– Вот уж воистину, спите спокойно, дорогие товарищи… – процедил сквозь зубы Стоцкий. – Даже не знаю, удастся ли поспать. Все, полагаю, приглашены на всенощные бдения у Юрия Александровича?

Дипломаты совещались полночи – при полном отсутствии связи, без возможности позвонить в Москву. Пару раз отключалось электричество, потом подача возобновлялась, но лампы моргали, и в голову приходили мрачные мысли о бренности всего сущего. Демарш и решительные протесты делу не помогут, но порядок есть порядок. Люди посмеивались: голубиной почтой будем отправлять ноту протеста? Все посольство этой ночью, похоже, не спало. В квартире было душно, неуютно, Вадим уже забыл, когда здесь ночевал. Слонялся из угла в угол, курил.

Включил телевизор – надо же, в стране возобновили вещание! Генерал Гортес давал первое телеинтервью в роли «спасителя нации». За его спиной был прикреплен к стене государственный флаг, неподвижно стояли сподвижники в форме с мучнистыми лицами. И чтобы не совсем шокировать сограждан – двое в штатском. Журналистка была шелковой, провокационных вопросов не задавала. Она боялась, дрожали руки. Генерал был собран и невозмутим. В стране с сегодняшнего дня новая власть, о чем он официально и извещает общественность. Он по-прежнему выступает за социальную справедливость и равенство, привержен демократическим ценностям (а вот это уже что-то новое). Но больше не мог терпеть такое положение вещей. Страна катилась в пропасть, и нужно было что-то менять, пока экономический кризис, усиленный войной и политической неразберихой, не ударил по всем и каждому. Он много думал, переосмыслил свои прежние принципы и твердо убежден, что поступает правильно. В Гвадаларе объявляется военное положение, действует комендантский час, запрещены собрания, митинги – если они направлены на возвращение прежней власти. Армия временно берет на себя управление страной. Граждан просят понять и проявить терпение. Генерал Гортес вовсе не собирается преследовать своих политических оппонентов (а вот это было полным враньем), горячо надеется, что в скором времени страна вернется к нормальной жизни…

Вадим раздраженно выключил телевизор, развалился на кровати. В голове возник образ Каталины. Так кстати, нечего сказать… Удалось ли ей уйти? Даже если так, темперамент горячий, взрывоопасный, любит рисковать – обязательно нарвется на крупную неприятность. «Завтра в полдень буду ждать тебя на улице Соледад, 14…» Он обязан, черт возьми, оказаться на этой улице! Или перегружен другими делами?

Ночь прошла отвратительно, Вадим заснул перед рассветом. Утро не принесло ничего утешительного. По улице Аламеда ходили военные с АКМ (на стандарты НАТО еще не перешли). На противоположной стороне дороги стоял БТР, выразительно развернув к посольству скорострельную пушку. Каморного пришлось поставить в известность, аккуратно опустив щекотливую тему, куда и зачем. Служебная необходимость – отчасти так и было.

– Сладу с вами нет, – ворчал начбез, провожая майора до калитки. – Не успели появиться, как опять исчезаете. Обидно, что не имею права вами командовать, а то мгновенно наложил бы вето и отправил на кухню чистить картошку. Всеми в этом учреждении могу командовать, а вот вами – нет. Надеюсь, отдаете себе отчет, что можете далеко не уйти? И не поможет вам дипломатическое прикрытие. Сдается мне, что для американских спецслужб вы весьма желанный гость… Ладно, воля ваша, но будьте осторожны. На Аламеда не выходите, дуйте в другую сторону. Увидите военных – сразу назад, я буду ждать вас у калитки несколько минут…

Вадим выскользнул наружу, присел за кустом. Переулок был пуст. Сердце упруго стучало, просыпался охотничий азарт. Каталина была не только девушкой, которую он хотел видеть, – она могла иметь важную информацию. Впрочем, он плохо представлял, что такое при текущем положении вещей важная информация. Вадим махнул Каморному рукой и припустил по дорожке.

