И когда юные разведчики команда на команду разыгрывали «истории в следах» (то есть одни прятались, а другие искали), Сонька пропала. Когда это выяснилось, Ольга ринулась ее искать – и пропала тоже.

– Битых два часа ищем! Домой пора, а их нет! – плачущим голосом резюмировала Наташка. – Витька и Санька собрались прочесывать местность.

«Мама!» – подумал Акимов и рванул в карьер.

Успели, слава небесам. Приходько и Маслов только планировали операцию, а пока всех мелких сцепили в цепочку, как на игру «Бояре, а мы к вам пришли», пообещав, что убьют любого, кто оторвется. Малыши, увидев Акимова, так вереницей, не отпуская рук, взяли его в плотное кольцо и начали наперебой блеять, сообщая то, что уже было известно.

– Все-все, понял. Ну-ка, цыц!

Воцарилась относительная тишина. Лейтенант скомандовал:

– Теперь как есть, за руки, чешите обратно к домам. Старшие! Мелких развести по родителям. Приходько, Маслов, доложите Остапчуку, Сорокину…

– Мальки сами дойдут! – прервал Санька.

– Мы вам пособим, – пообещал Витька.

– Не грудные, – резюмировал Приходько.

– Отставить! Всех доставить по домам, и чтобы никого не потерять!

Выяснив, где последний раз видели девчонок, он отправил горе-разведчиков восвояси. Они ушли стадом, погоняемые Санькой и Витькой. В лесу стало тихо.

Сломав толстую палку, Акимов шел, время от времени кричал «ау» и колотил по стволам. Он и до доклада Катьки этот лес не жаловал, слышал, что в нем и до войны много всего творилось. И при его, акимовской, службе обнаружился как минимум один схрон, битком набитый стволами и съестными припасами. Грибники-ягодники набредали на мины. Пытливые пионеры бестрепетно лазали по дотам и пулеметным колпакам, радостно докладывая о своих находках Сорокину. Тот тщательно выяснял детали и координаты, наносил новые данные на старые карты. Когда Акимов однажды спросил: «Зачем?» – объяснял без обиняков:

– Затем, что, как только кто пропадет, будем знать, где искать.

«Хорошо бы эту карту иметь», – мелькнуло в голове. Он рассердился. При чем тут доты-мины?! Речь о том, что сам массив такой огромный и протяженный, что по нему, не зная азимута, можно уйти к черту на рога, ни разу не выйдя к людям!

«Это если все-таки не наткнуться на мину, миновать овраги, болота и торфяники».

Отставить. Одна-единственная мелкая никчема далеко не уйдет, не дотащится. Будь у нее хоть сто компасов, все равно начнет кружить на месте. А никчема крупная должна сообразить, что делать.

Это если не напорется на того самого, непонятно кого.

Сергей тряхнул головой, отгоняя, казалось, роившиеся вокруг призраки.

Огляделся. Как бы самому не заплутать. Он ушел далеко, даже железной дороги почти не слыхать. Следов глупой Соньки по-прежнему никаких. Ясно, легонькая девчонка заметных может и не оставить, но крупная-то могла бы сообразить, что хотя бы ветки надо надламывать по пути, для меток!

Глянул на часы, потом на солнце. В сотый раз прислушался – тишина, и с той и с другой стороны. Что, и пионеры ничего не поняли? Или взрослые медленно бегают? Скоро стемнеет.

«Найду – убью. Сначала их, потом Большакова. Твою мать, нашел время выслуживаться! Игры, походы!»

Деревья разошлись, кусты поредели, Акимов вышел на поляну. Посреди торчал фундамент какого-то дома. Похоже, бывшая сторожка лесника, теперь просто холм, поросший зеленью, ивняком и полынью… цикорием, чтоб ему пропасть. Рядом зияет провал, видимо старая картофельная яма. А между прочим, что там?

Лейтенант прислушался: тихо. В очередной раз позвал – ответа нет. Достал зажигалку, улегшись на живот, сунул голову в темноту. Пусто, лишь несет сыростью, никого не видно, камни, холмики, похожие на кротовьи выворотни. Все-таки позвал гулко, как в трубу:

– Есть кто?

– Ну есть. Что орать-то? – послышался раздраженный басок.

Сергей аж на пупе подпрыгнул. Вскочил, обернулся.

Сонька!

