Так, в ГАЗике ехало четверо. Трое москвичей и местный милиционер. Все относительно довольные собой и друг другом. За исключением, быть может, Дружникова. Олега Дмитриевича уже несколько недель точила ржа. Вот он, Генеральный директор и владелец, точнее СОвладелец фирмы, покупает целый завод и ему твердо обещано, что на том заводе он тоже будет Генеральным директором. Да что толку! От своих целей и мечтаний он далек так же, как и, скажем, год назад. По сути, завод, и деньги завода, и для завода есть и будут вовсе не его. Основной капитал и доля принадлежат все тем же дяде и племяннику Беляевым и иже с ними, а ему остается лишь три места в правлении и ничего не решающие пятнадцать процентов акций, которые предстоит отрабатывать. Да и взяли его Беляевы, скорее, как мальчика на побегушках, чем как серьезного партнера, чуть что не так, сразу скажут «цыц!», и в любую минуту могут изгнать совсем. Конечно, ничего подобного не случится, пока с ним Валька. Но вот, опять же, Валька! Сколько и как долго будет от него зависеть Дружников, и когда окрепнет проклятая паутина ведь неизвестно? Вот и выходит, что обложили его со всех сторон, и без Вальки и долларовых тонн от Беляевых сам он, Дружников Олег Дмитриевич по-прежнему полный ноль. Но ничего, он терпелив, и он еще всем покажет, лишь дайте срок. Таково думал Дружников, а ГАЗик глотал пыль и километры трассы до областного Каляева… Когда два выскочивших наперерез джипа преградили им дорогу. Еще один тут же выехал из-за боковых кустов и стал сзади, отрезав отступление.

Алик Диденко, «дед», очень скоро понял, что проиграл, и сытный кусок ему не удержать. Но не способный мыслить достаточно масштабно, во всем винил залетных москвичей, а не естественный ход исторических событий, и потому, перед отбытием в иные российские дали, решил напоследок оглушительно хлопнуть дверью. Да, смерть эмиссаров ничего Алику не давала, кроме ненужного, бессмысленного шума и возможно, пристального милицейского розыска. Но зато своей запоздалой местью он заработал бы дополнительное уважение внучков, так необходимое при смене места, а заодно избавился бы от чувства гложущей его отчаянной ненависти к сволочным, столичным хищниками. И Алик вышел на большую дорогу. Отомстить или умереть. Хотя последнее едва ли. Четверо с одним стволом против двух десятков до зубов вооруженных головорезов совсем неравное пари.

Из машины Вальке, Дружникову и сержанту с Иванушкой пришлось выйти самим. Иначе бы их просто унизительно выволокли наружу. Затем ребят тычками поставили у ГАЗика, спиной к машине. Бандиты всем скопом, ухмыляясь, разминались напротив. В джипах никто не остался. Внучкам хотелось посмотреть на предсмертную потеху, да и куда бы москвичи делись? Бежать по дороге глупо. Из автоматов срежут влет. Сержант и вовсе не противник, даже ствол не достал, стережется. И правильно, будет молодцом, отпустят. Нечего излишне ссориться с Рогульковым.

Валька, Дружников и Иванушка стояли очень тихо. Уже по одним безжалостным ухмылкам бандитов Валька понял, что живы они временно, видимо «дед» хочет поквитаться еще и на словах. Но как только он это сделает, все они уничтожены будут незамедлительно. И Вальку захлестнул первобытный ужас. До такой степени, что он растерял все мысли, кроме одной: любой ценой спастись. Как угодно, лишь бы жить! Валька чуть не заплакал от отчаяния, но все же сдержался, еле-еле. Думать, думать и побыстрее! Пожелать удачи? О да, и таким образом он спасет Олега. Но единственно его. А как же Валька? Его, Валькина удача не распространяется на самого себя. Олег выживет, это хорошо. Но ничуть не легче, от того, что Дружников останется, а он ляжет в землю. Он тоже хочет остаться, он, Валька, тоже хочет жить, и все равно как. Как? Господи, как? «А стена? – подсказал изнутри кто-то другой, – ведь есть стена, беги к ней, она спасет!». И в самом деле. Хорошо это или плохо, Вальке было наплевать. Стена спасет, остальное не имело значения. «Дедок» тем временем что-то говорил, а внучки отвели их и поставили в ряд у обочины, и тоже смеялись и говорили что-то издевательское. Но Валька их не слышал. Он сосредотачивался. Как и прежде, когда в секунду собирался с мыслями для пожеланий удачи Дружникову, так же теперь вмиг сжался в своей ненависти к убийцам.

