– Так он немецкий шнапс называет.

Действовать надо было быстро и решительно. Слишком опасен становился этот бандеровец.

– Я займусь этим вопросом, а ты, как закончишь, подъезжай сюда. Понял?

Гном сработала четко. Когда вечером Эрвин заехал, Север передал ему пузырек с таблетками.

– Достаточно одной, чтобы он свалился.

– Можно две, чтобы с гарантией? Он такой крепкий кабан.

– Можно. Едешь сейчас к нему. Давай препарат не сразу, пусть выпьет, расслабится, контроль уже будет не такой. Как он свалится, выйдешь на улицу, входную дверь не захлопывай. Я тебе мигну фарами, значит, езжай домой. Встретимся через три дня здесь же, но не раньше. Пусть все уляжется. Будут спрашивать, был ты у него или нет. Отвечай – был, тебя могут увидеть, потом повздорили, и ты уехал. Больше ничего не знаешь.

– Он живет по адресу…

– Мы знаем. Езжай.

Почти два часа Север с Гномом сидели в машине и наблюдали за обстановкой. Чтобы было удобно смотреть назад, Грета обняла Вилли. Надо было еще и целоваться – что только не сделаешь ради конспирации. Недалеко от них стоял фургон с надписью «Почта».

Эрвин поздно ночью вышел из гостей и направился к своей машине. По нему никак нельзя было сказать, что он два часа пьянствовал. Север мигнул фарами, агент уехал.

Неожиданно во двор заехали две машины полиции. Без сирены, но с включенными маячками. Из них стремительно выскочили несколько крепких мужчин в гражданском и в форме. Они отправились в соседний с Остапом Сливой подъезд. Следовало побеспокоиться о безопасности. Север как руководитель операции отвечал прежде всего за безопасность сотрудников, наряду с ответственностью за результат операции.

Сигнал для экстренного отхода группы эвакуации – три коротких гудка. Если полиция, или кто там с ними, в спешке перепутали подъезды, а их каким-то образом вызвал агент ЦРУ, то приехавшие вернутся с минуты на минуту. Решение надо было принимать мгновенно. Иначе двор заблокируют и начнут проверять всех находящихся здесь. Засада на изменника рисковала превратиться в капкан для охотников.

– Быстро выходи, – скомандовал Матвей напарнице. – Только спокойно. Дойдешь до угла, будешь наблюдать. При любом обострении ситуации ты должна немедленно скрыться и по экстренному каналу покинуть Берлин. Все. Уходи.

Девушка молча выполнила приказ. Север аккуратно повернул ключ в замке зажигания, мотор успокаивающе заурчал. Теперь достаточно мгновенья, чтобы сорваться с места, но не для того, чтобы быстро скрыться, а чтобы успеть трижды бибикнуть и пойти на таран полицейских машин. Он тем самым отвлечет внимание и силы на себя, что даст коллегам из почтового фургона возможность скрыться в поднявшейся суматохе. За себя Матвей не переживал. Силовая тактическая подготовка в спецназе ГРУ давала хорошие шансы на то, чтобы в рукопашной справиться с немецкими оперативниками и раствориться в ночном городе.

Через несколько минут группа правоохранителей вывела в наручниках какого-то мужчину. Они стали рассаживаться по машинам. Один из немцев задержался, чтобы внимательно рассмотреть машину Вилли, но его быстро окликнули. Полицейский кортеж так же стремительно, как и появился, умчался прочь.

Из-за угла показалась хрупкая фигурка девушки. Кто-то должен был проверить ситуацию на месте, и Гном решила проявить самостоятельность.

«Молодец девочка. Не струсила. Знает свое дело», – мысленно похвалил напарницу Север.

Девушка не торопясь прошла вдоль дома, ненадолго задержалась у нужного подъезда и одобрительно кивнула. Затем так же спокойно, продолжая наблюдение, прошла до другого угла. Матвей дважды мигнул фарами.

В это время из фургона вышли два крепких парня в фирменных комбинезонах почтовой службы и понесли в подъезд большой деревянный ящик. Наверное, кому-то прислали большую посылку. Минут через двадцать они вышли с тем же ящиком. Очевидно, адресата не застали дома, хотя ящик заметно потяжелел. Мягко завелся мотор, и фургон, упрямо фыркая, укатил.

Дело было сделано.