Вся в прыщах от комариных укусов, шаровары и фуфайка – в глине и зелени, на рассерженной мордочке – царапины от веток. Но вся девчонка, бесспорно, целая и невредимая, что весьма хорошо.

Плохо другое: с ней рядом, на пенечке, восседал ее любимый дядька, супруг Сергеевны, уголовник и прохиндей Введенский, Михаил Лукич. Тот самый, который, по официальной версии, перевоспитывался в колонии. Одет в гражданку – тельняшка, пиджак, галифе, на руках – Сергей удивился – перчатки. И держит – Акимов со свистом втянул сквозь зубы воздух – маленький фанерный, бесспорно скрипичный, футляр.

Ольги с ними не было.

– Где Гладкова? – спросил Акимов у Сони.

Та вздернула нос:

– Мне почем знать? Стану я за овцами бегать.

Введенский молчал и улыбался. Он, в сущности, изменился мало: такой же тощий, долговязый, разве щеки ввалились еще больше, на голове уже ни одного черного волоса, но хитрая морда гладкая, и глаза смотрят остро.

Он наконец соизволил подняться, сделал несколько шагов, заметно кренясь набок, – видать, снова спину сорвал. Футляр переправил под мышку, вальяжно, как настоящая белая сволочь, сдергивал перчатку и, сдернув, протянул ладонь:

– Желаю здравствовать, гражданин лейтенант.

Сергей машинально потянул руку, но замешкался, увидев, какая у Введенского ладонь – серая, страшная, в каких-то язвах, в кожных складках залегла грязно-пепельная то ли пыль, то ли грязь. Введенский с пониманием ухмыльнулся, собрался натянуть перчатку обратно, но Акимов все-таки пожал ему ладонь.

– Что у тебя с руками?

– Цемент. Ожоги, – кратко объяснил Введенский.

– Какими судьбами, Михаил Лукич?

– Гуляю себе, заплутал, – улыбаясь, заявил он, – смотрю: Сонька с компасом. Блуждала в трех деревах и ругалась последними словами.

Он отвесил племяннице легкий подзатыльник, а она ласковым котенком боднула головой его лапищу, совершенно не смущаясь ее уродства. И принялась оправдываться, показывая компас:

– Глупая штука сломалась.

Дядя возразил:

– Нечему там ломаться. Пользоваться надо уметь. Показываю еще раз.

И, зажав меж коленей футляр, освободил руки, принялся объяснять. Акимов спросил:

– Где Ольга?

Не поднимая головы, тот спросил:

– Ольга? Это которая?

«Нога огромная. Хромает. Уголовник. Футляр… явно этот. Человек умный, образованный, обаятельный, наверняка может найти подход – как минимум к Катьке нашел? Но убивать? Он не по этой части, чистоплюй, спекулянт… Хотя кто его знает, на что он способен. Спокойно как он себя ведет. И слишком близко Сонька к нему стоит, и голову наклонила. Что, если сейчас…»

Девчонка в очередной раз что-то раздраженно переспросила, и дядька, в сотый же раз разъясняя одно и то же, обозвал ее тундрой, приобнял так, что ее цыплячья шея оказалась как раз на сгибе длинной клешни…

Нервы сдали, Сергей вынул пистолет. Введенский привычно вздернул руки.

– Сидеть, – скомандовал лейтенант. – Соня, отойди.

– Зачем? – сварливо спросила она, даже головы не повернув.

– Сказано: отойди. Слушаться надо старших, – заметил Введенский.

На него-то девочка соизволила глянуть, потом и на Акимова обратила внимание. Отошла, так и быть, присев на корточки, продолжила рассматривать строптивый прибор. Потом достала ножик – и Сергей сглотнул ледяной ком в горле – небольшой, с коротким лезвием. Стараясь говорить спокойно, лейтенант спросил:

– Соня, откуда нож у тебя?

Она раздраженно ответила:

– Миша дал. Вы своими делами занимайтесь. – И продолжила ковыряться, не обращая на взрослых внимания, как бы решив: пусть их дурью маются.

Михаил, продолжая держать руки вверх, дружелюбно поинтересовался:

– Чего это ты, Сергей Палыч, пушкой тычешь? В связи с чем?

– Где Ольга? – проскрежетал лейтенант.

Введенский терпеливо уточнил:

– Что за Ольга-то?

– Гладкова.

– А, это твоя, что ли, падчерица?

– Да.

– Почем мне знать?

– Почему ты не в колонии? Сбежал?