Стена была там, где и всегда. Темная, холодная, но в этот раз почти не страшная. Проходить ее медленно не хватало времени, и Валька бросился напролом, сквозь ослепительную боль. Воющий, черный смерч встретил его чуть ли не дружелюбно, словно спрашивал: «Чего изволите?», и Валька закричал ему в пустоту:

– Убей их здесь всех! Всю эту мразь, этих подонков с «пушками» и автоматами, спаси меня! Спаси нас! Сейчас, немедленно! Ну, пожалуйста!

Вихрь загудел черной полнотой, но тоже достаточно миролюбиво, и как-то удовлетворенно. Потом оттянулся назад, словно намекая, что Вальке пора уходить, и не мешать ему, вихрю, работать, делать свое «черное» дело.

Валька выдавил, выпихнул себя за стену. Боль была просто оглушительной, она ослепляла, становясь с каждым мгновением все сильней. Но вовне происходили дела. Валька вместе с Дружниковым и Иванушкой все так же стояли у обочины. Хотя Валька никого из них не видел. Сквозь боль он смотрел вперед. А впереди были все те же братки с автоматами. Нацеленными на него, Вальку. Сейчас прозвучит команда и конец. Ну, где же, где вихрь?

Внучки расположились в достаточном отдалении, все два десятка. Несколько в шеренге с поднятым оружием, остальные позади сбились в любопытствующую кучу. Рядом с ними, сбоку стояли два головных джипа, чуть в стороне и третий, подогнанный из арьергарда. Неподалеку, изображая безучастный вид, отирался бравый сержант Сергей Михайлович. На приговоренных он не смотрел.

И тут. Тут небо, дневное и светлое, рассекла стремительная огненная полоса, яркая даже в солнечном луче. Вместе с нею возник тонкий свист, пронзительный и приближающийся со страшной скоростью. Братки подняли головы, посмотреть на сияющее небесное явление, еще не понимая происходящего. И вдруг свистящее и летящее огненное нечто ударило в дальний джип, прямо в бензобак. В ту же секунду, раздался страшный грохот и взрыв, за ним еще два и еще один. На воздух взлетели и все три бандитских авто и милицейский ГАЗик, брошенный поблизости. Вскоре в пламени затрещали хлопками взрывающиеся патроны, перекрывая жуткие, предсмертные крики заживо горевших, раненных людей.

Еще в тот самый момент, когда свистящая огненная стрела ударила в первую жертву, Валька, преодолев безумную боль, толкнул Иванушку и Дружникова в придорожную канаву, у которой построил их «дед», и сам рухнул с насыпи следом за ними. Боль сделалась невыносимой и скорчила его в дугу.

Через некоторое время, когда огонь утих, на дорогу выбрались Дружников с Иванушкой, затем кое-как вытащили Вальку, усадили кривобоко на черный от сажи асфальт. Дружников обошел пожарище. Кругом никого живых не было, только части обгорелых и разорванных трупов.

– Вот это да! – странным, ошалевшим голосом протяжно сказал Дружников. – Что это было, а? Метеорит, что ли? Чудеса.

Валька, обеими руками державшийся за гудящую пронзительной болью голову, все же ответил:

– Это не чудеса. Это я. Понимаешь, это я! И скоро мне будет плохо совсем. Прости.

Валька больше не мог говорить, от муки его стошнило, и он беспомощно повалился в горелую пыль. Но Дружников и без того все понял. Понял и ужаснулся. Никогда он не видел прежде ту, другую силу, в действии, лишь слышал о ней. Ныне же узрел ее мощь собственными глазами и содрогнулся, и обрадовался, что он, слава неизвестно какому богу, этой силе недоступен. А Валька пусть будет рядом, человек, который может ТАКОЕ, пусть пока будет рядом, он, Дружников сетовать не станет.

– О чем это он? – раздался подле него голос до самых печенок перепуганного, серого лицом Иванушки. – В каком смысле, это он? Вилим Александрович ведь не мог…?

– Конечно, не мог, – немного резко оборвал его Дружников. – Видишь, ему плохо. Наверно, контузило взрывной волной. Давай-ка его поднимем.