– Неплохо было бы, – сдавленно ответил Илья, упираясь подбородком в рукав гимнастерки, положив автомат на рельс, и хоть Семенов в эту минуту не мог видеть выражения его лица, по интонации догадался, что он злорадно ухмыльнулся.

Время давно вышло, а бандиты все не появлялись; это стало настораживать, и Семенов озабоченно произнес, высоко приподнимая голову:

– Слышь, Илюха, что-то здесь нечисто. Может, они передумали? Как думаешь?

По третьему пути, грохоча на стыках, прополз состав с черными от налипшей грязи наливными цистернами, распространяя острый запах нефти и почему-то соленой селедки. Под его тяжестью ощутимо дрожала земля, передавая трясущуюся волну лежавшим на насыпи оперативникам. Потом медленно прошел через станцию в одну и другую сторону маневровый паровоз, выпуская горячий пар и выкидывая из трубы высоко вверх черный столб мазутного дыма, подавая пронзительно резкие сигналы.

За шумом Семенов не услышал, что ответил ему Журавлев, но переспрашивать не стал. Он задумчиво покусал губу: привычная сутолока, происходившая на станции изо дня в день, ему показалась настолько подозрительной, что Леонтий решился на вылазку. Он поднялся на колени и, внимательно оглядевшись по сторонам, заметил притаившихся в разных местах своих людей. Затем осторожно встал в полный рост, с опаской ожидая откуда-нибудь внезапного выстрела, неподвижно постоял, прислушиваясь к станционным звукам. Не услышав ничего стороннего, на что можно было обратить особое внимание, Семенов только с удивлением отметил для себя, что нигде не видит охранявших вагон милиционеров и уже более уверенно зашагал к вагону.

Опираясь на приклад автомата, поднялся Илья; держа ППШ наготове перед собой, осторожно пошел следом, не переставая осматриваться вокруг.

– Это что?! – неожиданно воскликнул Семенов и поспешно присел на корточки.

Не сводя с него настороженных глаз, боковым зрением следя за обстановкой на станции, подошел Илья. Увидев лежавшего на боку милиционера с перерезанным горлом, над которым склонился Семенов, рассматривая рану, он перевел взволнованный взгляд немного далее и вдруг возле колесной пары заметил труп другого милиционера. Он сидел в беспечной позе, откинувшись на спину, плотно прислонившись спиной к массивной колесной буксе. У него также было перерезано горло. Судя по тому, что кровь успела свернуться, с момента его убийства прошло не более часа-двух.

Журавлев вскинул голову, как бы к чему-то прислушиваясь, и быстро вернулся к чуть приоткрытым дверям вагона. Заглянув внутрь, он разочарованно, непроизвольно замычал, потом прямо по-звериному прорычал:

– Обвели нас, Леонтий, вокруг пальца, как неразумных пацанов. Это не тот вагон. Вагон с мехами, по всему видно, отогнали в тупик, а на его место поставили другой. Больше он деться никуда не мог. Дежурный по станции заметил бы и не дал ему зеленый свет на выезд. Обхитрили нас бандиты. Воспользовались суматохой и угнали его в отстойник. Там и выгружать удобнее, и машины можно подогнать без проблем. Вероятно, у бандитов не только обходчик свой человек, но и кто-то из машинистов с ними связан.

– Ничего-о-о, – зловеще проговорил дрожащими спекшимися от сухости губами Семенов. – Дай только с бандой разобраться, и мы всех на станции перешерстим. Никуда они от нас не уйдут. Сволочи. И того предателя, сотрудника из НКВД, найдем, теперь он от нас никуда не скроется.

Семенов поднялся, медленно оглянулся, выискивая ошалелыми глазами затаившихся за вагонами, за стрелками и за другими крупными предметами сотрудников НКВД, и вдруг раззявив перекосившийся рот в страшном крике, как будто звал за собой в атаку, бешено закричал:

– За мной, парни!

Он отчаянно взмахнул пистолетом в вытянутой руке в сторону отстойника, где наверняка теперь находился еще не совсем разграбленный налетчиками вагон, и первым побежал в указанном направлении. За ним, выскакивая из предрассветной темноты, с глухим топотом побежали оперативники и милиционеры. Время от времени кто-нибудь из них спотыкался о шпалы и сдержанно матерился, но проворно поднимался и продолжал все так же упорно бежать вперед.