Все случилось даже быстрее, чем можно было представить. Он вышел из переулка, шел прямо, не оглядываясь. Задние ворота отсюда не просматривались. До проулка, в котором он мог бесследно исчезнуть, оставалось несколько метров. За спиной раздался шум приближающейся машины. Екнуло сердце – ведь предупреждали люди! Он ускорил шаг, свернул. Сработали тормоза, стали распахиваться двери. Вадим перешел на бег, но еще не прошла тяжесть в ногах, они вели себя просто как предатели! Обернулся, сжал кулак – все равно не уйти. Навалились трое – вроде в штатском, с европейскими, хотя и не очень добродушными лицами. Но уже поздно кусать локти и посыпать пеплом голову! Он ударил кулаком в ненавистную англосаксонскую физиономию – попал, хоть это утешило. Один из трех отвалил, как сбитый «мессер», но майору и двух хватило. Его повалили, набросились, стали пинать. Он отбивался ногами и снова кому-то заехал! Это лишь добавило ярости оппонентам, теперь пинали сладострастно, с каким-то изуверским упоением. Все болело, он сдался, понял, что проиграл, сил не осталось. Голова отключалась, и даже острая боль не возвращала ощущения. Его рывком подняли, отвесили плюху в челюсть и потащили к машине…

Везли довольно долго – сплошные повороты. Сознание включалось и тут же гасло, не успевая померцать. Он пришел в себя на завершающем отрезке пути, начал подниматься с грязного пола, получил коленом под дых и успокоился. Снова будто плавал в киселе. Открыв глаза, обнаружил, что находится в бетонном боксе с зарешеченной дверью. Дощатые нары, стены в волдырях и потеках, закуток с подобием унитаза. Из-за решетки доносился гул, отдаленные голоса, но никто не появлялся, видимо, камера находилась с краю. Вадим забрался на нары, сел, отдышался. В узкое окошко под потолком проникал солнечный свет. Дышать было трудно, и к животу не хотелось прикасаться – били по нему качественно. Он размеренно дышал, дожидаясь, пока уйдет боль. Послышались шаги. Поднял голову. За решеткой стоял латиноамериканец в униформе песочного цвета и пристально его разглядывал. Вадим привстал, собираясь выразить решительный протест, но закашлялся, схватился за живот. Субъект в форме показал прокуренный оскал и ушел.

Текли минуты, ничего не происходило. Он подошел к решетке, вцепился в нее пальцами. Ничего не видно, кроме фрагмента коридора, решетка находилась в нише. Устал, словно в гору забрался, – побрел обратно. Опять сидел, ждал у моря погоды, приходил в чувство. Тоска пилила, он гнал ее подальше. Нужно уметь проигрывать. И в следующий раз не допускать прежние ошибки. Впрочем, про следующий раз – это к другим… Циновка скрипела под телом, пахла отнюдь не ароматическими маслами. Вадим свернулся на боку зародышем, погружался в полузабытье. Затем совсем отключился. Когда очнулся, за окном стемнело, в коридоре горела тусклая лампочка. Часов на руке не было – пропали самым чудесным образом. Физическое состояние улучшилось, в отличие от морального. На полу перед дверью что-то стояло. Он не слышал, как открывалась дверь. Подошел, опустился на корточки. Сперва решил проигнорировать, мол, мы гордые, что попало не едим. И вообще объявляем голодовку. Но передумал – силы еще потребуются. Не вставая с корточек, выхлебал алюминиевой ложкой безвкусную похлебку, похрустел затвердевшей кукурузной лепешкой. Выпил холодную воду, которой могли бы принести и побольше. Снова свернулся калачиком, забылся. Вроде открывалась дверь, работник заведения «тюремного типа» забрал пустую посуду. Беспокойный сон сменялся пробуждениями, давила тоска, наплывали видения – одно другого краше. Он варился в собственном поту, полночи проспал, полночи промучился…

Наутро пытался вспомнить, где он находится и чем вызвана столь разительная смена обстановки. С головой творилось что-то пугающее. Вспомнил – колючий ком вцепился в горло. Стал делать физические упражнения, размял конечности, коленные и плечевые суставы, потом отдохнул. Снова стал рвать жилы и душу – до полного изнеможения. Бодрость духа не приходила. С бодростью тела тоже было сложно.