— Габи, как ты мог такое подумать? Я бы обязательно на такое представление пригласила тебя.

Нежному голоску Алив, который напоминал перезвон серебряных колокольчиков (вроде именно такие метафоры используют романтики для описания дивных голосовых данных), никак не подходило зверское выражение ее правильного лица. Оно обещало мне скорое помещение в пыточную камеру и долгое пребывание в оной наедине с палачом, отнюдь не за ведением бесед на философские темы.

— Не стой столбом, Гэбриэл, нам надо многое обсудить. Идем же ко мне в кабинет.

И Алив деловито потащила меня за собой, словно собачку на поводке. За неимением последнего, она вцепилась мне в руку так, что я невольно вскрикнул от боли, ибо длинные, выкрашенные в светло-зеленый цвет ее ногти пропороли и рубашку, и кожу. Точно, в пыточную! Хотя после того как меня обозвали именем отца, приняли за него, еще и в кабинет утащили (мысли-то у современной молодежи все время не в ту степь ускакать пытаются) — по мне уж лучше сразу в морг! Думаю, у академии такой имеется в наличии, и для меня там найдется уютное холодненькое местечко.

— Куда же так спешить? Если мало времени, чтобы все сделать, могла бы и пораньше про долг напомнить!

Лифты Алив успешно проигнорировала из-за их жуткой перегруженности студентами, решив воспользоваться лестницей (причем бегом, на ходу преобразовав длинную тунику в коротенький сарафан, дабы удобнее было перепрыгивать несколько ступенек за раз). И на двадцатом этаже я почувствовал себя выжатым досуха лимоном. А еще остро пожалел, что в последний год забросил тренировки. Съеденный же за завтраком приличный кусок сладкого пирога неведомым образом трансформировался в организме в несколько пудов железа и тянул прилечь.

Зато Пресветлая не стала останавливаться и убивать за то, что перешел с ней на «ты». Хотя, если учесть, что на меня повесили роль собственного отца, то придется тыкать всех творцов. Вот веселье! И нет, я не держу в уме большие кавычки.

То за сына всякие светлые недотепы принимают, то за отца. За самого себя я, видимо, сойти никак не могу. Кого дальше мне играть придется? Сестру? Жену? Домашнее животное? Веселого крестьянина? Вот она, оборотная сторона бессмертной жизни темных князей. Хе-хе-хе.

— Может, помедленнее?

Тренировки, милые мои, любимые! Простите меня, негодяя такого! Честно-честно, вот вернусь домой — сразу возобновлю вас. И не буду по ночам на свою собственную кухню пробираться. Ага, вместе с Анабель в поисках чего-нибудь вкусного — тортика там или салатика.

— Слабак, — живо диагностировала тетушка и удвоила темп, — будешь знать, как прилюдно меня оскорблять!

Тогда уж «пристудентно» и «припреподавательно»: людей в той толпе процентов десять от общей массы было. И то с натяжкой.

В сознание лениво поскреблась мысль, что, когда я в последний раз видел академию снаружи, у нее было максимум этажей пять. Так что либо у меня очень серьезные проблемы с математикой, либо на здании висит мастерская иллюзия. А кабинет Алив может находиться и на сотом этаже, и вообще где-нибудь в районе девятого неба.

Я попал.

Но нет, обошлось. На следующем этаже мы завернули в длинный коридор. Он отличался тем, что ноги сразу же утонули в мягчайшем ворсистом ковре, а со стен на запыхавшегося Темного князя сурово воззрились портреты творцов, перемежающиеся с прекраснейшими пейзажами, преимущественно почему-то осенними. И ни следа студентов. Думаю, сюда эту ораву дикарей не пустили бы ни под каким видом.

Сидящая у дверей секретарь выронила из тонких пальчиков пудреницу (кажется, совсем недавно я уже видел что-то очень похожее, никакого разнообразия!). В зеркальце оной девушка как раз любовалась собой перед нашим появлением, а после него размашисто прочертила красной помадой линию на щеке, слегка промазав мимо пухлых губок. Сам рот молодой женщины принял правильную форму буквы «о». Н-да… а я-то думал, что такое только в комедиях случается. Ошибался, значит.

— Я к себе! Не беспокоить! — рявкнула тетушка.

И все-таки могу поспорить: творец устала после скоростного забега на такую высоту не меньше меня, но скрывала это значительно успешнее.

