– И что же вы о нем теперь знаете? – спросил Корнев.

Ткаченко достал из портфеля толстую папку и положил ее на стол.

– Я много поработал за последние сутки и теперь здесь все, что нам на сегодняшнее время известно о Сазонове. Мы давно за ним охотились и вот наконец-то сумели его взять. В криминальном мире после войны он звался Антипом, потому что присвоил себе документы Егора, но в документах тайной полиции Третьего рейха, ГФП, он имел другую кличку – «Spitz». Наверняка это прозвище от финского шпица[356].

Его опознали несколько свидетелей из числа его жертв и двое таких же, как он, изменников Родины. Еще до войны Степан Сазонов был осужден за вооруженный грабеж и, отсидев свое, освободился в апреле сорок пятого. Он возвратился в Псков и поселился у своей тетки, которая проживала на улице Лесной, на том же этаже, где проживал Крапивин и вы, Лиза. Завладев коллекцией, он припрятал ее, а когда гитлеровцы вошли в город, сразу же явился в комендатуру и сообщил, что ненавидит большевиков и готов сотрудничать с новой властью. Сазонов был зачислен в ГФП – тут-то он и стал Шпицем. Ему было поручено собирать сведения о лицах, сочувствующих Советской власти, и он выполнил это поручение на отлично. Встреча с Лизой стала для нашего Шпица настоящим подарком судьбы. Лиза, сама того не ведая, познакомила Степана с Егором и Василием и помогла предателю внедриться в подполье.

Когда по доносу Сазонова подпольщики были схвачены, Шпиц лично расстрелял двух членов своей ячейки «Смерч» – Березу и Сохно. А Василий Малашин, согласившийся сотрудничать с гитлеровцами, по приказу немецкого офицера выпустил целую обойму в Егора Антипова. Со слов Лизы мы знаем, что Егор и Василий были влюблены в нее, а так как девушка выбрала последнего, это стало еще одной причиной, по которой Василий без зазрения совести убил своего лучшего друга.

Малашин, как вам уже известно, после этого был направлен в ягдкоманду «М», орудующую в Себежском районе. Сазонов же продолжал свою службу в ГФП и еще немало поспособствовал разоблачению тех, кто был верен своей стране и вел посильную борьбу с захватчиками, – Ткаченко положил руку на папку. – Здесь все известные нам злодеяния этого мерзавца. Что-то нам уже было известно, а что-то выяснилось в последние сутки. После отступления немецких войск подразделение Сазонова оказалось на территории Германии и уже там было уничтожено. Сам Шпиц бежал в глубь страны, где затерялся среди беженцев.

Но у Сазонова была причина вернуться в Союз. Да-да… та самая коллекция персидских монет, ради которых он и устремился навстречу собственной гибели. В Пскове Сазонов случайно столкнулся с Малашиным. Тот вместе со своим приятелем Лосем выследил Сазонова и привел в банду. Все, что случилось потом, вы уже знаете и без меня. – Ткаченко завязал тесемки и протянул папку Звереву. – «Дело» имеет гриф особой секретности, но я даю его вам для ознакомления. У вас на это ровно два часа, потом я его заберу.

Зверев кивнул и передал «дело» Богданову:

– Мне это без надобности. Пусть Вадик все изучит, а у меня сейчас есть дела поважнее, – Зверев посмотрел на Корнева.

– Я понял, – кивнул подполковник.

Он позвонил дежурному и приказал подать к подъезду автомобиль.

В окошко светило солнце, с улицы раздавались птичьи трели, а в палате пахло спиртом, едкой микстурой и апельсинами. Антипов лежал на кровати, возле него на табурете сидел подполковник Корнев, облаченный в белый халат, и держал на коленях авоську с кефиром и фруктами. Начальник псковской милиции то и дело запускал пятерню в волосы и нервно откидывал назад густую шевелюру. Зверев, тоже в белом халате, стоял у стены и безучастно смотрел в окно.

– А знаешь, Ефимыч, я ведь верил, что Егор не мог стать предателем. Не так я его воспитывал, не такой у него был характер, – голос генерала дрожал.

– Мы сделали все, что смогли. Вернуть к жизни вашего сына мы не можем, но его имя навсегда останется честным! – заверил генерала Корнев.

