вопроса неуверенно возразил Вилли.

– По отношению к кому? Ты даешь Илоне новую жизнь, она взамен дозволяет тебе участвовать в ней. Ты ее защищаешь и опекаешь, а для равновесия используешь, где необходимо. Если однажды Илона явится на великосветскую вечеринку в сопровождении человека, которого считает своим искренним другом, так ведь этого нам и надо? Обо всем остальном пусть забудет.

Генералиссимус тогда с Леной согласился. Затем майор Матвеева взяла посредничество и общение с Илоной на себя. И, надо сказать, небезуспешно. Ее госпожа Таримова отчего-то не испугалась вовсе. Что-что, а искать и находить подход, обнаруживать слабые струны человеческих душ все же было у Лены профессиональным навыком. С госпожой Таримовой она подружилась. И теперь Лена давала отчет о результатах этой дружбы.

– До полной победы еще далеко. Но попробовать уговорить ее мне удалось. Ведь все равно без дела дома сидит. Так какая разница? Илона только робеет и стесняется, как гимназист в борделе. И ноет. Куда я одна пойду? Да вдруг узнают, что я в психушке лежала? И с бывшим муженьком ей стыдно встречаться. Ну, я ей объяснила, кто и чего в этом случае стыдиться должен. Мне пришлось пообещать ей, что в киношный мир за зипунами она пойдет не одна.

– А с кем? Конечно, с тобой? – на всякий случай осведомился Вилли. – Потому что со мной она не пойдет точно.

– Ага, делать мне нечего, как твоей Илоне эскорт составлять! Ты, милый друг, не наглей! – слова «милый друг» Лена Матвеева выговорила с особенным удовольствием. – У меня, между прочим, своя работа. И ее, как говорится, выше крыши. Тем более, в стране грядут перемены. Какие, пока не скажу. Хватит с тебя собственных забот. Пусть с ней Рафа идет.

– Кто? Да ты что? Он же из наших! Илона его как увидит, так в обморок хлопнется! Это ты ей про себя можешь втирать, будто ты моя двоюродная сестра, и я попросил тебя позаботиться об одинокой женщине. А с Рафой она знакома и знает, что он из крестоносцев! – генералиссимус чуть было не вышел из себя от нелепости предложения.

– Вилли, поверь ушлой бабе и прожженной авантюристке! Они поладят, век мне две звезды на погонах не видать. Тут дело не в том, кто такой Рафа, а в том, что Совушкин подходит ей по типу восприятия. Он легкий человек, ни на чем не заморачивается. За женщинами ухаживать умеет, своеобразно, правда, но вполне подходяще к случаю. Не то, что ты. Монах на гусарской попойке, – сказала Лена с явной досадой и даже укоризной.

– Пусть Совушкин, – нехотя согласился Вилли. И вдруг, словно озаренный некоей идеей, воскликнул:

– Слушай, а что если написать письмо Дружникову!?

– Письмо Дружникову? Про Илону? Зачем? – не поняла Лена.

– Да не про Илону! Причем здесь Илона! К шуту гороховому Илону! Я про Аню говорю. Мол, так и так. Дескать, мне стало известно, что Анюте грозит гибель от двигателя. Может быть, он ее отпустит? Ведь так или иначе, его любви конец.

– Думаешь, Аня сразу же побежит к тебе? – несколько прохладным тоном спросила его Лена.

– Не думаю. Там же Павлик. И пусть не бежит! Дело не в этом! Дело в том, что жива останется! Дружников, если такой умный, пусть ее теперь по-честному добудет. У него же все средства. И деньги, и положение, и сын. Как думаешь? Напишу и передам через Каркушу. Меня Дружников лично ни за что не примет. Я ему как бельмо и скелет в шкафу. Видеть меня не может и выкинуть боится. А письмо он возьмет. Хотя бы из интереса.