Вот такого человека он, Вилли, каких-нибудь полчаса назад подбивал на борьбу за правое дело в общественных интересах. И в первый раз поведал постороннему ему лицу всю истину о Дружникове, представшую в видениях Павла Мироновича. Кажется, его повесть Грачевского встревожила и расстроила. Во всяком случае, Эрнест Юрьевич выразил готовность помочь генералу Вилли во всех его начинаниях, и послушно согласился записаться в рядовые. Грачевский мягко и немного робко намекнул своему будущему командиру, что совсем не представляет себе, какой от него, старого и слабого отщепенца, может выйти толк в столь грозном и опасном предприятии. Вилли тотчас успокоил его сомнения, заверив Эрнеста Юрьевича, что ничего особенного тому делать не придется. Речь не идет, конечно, ни о каких погонях по крышам с пистолетами и гранатометами, засадах и ловушках на тропе войны. От Эрнеста Юрьевича потребуется только вернуться в большой мир.
– Станете, как и раньше, известным человеком, и даже более того. Лицом, так сказать, публичным. Вхожим в высшие богемные круги, а впоследствии, и к имущим власть персонам. На правах придворного окружения, – пересказал Грачевскому в кратком изложении свой план Вилли. – Само собой, я устрою так, что к вам вернутся все авторские права на ваши произведения, и со временем создам для вас собственный издательский дом. Так что вам уж не придется распродавать вашу драгоценную библиотеку.
– Да-да, я понимаю, – согласился с ним опять испугавшийся неведомо чего Эрнест Юрьевич, – я должен буду отдавать вам все доходы и выполнять все ваши приказания. Я готов. Только, молодой человек, вам же самому сделается потом скверно, если вы окончательно угробите старика. Это я не в упрек, собственную жизнь я не так, чтобы очень уж ценю. А говорю эти слова для вашей же пользы.
– И я вам благодарен. Но вы, Эрнест Юрьевич, все неверно поняли, – Вилли старался быть предельно бережным с Грачевским, почувствовав в нем уже человека необыкновенного и по-своему выдающегося. – Вашими грядущими доходами вы сможете распоряжаться как угодно. Кроме тех сумм, которые мы с вами коллегиально решим выделить на нужды нашего предприятия. Лично для себя мне, поверьте, ничего не надобно. Я не голодаю. Что же касается так называемых приказаний, то с вами, наверное, у нас будет иная форма общения. На амбразуры я вас не пошлю. И если, не дай бог, случится нечто ужасное, то вполне вероятно, я сгину вперед вас.
Хотя Вилли и зарекался до этой встречи давать своим новобранцам хоть малую толику личной свободы, и ни о какой коллегиальности решений не помышлял, все же со стариком Грачевским он отступил от своих принципов. И теперь не жалел о данных ему обещаниях. Не тот это случай. А принципы, что ж. Это худшая клетка, в которую человека может запереть его собственное упрямство. Грачевский, судя по всему, не Совушкин. Много, если осторожно возразит или даст совет. А советы Эрнеста Юрьевича могут выйти и не лишними.
Нынче вечером Вилли предстояла еще одна встреча. На этот раз с женщиной. Второе уравнение с неизвестным за сегодняшний день. Но дело не стоило откладывать в долгий ящик. И Вилли поехал непрошеным гостем с визитом к Илоне Таримовой, очередному кандидату в новобранцы. Пока же счет был равным: одно очко в пользу Эрнеста Юрьевича, одно против «пирамидального» Рафаэля. Хотя Вилли и чувствовал определенную уверенность в том, что еще увидит Совушкина на своем пороге. Так что окончательный баланс его усилиям в этом случае подводить еще рано. Но, как бы то ни было, а Рафу впредь держать придется в ежовых рукавицах и строгом ошейнике. Однако, последнему наверняка это пойдет во благо.
Дом, к которому на лихой и быстрой «Вольво-850» подкатил Вилли, на поверку оказался ветхим, коммунальным клоповником, затерянным в переулках близ Лефортовского вала. Вот-те, нате! Слов нет, многим бывшим, успешным деятелям культуры и кинематографа сейчас живется не слишком сладко, но все же, не до такой степени. Однако, делать нечего, Вилли еще раз сверился с адресом на бумажке. Второй этаж, квартира двадцать семь.
