Он все же не побрезговал. Предупредил Калерию. Как оказалось, не безвозмездно. Его и покормили, и разрешили остаться смотреть с Леночкой мультики – о пионерке и Лаврентии Павловиче Берия (упаси боже от подобного сравнения!) – о Маше и ее Медведе, конечно, вполне приемлемое творение отечественной анимации. Только Калерия все никак не давала сосредоточиться на происходящем – папа, смотри, мишка в погреб упал! ну, папа! мама, отстань! – что конкретно сказал тебе Суесловский о Коземаслове? Услышал бы кто последние слова со стороны, решил бы – анекдот. Калерия, однако, требовала подробностей. Сколько купил и когда именно? До закрытия биржи, или уже после? Ах, Леонтий сам не знает? Если не знает сам, пусть спросит, у того, кто заинтересован в происходящем. Коземаслову, он, понятно, звонить не стал, не враг здоровью, да и не стоит Ваньке говорить под руку, это как сбивать свинью с трюфельного следа. Но Суесловского еще раз допросил подробно. Семьдесят две тысячи евро, по льготному курсу за опт? Это откуда же у Ваньки такие деньжищи? Он, что, в безлунные ночи грабит на кольцевой автозаправочные станции? Нормальные деньги, для нормального человека – оборвала его неуместный саркастический комментарий Калерия. Леонтий ни в коем случае не стал с ней спорить. Огнеопасно. Да и бесполезно. Калерия, как начала, так и пошла – с продолжением. Что некоторые люди заранее позаботились о будущем, и о настоящем, в смысле семейных ценностей: жены и детей – Леонтий попытался вставить: у Ваньки никакой семьи нет, напротив, в этом отношении ему ничего не грозит, скорее Коземаслов удавится, чем поделится, – куда там! Калерию несло, не слишком, впрочем, борзо, но неприятно. Дальше все о рыцарях, почему-то с большой дороги, хотя Леонтий никогда и ни в каком роде своих занятий не промышлял грабежом. О бессребрениках, что угодно для первого встреченного алкаша, а для самых близких! Разве подумают! Он думал, как раз всегда, но это не имело значения. Возражения его не были приняты. Тоже мне, бескорыстный джедай нашелся! Только вместо светового меча – граненый стакан!
Едва лишь Калерия вымолвила это слово «джедай», как Леонтия тут же и осенило. Дальше Калерию он слушал в пол-уха, чтобы не раздражать и чтобы – главное! – не упустить одну прегениальнейшую мыслишку. Конечно, джедай! То есть, Джедай с большой буквы. Николя Безобразов – первое искаженный вариант обычного Кольки, второе настоящая его фамилия, чего не бывает! А Леонтий Гусицын лучше, что ли? То-то! Вот как раз «Джедай» и было обиходное прозвище Николя. Собственно, он был не джедай, а диск-жокей, на одной «клевой» радиостанции, ностальгирующей исключительно в облачной области рока, от Элвиса до Оззи Осборна, от задиристых «Роллинг Стоунз» до тяжеловесных «Скорпионс». Безобразов был настоящий мастер волны – Джедай. И серьезный пользователь интернет-сайтов, имеющих отношение к КЛФ – Клубу Любителей Фантастики, если кто вдруг не знает. Без дураков, серьезный – Николя скорее стал бы собирать пустые бутылки по помойкам, чем «лайки» от друзей по «фейсбуку». Последних, кстати, у него и не было.
КЛФ слыл образованием природным, в том смысле, что возник стихийно. Давным-давно, once upon a time, во времена, когда пресловутая улитка братьев АВС еще и не думала ползти вверх по склону Фудзи. Без вмешательства вышних сил, государственных, профсоюзных или союзописательских. Клуб изначально как бы не запрещали, но и не разрешали, присматривали, конечно, так, в полглаза, чуть пристальнее разве, чем за собирателями антикварных спичечных коробков, и уж конечно, не столь строго, как за подпольными самиздатовскими перепечатками. Ну, есть и есть! Что мы, пальцем деланные или лаптем щи хлебаем! Не хуже Азимовых и Кларков имеются у нас – свои поганые, как говорили в старину отдельные славянские православные племена о соседних, погрязших в язычестве печенегах. Тоже вот Гансовский, или школа Ефремова, даже «Альтиста Данилова» напечатали и даже, что удивительно, кое-где похвалили. Хотя феерические творения Владимира Орлова, на трепетный взгляд Леонтия, к самому КЛФ отношение иметь могли лишь косвенное. Это скорее уж параллель с Булгаковым, если не напрямую с фаусто-мефистофельскими мотивами, тут явление в литературе уникальное, особняком стоящее.
