Господи, ну и профанация! Матвеев и захотел бы, а не смог придумать ничего более издевательского. Как же, депутат! Для виду сунули шестерку, и как возмущалось руководство фракции! Дружников их чуть ли не силой заставил. Еще бы, нужен им этот Тихон, как ястребу очки. К тому же, он там только числился, заседания по доверенности посещал экономист Ляпин. Надо же, исполнительный директор! Да его в «Доме будущего» никто в глаза не видывал, Тихон со своего места на кухне при Раисе Архиповне и носа не казал, разве подписывал бумажки, какие велели.

– Все мы знаем Тихона Власьевича как человека надежного, рассудительного и высокообразованного. Он имеет диплом с отличием академии народного хозяйства имени Плеханова, также окончил высшие финансовые курсы, созданные при Президентском Совете РФ. И в то же время Тихон Власьевич – выходец из крестьянских, народных слоев общества. Что немаловажно.

Тут до Матвеева, наконец, дошло. Какая же подлая подстава! И не вчера спланированная. Сколько бы денег ни отвалил Дружников за липовые дипломы, в один день их все равно не выправишь. Значит, Дружников готовился загодя. Значит, он давным-давно все обдумал и просчитал, а Зуле попросту морочил голову, как наперсточник деревенскому лоху. Зуля держался из последних сил, чтобы не разрыдаться прямо в зале. Это ведь не столько обидное и несправедливое кидалово. Его унизили, публично ткнули мордой в грязь, да еще теперь вытирают о его распростертое тело ноги. А он должен не подавать виду, изображать уверенность в том, что все идет как должно. Хотя почтенная публика за столами была повергнута в изумление ничуть не меньше его. Но проглотила пилюлю, и через минуту проголосовала единогласно. За кандидата в губернаторы Тихона Власьевича Приходько, вчерашнего лакея и кухонного домового. Человека с выдающейся народной внешностью и высокообразованного экономиста. Правда, Тихон считать умел хорошо, особенно, когда торговался на продуктовом рынке. Беда лишь, в таблице умножения путался, зато умел складывать столбиком.

Матвеев не помнил, как вышел из зала заседаний. Жалостливый Каркуша предусмотрительно взял его под руку. Зуля же думал одну единственную мысль: поскорее добраться до Дружникова, тет-а-тет, призвать к ответу, поставить точки над «I». Но не удалось. Пока суть да дело, Каркуша спихнул Зулю на руки Квитницкому, а тот увел его на парадный банкет, некую застольную, языческую пляску вокруг новообращенного Тихона. На банкете выяснилось, что Дружников прямо из зала уехал в аэропорт и давным-давно вылетел обратно в Москву. А при Тихоне оставил надзирающим Квитницкого и чревовещателем Жору Антонова. Сама же нынешняя роль Матвеева при новом карточном раскладе оставалась совершенно неясной. Господи, что же с ним-то теперь будет?

Что будет, выяснилось довольно скоро. В конце банкета к Зуле развинченной походкой подошел Семен Адамович Квитницкий и, покровительственно положив Зуле на плечо пухлую руку, изрек:

– Не стоит расстраиваться из-за мелочей, молодой человек. Помните, как у Высоцкого. «Жираф большой, ему видней». Вам, собственно, надлежит завтра же вернуться в Москву, где и ожидать нового назначения. Таков приказ. А пока – выше нос. Ешьте, пейте, веселитесь, – и наклоняясь к самому уху Матвеева, Семен Адамович вкрадчиво предложил:

– Не то поехали с нами в баньку. Там девочки будут. Хорошо-о.

Матвеев, совершенно уничтоженный и растерзанный, на баньку согласился.