Вилли быстро преодолел два лестничных пролета вверх, впрочем, донельзя загаженный и замусоренный подъезд рабочего гетто изрядно добавил ему скорости. Конечно, и сам Вилли вырос далеко не в барских хоромах, но однако же! Такой подъездной разрухи ему никогда прежде видеть не доводилось. У двери с намалеванным синими чернилами номером двадцать семь он остановился и перевел дух. И зря. В нос тотчас ударило едкое зловоние. Эксклюзивная смесь экскрементов, пищевых отходов, не донесенных до мусорных баков, и застарелого угара дешевых папирос. Квартира оказалась и в действительности коммунальной, на три семьи. По крайней мере, на дверном косяке имелись три кнопки электрических звонков, одна с надписью «Маня», коряво выведенной на деревянной дощечке химическим карандашом, и две совершенно без объяснительных указаний. Вилли, недолго думая, надавил на красную нижнюю, поприличней. За дерматиновой, потрепанной дверью тут же оглашено взвыла резкая трель. Но никто и не думал выходить на зов. Тогда Вилли, здраво рассудив, нажал следующую плоскую и грязную, прямоугольную пластину безымянного звонка. С тем же успехом. Ничего другого не оставалось, как прибегнуть к последнему средству, и призвать на помощь загадочную Маню. Кто-то же должен, в конце концов, обитать в этой квартире! Да и время уже вечернее, семь часов. Рабочий люд как раз возвращается к ужину. Правда, род нынешних занятий госпожи Таримовой выяснить не удалось. Лена сообщила, что постоянной работы закатившаяся звезда экрана не имеет, а ранее служила продавщицей палатки с курами-гриль на Лефортовском рынке. Но уже с полгода, как оттуда уволилась. Нынешнее место ее трудоустройства совершенно неизвестно. По документам гражданка Таримова значится в разводе, но живет одна или с кем-то совместно, установить толком не получилось. Да это было не так уж и важно.
На третий электрический призыв дверь резко отворилась, и явила в проеме здоровую бабищу, лет может быть сорока, с испитым, серым, отнюдь не дружелюбным лицом.
– Тебе чего? – испросила бабища у Вилли неожиданно высоким и довольно противным голосом.
– Вы Маня? – только и смог сказать ей несколько растерявшийся генералиссимус.
– Ну, я Маня! Е…а баня! – взвизгнула бабища и непонятно почему громко заржала. – Выпить принес?
– Честно говоря, нет, – проинформировал ее Вилли, но, увидев, как грозно двинулась на него пресловутая Маня и осознав возможные трудности в ведении такого рода переговоров, генерал решил сменить тактику. – Я могу дать, так сказать, материально. Сухими, – вспомнил он по счастью подходящее случаю выражение.
– Так давай, чего стоишь, – потребовала бабища и снова двинулась вперед.
– Вот, пожалуйста. Пятьсот рублей, – Вилли протянул ей впопыхах вынутую наугад бумажку. – Но я, собственно, не к вам. Мне нужна госпожа Таримова.
– Илонка, что ли? Так она не пьет, – сообщила ему ужасная Маня, для надежности спрятав руку с деньгами за спину. – Тоже мне, госпожа! Илонка – сукина иконка она, а не госпожа.
– Вы сами выпейте. А мне ответьте – Таримова Илона здесь проживает?
– Здеся, – уже более миролюбиво ответствовала ему Маня и оповестила:
– Дома она, дома. Только не открывает. Я уж звала с утра. Хочешь, сам попробуй. Может, тебя пустит. А я мухой до магазина слетаю. Раз такое дело.
И Маня пропала. Оставив Вилли совершенно одного в узком коридорчике, освещенном единственной сороковаттной лампочкой, без всякого плафона болтавшейся на скрученном проводе под облупившимся потолком. Из коридорчика вели три двери в жилые комнаты коммуналки, и Вилли предстояло самому определить, за какой из них скрывается необщительная Илона. Применив дедуктивный метод, Вилли вычислил, что, несомненно, за крайней правой. По той простой причине, что сама Маня скрылась в дальней комнате, а на противоположной левой двери висел во всей наглядности глухой, похожий на амбарный, замок.
Вилли постучал, и, как он предполагал, не получил ответа. Немного подумав, он решил не колотиться и не кричать объяснения в закрытую дверь, а поступил проще и разумнее. Вилли вырвал из записной книжки листок и скорописью, но разборчиво вывел послание. «Госпожа Таримова, премного извиняюсь за беспокойство, срочно должен с вами переговорить по делу, возможно, представляющему для вас интерес. Я не из милиции и не из домоуправления, а частное лицо». И просунул получившийся документ под дверь. Потом вновь постучал, негромко и тактично, словно желая привлечь внимание к своим действиям. Меньше, чем через минуту невидимая рука втянула записку внутрь комнаты. Но и только. Вилли постоял еще немного, к этому времени из соседней комнаты вышла глыбообразная Маня, одетая уже в грязно-синюю полотняную куртку, с рябым, расшитым петухами платком на голове, видимо, для похода в магазин. Она и пришла Вилли на помощь.