…Вот здесь, в нарушение всех мыслимых правил текстового построения и традиций литературного созидательного процесса, откровенно начихав на последние, вступит сам автор. С заглавной буквы «А» или с прописной «я», не суть. С исповедью или с проповедью, не суть тоже, но… с тем, что он, автор необходимо для себя и далеко небесполезно для читателей хочет и должен сказать. О чуде-чудном. О диве-дивном. О явлении, прошедшем мимо, без злого умысла или с оным со стороны некоторых завидующих и поныне, но мимо многих, к горчайшему сожалению моему. Мимо – Владимира Викторовича Орлова: кому не знакомо это имя, и тем более, не читано и не видано вышедшее из-под пера Его, бойтесь! Вы потеряли, может быть, неизведанную соль земли и тропинку к тому сокрытому смыслу жизни, который безуспешно искали. Ибо человек этот возник, или воплотился, где-то далеко среди звезд, между никчемными и скучными «урви-сожри-подвинься!» и прочими загребущими повседневностями, в своей собственной абсолютной реальности, цена которой есть Вселенная. Теперь Он уж умер. Теперь нет Его. И я могу смело говорить и писать о Нем – никакой своекорыстный болван не упрекнет в нарочитости умышленного рекламного лизоблюдства, потому – Ему от моих слов ни холодно теперь и не жарко. Нет пророка в отчестве своем. Нет современного нам классика, и не почитаем мы Его таковым, пока…. Пока не будет истоптана в достаточной мере равнодушными Его могила, пока не будет оплевана она от всей низости души третьесортными бумагомараками – подумаешь, тоже мне, писатель! Не Гоголь же! – кто изрекает такое, оплевал бы и Гоголя, доведись в одно время с ним. А ведь жил Он рядом, все это время – жил, с нами – живой родник сотворенного слова, никогда так не думавший о себе, потому как, пребывал Он на небе и на земле – одновременно. И не гордился. Не просил для себя ничего – ни подхалимских премий, ни вырванных с кровью тиражей, ни покровительства сильных властью людей. И совершал дивные чудеса. И рассказывал о них всем, держащим уши и глаза открытыми, на волшебном языке, не имеющем ничего общего ни с одним природным человеческим, из беспредельного Ничто возникшим, зато умеющим околдовывать и чаровать. Так что – я не дам вам забыть. Не позволю. Когда-нибудь Он обязательно вернется, это будет вечное возвращение присматривающего за нами хранителя-гения, возвращение того, кто не может просто взять и сгинуть или навек пропасть. А в Москве, на улицах и площадях будут стоять: демон-альтист и рядом присмиревший синий бык – у Большого театра, скромный аптекарь возле старого клена – на улице Цандера, озорной Шеврикука с Чашей-Братиной в руке – в Китай-городе. Обязательно они встанут. Плохо, если иначе. Не все, конечно, в нашей воле, но многое, хотя бы и я сделаю, что смогу, обращаясь мыслью и словом снова и снова к Нему, кого я всегда почитать буду за учителя моего. За Колумба того мира, который лежит между всеми иными мирами, и куда нет доступа никому, кроме разве эпикуровых богов…
А КЛФ! КЛФ был КЛФ. И остался. Своевременно плавно перетек в интернет, оброс бородой, забурел, но главное, не растерял себя по ухабам, пребывал и поныне клубом именно любителей фантастики, а где как не там! И сайентологи вышли из фантастов, и карго-культ имеет в основании некую научно-фантастическую подоплеку, пусть и не просматриваемую сразу.
Правда, из глубин интуитивного подсознательного ориентирования к Леонтию сигнально всплывало – не туда он путь держит, ох, не туда! Но с чего-то надо же начинать! Вдруг ниточка и протянется. Клуб – сообщество, политизированное мало, а вот с точки зрения науки, религии и человека вопросы ставит нешуточные. Вопросы те, если не пророческий знак, хотя бы, путеводно подскажут в каком направлении далее брести. Какие ныне мыслительные тенденции в моде? Какие словечки, быть может, войдут в употребление? Какие идеи пока еще только витают в виртуальном воздухе? Прямая дорога не всегда самая кратчайшая, а лучшая… лучшая та, которую знаешь, хоть бы и через бурелом. Джедая, к примеру, Леонтий знал. И уважал за житейскую стойкость. А также – за некоторую бредовость в поведении. Это ж надо! С китайским обоюдоострым мечом «цзянь» за спиной – все, как положено в кассовых кинолентах, витиеватая чеканка с драконом и цветистая кисточка на рукояти, – хорошо еще, нарочно не заточенным, разгуливать по городу Москве! Дескать, спешно с тренировки, в лесном массиве на реке Сетунь, где собираются как раз ему подобные любители боевых искусств. Леонтий самолично был тому свидетелем, не с чужих слов, назначил как-то раз деловое свидание в «Шоколаднице» неподалеку, на Ленинском, Николя так и пришел, с холодным оружием, ничем не прикрытым, поставил небрежно возле батареи – перепуганные официантки, что закономерно, вызвали полицейский патруль. Правда, неприятностей никаких не вышло, сами блюстители, оба молодые парни, рок-радиостанцию частенько слушали, Безобразова узнали, по голосу, ну и документы, конечно, факт принадлежности подтвердили. Дурищи, чего пристали к творческому человеку, сидит и сидит, он же не скачет с саблей наголо! Да и меч тот тупой, им даже батон докторской колбасы, того-этого… не разрубить! Ушли, пожелав приятного аппетита и профессиональных успехов. Но инцидент-то был. Судя по тогдашней реакции Николя, далеко не первый, надо думать – не последний. Вот от этого-то меча и пошло – Джедай, да, Джедай. А вовсе не потому, что диск-жокей. Он и прическу престранную носил – выбривал ровно переднюю часть головы, а сзади ослиным хвостом свешивалась короткая косица. Леонтий пробовал как-то втолковать – ношение китайцем косицы есть знак подчинительной капитуляции перед захватчиками из маньчжурской династии, но, похоже, Николя, пропустил его замечание мимо ушей, косица явно нравилась ему, сама по себе – так какая, в горелый пень, разница! И Николя-Джедай продолжал разгуливать по московским просторам с сомнительным в статусе плетеным сооружением на голове, которое становилось год от года все удивительнее в длину и роскошнее в толщину. Видно, не без тщательного салонного ухода – подозревал о том Леонтий. Но ныне, вспомнив о Джедае, он принялся размышлять совсем об ином.