– Спасибо… спасибо, Степан. Это даже больше, чем я просил! И ты, Паша… Вы просто… я уже и не знаю, что и сказать.

– А вы и не говорите, – сказал как отрезал Зверев.

– Вам вредно волноваться! – вмешался Корнев. – Ешьте вот апельсины и поправляйтесь. С сердечком лучше не шутить…

– Теперь это не важно! Егор погиб как герой, теперь мне плевать на все эти инфаркты! Теперь и умереть не страшно…

– А вот умирать вам сейчас нельзя! – заявил Корнев. – И даже не думайте о смерти! Ведь теперь вам есть для чего жить!

Он подошел к двери и позвал ожидавших в коридоре. В палату вошли Лиза и маленький Ванечка. Генерал поначалу нахмурился, потом откинул одеяло и поднялся в кровати.

– Кто это?

Корнев подтолкнул оторопевшего Ванечку:

– Ну что, герой, иди обними деда…

Зверев молча вышел из палаты. Он не попрощался ни с Корневым, ни с Лизой, ни с генералом, а просто покинул больницу и направился вдоль улицы в направлении реки.

Зверев шел по набережной и прямо из бутылки пил только что купленный им в ларьке теплый «Тархун». Издалека доносилась музыка, впереди звякнул трамвай, маленький мальчик на противоположной стороне улицы упал и громко стал звать маму.

В сквере Зверев облюбовал лавочку, сел и закрыл глаза.

Ветерок, словно ласковые руки женщины, касался его лба и щек. Щебетали птицы, река то и дело накатывала на прибрежную гальку свои теплые воды.

Послышался шорох. Зверев открыл глаза. На лавочку, прямо напротив него, присела женщина: лет тридцати, в темно-бордовом платье с вырезом на груди. Она открыла сумочку, достала зеркальце и стала припудриваться. На шее у нее висели коралловые бусы, голову украшала соломенная шляпка в стиле «Клош».

Зверев закусил губу, сунул руку в карман и достал пачку «Герцеговины Флор». Женщина делала вид, что не замечает сидящего напротив нее Зверева. Но когда их глаза на мгновение встретились, уголок рта незнакомки чуть дрогнул. Зверев это заметил.

Еще он заметил, что, когда доставал сигареты, из кармана выпал клочок бумаги. Он поднял его. Это был тот самый листок, вырванный из сборника кроссвордов, на котором при их первой встрече Саша написала номер своего телефона.

Зверев на мгновение задумался, закурил и поднес к листку еще не погасшую спичку. Бумага вспыхнула, Зверев бросил ее себе под ноги.

Когда ветер развеял пепел, Павел Васильевич встал и уверенным шагом двинулся к красотке «а-ля Клош». В этот момент он снова почувствовал себя Зверем…

Сиверс-Херенхауз, земля Рейнланд-Пфальц,

Германия, май 1945

Когда с улицы донеслись первые грозовые раскаты, Хумберт Пауль фон Зиверс ан дер Майн, носивший титул фрайхерра, то есть барона, подошел к окну и распахнул ставни. Глядя на темно-сапфировые облака, сгущающиеся над усадьбой, этот худощавый сорокапятилетний мужчина, облаченный в чистую сорочку и малиновый смокинг, сшитый из тончайшего бархата, снял очки, протер их носовым платком и снова водрузил на нос. Подбородок барона был гордо поднят, глаза яростно блестели, победный клич так и рвался из его колыхающейся груди. В этот момент он сам себе казался истуканом, высеченным из мрамора, эдаким небожителем, способным побороть любую стихию, одолеть самого страшного врага.

Да! Он это сделал, завершил свою работу. Ему осталось лишь нанести последний, финальный штрих.

Скрипнула дверь. В комнату вошла светловолосая женщина в черном шелковом халате, голубоглазая, с ярко накрашенными губами. Она поставила на стол поднос с двумя бокалами, бутылкой коньяка «Асбах Уральт» и лимоном, порезанным на тонкие ломтики.

Хумберт посмотрел на нее холодным немигающим взглядом и скривил губы. Запах табачного дыма, который ворвался в кабинет вместе с этой женщиной, вызывал у барона раздражение.