— Если кто сунется, зубами порву, — уже спокойнее добавила она.

Надо сказать, такой тон подействовал лучше рычания сердитой тигрицы. Секретарь нервно сглотнула и робко кивнула. Меня протащили по коридору до его конца. Потом минуты две тетушка пыталась нашарить ключи по несуществующим карманам, наконец вспомнила, что она вообще-то могущественный творец, и открыла дверь магией.

Я послушно зашел за Алив в просторный кабинет, больше напоминающий квартиру класса «люкс». Состояла она из нескольких закрытых комнат. Мы же прошли через просторный холл в небольшую гостиную: только ее дверь оказалась гостеприимно распахнута. И надо сказать, была эта комната обставлена достаточно просто. До аскетизма, конечно, далеко, но ничего лишнего. Светлые стены, едва ли отличающиеся от потолка на половину тона, большое окно, почти во всю противоположную стену, задрапировано ажурным тюлем. Пара низких кресел, комод — все цвета слоновой кости. У окна же абсолютно пустой стол. Ни ручки или карандаша, ни клочка бумаги.

Не спрашивая разрешения, я расположил себя в одном из кресел, вытянув ноги и расслабленно прикрыв глаза. Женщина устроилась в соседнем, почти в идентичной позе, разве что предварительно создав себе стакан с каким-то прохладительным напитком.

— В твоем деле время особой роли не играет… — Моя логика забастовала, требуя отправить ее на заслуженный отдых или сразу на пенсию. — Хотя, конечно, чем быстрее справишься, тем лучше. А спешу совсем по другой причине. — Логика успокоилась, свернула транспаранты и извинилась. — Совет утвердил дату казни одной из моих игрушек. Мне нужно самой будет привести приговор в исполнение.

Я приоткрыл один глаз, насторожившись. Если вспомнить про мои мысли касательно «задания», то разговор о казни показался мягким намеком на вероятный исход этого закрутившегося безобразия. Ничего, ничего. Мы еще посмотрим, кто будет гнусно хихикать последним.

— Почему именно ты? Неужели согласилась сама ручки замарать об игрушку? Ни за что не поверю, что не нашлось других палачей.

— Не нашлось, Габриэль, — отозвалась Алив, — увы, этот приговор могу исполнить только я. Его ждет полное развоплощение.

Признаюсь, я сглотнул. Лучше уж кануть во Тьму, чем то, что сейчас тетушка озвучила. Ведь при полном развоплощении от существа не остается ничего. Само Время (в данном случаем именно с большой буквы) стирает приговоренного, его следы и память о нем. Нет, мне это все категорически не нравится.

— А ведь такой перспективный мальчик был! — неожиданно тетушка с такой силой сжала стакан, что он треснул, поранив женщине ладонь, и бесполезными осколками осыпался на ковер, пачкая его кровью и недопитым соком. — Я даже в какой-то момент подумала, что смогла найти нового творца. Понимаешь, Габриэль? Полноценного творца, а не те жалкие подобия, которые рождаются сейчас. А какой у него был потенциал! Почти тень… быть может, отражение. Я даже начала верить.

Наклонил голову, выражая сочувствие. Тенью был мой создатель. И после его ухода ничто не смогло заменить для вселенной этот дар. Отражение — сама Алив. И сейчас на ней держится в этом и прочих мирах абсолютно все. И именно поэтому большая часть этого «всего» регулярно пытается развалиться на части и укатиться к веселому крестьянину. При всех ее талантах тетушка не может одновременно находиться в сотне мест. Найдя кого-то похожего, она сильно бы облегчила существование вселенной. Есть еще одна причина, но о ней я, пожалуй, умолчу, ибо не привык выдавать чужих секретов. И какой бы занозой и заразой Алив ни была, эту боль понимал даже я и язвить не собирался.

— Что с ним случилось?

— Не успели вовремя. И без того лишь чудом нашли. Но его уже сломали. А потом потребовалось совсем немного времени, чтобы он окончательно обезумел. Люди так хрупки и недолговечны, а их разум словно яичная скорлупка — слишком легко повредить. Восстановить же его уже невозможно. Так что, извини, быстро введу тебя в курс дела и побегу. Если что-то не поймешь или возникнут трудности, потом приходи, нормально поговорим и обсудим.