Наверное, прошло сколько-то дней или даже лет. Когда он сказал себе так, ему стало – нет, не лучше, он совершенно не чувствовал никакой боли, и вообще не ощущал ничего, ни запахов, ни вкусов, ни даже элементарной тяжести своего тела. Ему стало иначе. Словно бы в сознание его включился новый поток, заработал вот еще один мозговой отдел, контролирующий осмысленное положение уже не в пространстве – во времени. Он нестерпимо захотел спросить: который час? И не смог. Произнести ни слова. Но его поняли. Опять над ним склонилось неизменное лицо и неизменный «буратиний» нос, затем квакающий, будто бы электронный, голос произнес. Половина второго ночи. Почему-то он поправил про себя – час-сорок-семь, почему-то он знал, что именно час-сорок-семь, какого дня? Голос не ответил.

Потом он очнулся словно бы совсем. Только не мог двинуть ни рукой, ни ногой, ни пальцем шевельнуть, да что там! Он не мог повернуть головы, скосить в сторону глаза. Лежал и смотрел в потолок. На потолке горел светильник, полукруглая серая лампа с зелеными разводами, и потолок тоже серый с разводами. Незнакомый. Нет в его памяти такого, знакомого ему потолка. И лицо, то самое, с носом, Филон, который ему неприятен, почему? Кажется…

– Вы можете говорить? – голос был глухой, теперь не электронный, живой, но словно бы доносился через вату, или через силу.

Может ли он говорить? Странный вопрос. А в самом деле… может?

– Да, – он произнес, не почувствовав усилия, обычного для языка и носоглотки, он вроде бы даже не вдохнул-выдохнул, мамочки! Нет, не дай бог! Он испугался смертельно, безнадежно и безгранично, но… как-то без самого испуга, ничто не екнуло, не похолодело, не оборвалось, не сжалось, не понеслось вскачь, ни сердечный ритм, ни животный желудочный спазм, ни стремительный жар тела. – Я парализован? Навсегда?

– Нет-нет, – поспешил его успокоить голос, прозвучавший брюзгливо, но и с оттенком заботы. – Это временное явление. Потерпите. Вам нужно настроиться… то есть, оправиться. У вас, э-э-э, травма. Была серьезная, теперь уже ничто.

И еще отрывистое, звенящее издалека сопрано-интерес:

– Симулятор?

– Работает, задержка в пределах нормы, – ответил тот, который Филон, в сторону, неизвестно кому. Наверное, к Леонтию это не имело отношения, но и проверить он не мог, предательская голова не желала поворачиваться. Но он вспомнил. Женщина, фея, милая, Пальмира. Она добрая.

– У меня была травма. Сотрясение мозга, – тут он вспомнил еще, что как раз добрая фея Пальмира и была причиной события. Но он давно простил. Осознанная необходимость. Сама причинила, сама в итоге вылечила. Простоквашей.

– Простоквашу? – попросил он на всякий случай пустоту перед собой. Тотчас, однако, увидел вновь склоненное носатое лицо.

– Нет, это не поможет, – значит, его поняли, Филон понял. Уже неплохо. Лицо продолжило: – простокваша, как вы выразились, совсем не лекарство, – голос заколыхался неуверенными нотами, забрюзжал в паузах, видимо, подбирая слова, – это вещество суть стабилизатор, после длительных перемещений, в чужой реальности низшего порядка долго нельзя… мн-н-нэ… находиться.

– А вам? – вполне осознанно спросил Леонтий, он помнил почти все, что с ним происходило прежде, кроме главного – где он и как сюда попал? – Вы здесь давно. Я знаю точно.

– Нам можно. Это сложно объяснить, – и тут Леонтию показалось, будто владелец стремительного, клюющего воздух носа, врет. Или нарочно не говорит. И пусть его. Однако, продолжение следовало: – Лечебный эффект так называемой простокваши был побочным, иначе – комплексным. Пример – кипячение воды не только необходимо для согревающего напитка, но и попутно убивает опасные микроорганизмы. Вам ясно?

– Предельно, – отозвался из своей неподвижной глубины Леонтий. Он уже мог и язвить. – Давайте побочный. Эффект. Я согласен. Лишь бы сработало.

– Нет нужды, – Филон ответил с некоторым раздражением, отчего-то показавшимся Леонтию, странно признать, неловким? Или смущенным? Но Филон вроде бы был еще тот фрукт, наверное. – Мы делаем все возможное, то же самое – от нас зависящее. Так. Скоро вы будете ощущать себя вполне хорошо.