Через два дня куратор встретился с информатором.

– С Мэрфи виделся?

– Вчера. Мне кажется, его больше интересует мой поход к русским танкистам, чем судьба Сливы. Он просто спросил, когда я видел его последний раз и было ли что-то подозрительное. Получив ответ, сразу перешел к инструктажу, на что надо обращать внимание при посещении советской воинской части.

– Что-нибудь еще?

– Я передал ему первую заметку от Ветра, – Эрвин засмеялся. – Тут же вызвал переводчика. Ему понравилось, обещал разместить в ближайшем выпуске «Посева» или «Граней». Повязать хочет Ветра.

– Значит, все идет по плану. Александр, все хочу тебя спросить, твоя жена знает, что ты работаешь на советскую разведку?

– Знает. – Голос собеседника был ровный и спокойный. – Ты не переживай, моя Элеонора меня не сдаст и вас тоже. Пока я работаю на вас. Она у меня крепкий боец. Закалка гитлерюгенда.

– Что ты этим хочешь сказать? – попросил пояснить Вилли.

– Понимаешь, гитлерюгенд – это не наши пионеры. Наши поют песни, стихи читают, ходят строем, помогают слабым. Многое строится на энтузиазме. Пока наши жгут пионерские костры, югенды жгут неправильные книги. У немцев это, прежде всего, дисциплина и порядок. Поют они предпочтительно марши и ходят тоже маршем. Понятна разница? Помощь оказывают не по желанию, а по расписанию. У всех есть книжечка, куда записывают каждый такой поступок и достижения в спорте. От этого зависит, какой значок тебе вручат. Все учитывается.

– Знаменитый немецкий орднунг.

– Не только это, но и поощрение отличившихся. Наиболее достойные получают кинжал гитлерюгенда.

– У меня тоже был перочинный ножик, хоть я и был пионером, а не хулиганом, – Северу стало даже как-то обидно.

– Кинжал вручается членам гитлерюгенда в качестве знака отличия не столько как отличие за усердие в учебе, сколько как возможность подчеркнуть привилегированность и принадлежность их владельцев к определенной военизированной элитной группе. Они должны были пройти посвящение. На клинок наносилась надпись-девиз Blut und Ehre.

– Кровь и честь, – автоматически перевел Матвей.

– Прежде всего, кровь. Папаша Элеоноры был важный чин в СС и хотел, чтобы дочь прошла крещение кровью. Он купил на рынке кролика, дал ему несколько дней пожить в семье, чтобы дочка привязалась к пушистой игрушке. А потом при всем отряде она должна была убить питомца этим кинжалом.

– Кого убить? – Север был ошарашен.

– Элеонора убила кролика. Кто-то кошку, кто-то щенка, кто-то крысу. Пролитая кровь закаляет веру. А вера – это основа верности. Эти мальчишки в мае сорок пятого, чтобы доказать свою верность фюреру, лезли под самые гусеницы наших танков с фаустпатронами. На верную смерть. Затем американцы закалили веру Элеоноры, продержав ее полгода в концлагере Дахау. Теперь у нее нет родителей, нет Родины. Есть только я и дочь. За нас она будет стоять насмерть.

– Надеюсь, когда она ложится спать, не кладет свой кинжал под подушку, – попытался пошутить Север, но быстро понял, что сморозил глупость.

– Нет, под подушку не кладет. Ее кинжал лежит в шкатулке, рядом с моим люгером и двумя запасными обоймами. Она умеет уверенно и без колебаний пользоваться и тем и другим, – голос Александра продолжал звучать ровно, без интонаций, как замороженный.

– Хорошая машинка: 9 миллиметров, магазин 8 патронов, прицельная дальность 50 метров. – Матвею был неприятен этот разговор, и он постарался побыстрее закончить встречу с агентом.

Грета принесла сообщение о срочном вызове в Берлин. Это было необычно, так как Северу было запрещено появляться в «советской Бизонии». Иногда так называли современную Германию, что означало две зоны – зона оккупации СССР и объединенная зона США, Великобритании и Франции.

Вилли рассчитался с текстильной фирмой и предупредил, что по семейным обстоятельствам какое-то время будет отсутствовать. Оставив машину в гараже, он на метро укатил в Восточный Берлин. Здесь позвонил по соответствующему номеру телефона и отправился на конспиративную квартиру. Там его встретил Великанов.