Чуня в неудобной позе лежал за стрелкой и, волнуясь, то и дело оборачивался назад, боясь угодить под маневровый паровоз, который постоянно находился в движении. В один из таких критических моментов, когда насыпной вагон, должно быть с зерном, толкаемый пыхтящим паровозом, проходил практически в метре от него, Чуня едва не проглядел двигавшиеся на расстоянии пятнадцати шагов слева тени людей в милицейской форме. Они двигались, будто привидения, перемещаясь в его сторону абсолютно без звука, потому что треклятый паровоз своим шумом напрочь глушил звуки их шагов и бряцанье оружием.

Чуня испуганно икнул от неожиданности, проворно развернулся и на коленях пополз по щебенке, чувствуя, как в кожу больно впиваются острые камни. Метров через пять он торопливо поднялся и, пригибаясь, держа в руке немецкий автомат «шмайсер», побежал, почему-то петляя, как заяц, к своим подельникам, которые в это время разгружали вагон с соболиным мехом.

Разминувшись с Косьмой, который пер на своем горбу огромный мешок с кожами к полуторке, стоявшей внизу высокой насыпи, Чуня вплотную приблизился к Ливеру, руководившему разгрузкой. Он стоял возле распахнутых настежь дверей вагона и бурно жестикулировал, раздраженно отдавая короткие команды и взывая к разуму оголтелых налетчиков.

– Дохлый, шевелись, падла! Рохля, удавлю, паскуда! Только попробуй заныкать хоть одну шкурку. Рында, мать твою, бери вот тот мешок… справишься. Морду вон какую отъел!

– Ливер, Ливер, – затараторил Чуня, едва ли не упершись своей кривившейся от волнения и страха физиономией в грудь главаря, – там легавые! Человек десять, а может, и больше. – Бандит указал через свое плечо грязным большим пальцем с отгрызенным ногтем: – Должно быть, по наши души!

– Волну не гони, – злобно пробурчал Ливер и взглянул поверх его головы. Увидев вдалеке несколько мелькнувших серых силуэтов, предусмотрительно прятавшихся за вагонами, он распорядился: – Как только нехристи окажутся на виду… между тем и тем вагонами, вали их на хер…

– Это мы могем, – осклабился Чуня; торопливо вернулся в конец теплушки, удобно расположил ствол автомата на сцепке и стал ждать, когда приблизятся милиционеры, нетерпеливо переступая ногами, поминутно сплевывая набиравшуюся в рот слюну и зло бормоча: – Застукали, падлы. Но ничего, Ливер знает, что делает.

Тем временем Ливер глазами отыскал Веретено, лихорадочно пихавшего шкурки в обширные мешки; негромким свистом подозвал его к себе.

– Жора, передай нашим, что менты на хвосте… Пора сматываться. У машины встретимся. Быстро!

Стремительно съезжая на подошвах сапог по насыпи, Ливер вдруг услышал за спиной отдаленный хриплый голос, доносившийся из-за разграбленного ими вагона:

– Граждане бандиты, сдавайтесь! Вы окружены! Сопротивление бесполезно!

«Ишь ты, – подумал главарь, – на понт берет, падла», – но на всякий случай пригнулся, чтобы не привлекать к себе внимания, стараясь, чтобы голова не торчала на фоне светлеющего неба. «Чего же там Чуня медлит, – вновь подумал он, и в эту минуту четко, как швейная машинка, застрочил автомат Чуни: было слышно, как пули, ударяясь в рельсы, рикошетили, со звонким цвиканьем улетали куда-то в пространство и в дощатые стены вагонов. – Молоток, парень, дело свое знает!»

Мимо, опережая его, кубарем скатился Лиходей, держа в одной руке трофейный вальтер, а в другой – связку соболиных шкурок.

– Брось, гнида, – рявкнул Ливер. – Сейчас не до этого… быть бы живу!

Он сходу толкнул в грудь поднявшегося Лиходея. Тот от сильного тычка опрокинулся на спину, высоко задрал свои худые ноги в обтягивающих брюках, выставив на обозрение лопнувшую подошву левого ботинка. Выронив шкурки, Лиходей тотчас испуганно вскочил, окрысился, обнажив зубы.

– Ты это… не особо, – в запарке крикнул он озлобленно.