– Опять голова? – вдруг припомнил нечто Леонтий. Припомнил смутно, но в верном направлении. Так он чувствовал. Нет. Так он знал.

– Опять голова. Вас контузило. Потерпите, голубчик, – сочувственные последние слова невидимой ему Пальмиры едва не заставили разрыдаться, но он не стал, потому что, ему было нечем. Его тело еще не вернулось к нему, хотя и появилась явная жалость к себе.

Что ж такое? Хоть бы какая другая часть – рука-нога-грудь-живот, так нет же! Опять голова. Прямо– таки, заколдованное место его организма. И самое, выходит, слабое. Но видит, слышит, только не чувствует запахов, не осязает и неподвижен. Однако, это временное явление. Так говорит Филон. А он знает, что говорит. Вредный «чухонец». Чухонец. Заносчивый. Пренебрежительный. Слова сквозь зубы. Цедит. Теперь вроде бы нет. Заботливый друг. Товарищ. Немного брюзга. Он был к Филону несправедлив. Глубоко раскаивается… провал…

Он очнулся. Когда? Где? Все в той же комнате, было темно. Значит, вечер или ночь. О боже! О господи! Ураураура! Трижды ура! Он шевелится! Он двигается! Правда, тело еще не до конца… будто бы он внутри автомата, которым можно управлять. Но ведь можно! Голова влево, вправо, ничуточки не кружится, шея не хрустит и не болит, удивительная контузия! Удивительные пришельцы. Это все их заслуга, что, если… Леонтий попробовал сесть в кровати. Получилось! Чудный, чудный Филон! Нет, не соврал. Все прошло. Не все. Положим. Кое-чего не хватает. Вкуса-запаха. Полного ощущения себя. Но это неважно. Это тоже пройдет. Он огляделся вокруг. Вот они оба. Сидят – в дряхлом облезлом кресле Пальмира, и рядом на обыкновенном стуле за обыкновенным столом, Филон. На столе – собственный Леонтия раскрытый ноутбук, у ноутбука – присосавшаяся намертво к портам жаба, хорошо, что он пока не чувствует запахов.

– Я не чувствую запахов, – не то победно, не то жалуясь, неопределенно сказал им Леонтий. – Это временно.

– Возможно, нет, – по-прежнему смущенно-неуверенно произнес Филон, клюнул воздух носом, – возможно, контузия не до конца… не все в нашей власти. Возможно, некоторые чувства не вернуть…

– Пустяки. Пустяки, – успокоительно повторил Леонтий. В самом деле, после того что он пережил! В смысле, испугался. Полного паралича и вообще. Утеря обонять ароматы компьютерной жабы показалась ему смешной утратой, из наименьших. – Зато голова. На месте. И соображает. Где это мы?

– В загородной гостинице. Тульская область. Тут рядом Ясная поляна. Ваш памятник культуры. Пока это безопасное место.

– Когда? – упавшим голосом и как-то просительно вышло у него. Нет, не все вернулось. По крайней мере, с определением времени у него проблема.

– Сегодня, – Пальмира печально и синхронно-просительно улыбнулась ему. Будто бы уговаривала довериться ей без дальнейших расспросов.

– Как это – сегодня? – Леонтий не то, чтобы не захотел поверить, скорее не мог. – Сегодня, в смысле… вы имеете в виду… день после травмы, то есть, контузии? Да знаете ли вы, что я провалялся на этой самой кровати черт его разберет сколько дней! Или даже месяцев! Лет! Сегодня! Что вы мне лапшу…, – он хлопнул в сердцах раскрытой, полной ладонью-пятерней по одеялу рядом с собой, но никакого удара не воспринял. Это обескуражило его. Немного.

– Сегодня, – упрямо повторил за Пальмирой, с постоянством педанта, механически, Филон.

– Как же так? Может ли быть? Не морочьте. – Леонтий переводил взгляд с помрачневшей феи на опасливо вдруг отвернувшего взгляд «чухонца». – Я был без памяти. Но мне показалось…

– Да, показалось. Сегодня – сегодня. Уже вечер. Вчера мы перевезли вас сюда. Более-менее подходящее убежище, хотя выбрано наугад. Нужно было южное направление. И вот – частное гостиничное подворье «Мормышка». Мы зарегистрировались сами, минуя вас, не беспокойтесь, расспросов не было. Потом вы приходили в себя. Недолго, – Пальмира будто и желала подбодрить его. – Время очень относительная величина. Ваши провалы длились секунды, но показались вечностью. Ваши впечатления обман. Фантом. Сродни наркотическому отключению.