В Москве Зуле пришлось долго ждать. Сначала ему велели сидеть покуда дома, караулить у моря погоды, мол, в скором времени позвонят. Но шли дни, потом недели, минул месяц, другой, однако, никто Матвееву не звонил. Депрессия его усугублялась еще тем, что присутствие в доме его собственной жены стало для Зули невыносимо обременительным. Лену он не видел почти год, лишь изредка ей звонил. И вел какие-то необязательные, напряженные беседы. В итоге, естественным образом совсем от нее отвык. Лена тоже не пребывала все это время в замороженном состоянии, заменив домашнюю пустоту рабочей активностью, хотя дела ее казались загадочны и темны. Домой она объявлялась поздно, если приходила вообще, выглядела очень усталой и постоянно раздражалась на Зулю. Особенно, когда ее блудному мужу ударяло в голову призвать жену к исполнению домашних обязанностей, как-то: приготовление ужина, мытье посуды или стирка Зулиного белья. Лена длинных отповедей на мужа не тратила, отвечала коротко: «А пошел ты!». И отправлялась спать или по своим делам. Зуля даже не смог улучить момент, чтобы поведать жене о несчастьях, приключившихся с ним в Каляеве, сколько-нибудь пожаловаться на судьбу и Дружникова. Хотя, Лена все вроде знала и без него. По крайней мере на Зулю она смотрела насмешливо и без сочувствия. Вскоре Зуля понял, что, вздумай он плакаться, от жены он услышит только одно: «Я тебя предупреждала!». Повлиять на Лену он не мог никак, это он сидел безработный, она же, судя по сменившейся обстановке в доме, приносила со службы много денег. Да и как иначе! Зуля разве сейчас спохватился и сообразил, что за последний год не передал своей жене ни копейки, ни на жизнь, ни просто так. Вот и на тебе, выкуси. Господи, что же делать? И Матвеев решился. Хватит с него, завтра же он отправится к Дружникову, пусть посмеет его не принять! Он тогда устроит скандал и станет кричать на улице и в подъезде фирмы всю правду, какую знает о Дружникове. Затея была совершенно беспомощной и отдавала идиотизмом, но Зуле она придала сил и решимости.

На следующий день Матвеев подошел к парадному подъезду «Дома будущего». Фирма за эти годы еще более разрослась, занимала теперь и соседний особняк, соединенный с первым красивой, стеклянной, двухъярусной галереей. К его удивлению, дюжие охранники на входе, едва взглянув на его просроченный пропуск, позволили Зуле пройти внутрь без малейших возражений. Где находится приемная и кабинетные апартаменты Дружникова он приблизительно помнил, и сразу направился туда. Но все же, как изменились нынешние интерьеры «Дома будущего»! Такую роскошь разве что в Кремле и увидишь. Разноцветный мрамор. В главном холле глубокий, украшенный золотом и малахитом фонтан. И везде, на расписных потолках, в лепных медальонах по стенам все тот же вензель «ОДД».

В приемной восхитительно роскошная и незнакомая секретарша попросила Матвеева обождать. И то хорошо, немного утешился Матвеев. Коли сразу не выставили, значит, примут. А там, может Дружников еще реабилитирует себя, и сделает Зуле какое-нибудь заманчивое предложение, от которого не стоит отказываться. Мало ли что. При кромешной занятости Дружникова, тот мог вовсе позабыть про верного своего Зулю. А он, дурак, обиды копил. Надо было не ждать, тотчас явиться самому.

Зуля просидел в приемной больше часа. Но это ни о чем не говорило. Он прекрасно знал, Дружников ничего так не обожает, как заставить кого-либо нарочно дожидаться себя. Затем неприлично красивая секретарша попросила его пройти.

Матвеев прошел. И увидел то, что, впрочем, и ожидал увидеть. Необъятное пространство, набитое позолотой, кожаными диванами, разнокалиберным антиквариатом, – панели красного дерева с гобеленами, и вдали, у стены, огромный герб, отчеканенный в бронзе и покрытый цветной эмалью. Гора, извергающая лаву, под ней два огромных молота с обеих сторон, наверху лавровый венок, увенчанный лентой все с теми же золотыми буквами «ОДД». А под гербом за массивным, черным, лаковым столом восседал в кресле алого бархата, похожем на трон, собственно, Дружников.

Матвеев подошел, поздоровался нарочито веселым и бодрым голосом. Дружников ему едва кивнул, знаком предложил сесть. Зуля тут же и опустил свой зад на богатый, золоченный стул с круглой спинкой, приготовился слушать.

– Ну? – только и сказал ему Дружников.

– Да я, собственно, что, – растерялся вдруг Матвеев. – Я ждал, ждал, а никто ничего.

– Ну и пошел вон, – коротко и без эмоций ответил Дружников.

– Как «вон»? – совсем опешил Зуля.

– Так, вон. Вон отсюда, и чтоб я тебя не слышал и не видел. Тихо сиди, понял. А то будет, как с Вербицким. Хочешь?