– Шесть, – не подумав, поправил Сорокин, и Симак немедленно прицепился:

– Как шесть? Три убитые девочки и дважды уцелевшая Самохина. А, понимаю. Он у вас в районе что-то натворил, а вы, как водится, под коврик замели?

– Да пять же, пять, – успокоил капитан, – я по жаре всегда тупею.

– Ну-ну. В общем, не увязали бы. Он ведь творческая натура, почерк сменил после третьей жертвы – и шабаш.

– Я не совсем понял, зачем же он снова в Сокольники полез.

– Слушайте, пощадите, а? И так от психологии васильками рвать начнет.

– Цикорием.

– Отвяжитесь. Да бес его ведает, может, дуб-оракул приказал. А скорее всего, подчистить вашу Самохину, которая единственная из жертв его в лицо знала. Хотя какая она, к дьяволу, жертва…

– А вот тут я доволен, – признался капитан, – будет у нее время над поведением подумать. Получит и за оговор, и за сокрытие.

– Все шарахались вроде бы в разные стороны, а в итоге замечательно получилось, – одобрил Симак.

– Волин ваш сработал знатно. И из хозяйственного паренек, пухлый, как его…

– Гриша Богомаз. Соображают, – согласился Симак. – К слову, Григорий Саныч вел дело Судоргина-старшего. Вы папу Альбертика не знали?

– Не застал.

– На нем одном все хозяйственное управление могло план выполнить и перевыполнить. Сыночкина грамотка никакого значения не имела, зато Гришка для себя на карандаш мальчика взял. А тут и вся ваша история подоспела.

Замолчали. Каждому было что еще рассказать и было что спросить. Но опыт и прожитые года приучили контролировать каждое слово – даже в разговоре с тем, кто лично симпатичен и вызывает полное, безоговорочное доверие. Поэтому Борис Ефимович решил просто сделать ответный комплимент:

– А ваша Сергеевна какова!

– Почему ж моя? – удивился Сорокин.

– Ну, ну, не скромничайте. Всем известно, кто ее на Петровку запихал.

– Ах это. Да, был грех.

– Идея с подсадной – блеск! Бессовестная, подлая, так ведь сработало. И откуда что в этих дамских головках берется? Интеллигентная ведь женщина.

Сорокин успокоил:

– Это не она. Не ее мысль была.

Симак ужаснулся:

– Ваша?!

– Разумеется, нет! – возмутился капитан. И обиделся.

Но окончательно погрузиться в это недостойное чувство не успел: вернулся хозяин кабинета, а с ним только упомянутая лейтенант Введенская. Причем не в форме, а в обычном светлом платьице, на голове – летняя шляпка, на ногах – туфельки, в руках – сумочка. Несерьезная, воздушная одежка так шла к ее легкой фигурке и так не шла к мрачной мордочке, к сдвинутым бровям и губам, надутым самым бабским образом.

Волин же, напротив, источая сладость и свет, отсалютовал какой-то бумагой:

– Товарищ Сорокин, вопрос о дополнительной ставке для вашего отделения решили положительно. Правда, только одна ставка, и вот, – он бесцеремонно подтолкнул Катерину вперед, – других кадров для вас нет. Пока, по крайней мере.

– Сергеевна, правда? – спросил капитан. Не то что не веря своему счастью, но лучше так, чем никак, как говорится в бородатом неприличном анекдоте.

– Я демобилизовываться ходила, – угрюмо сообщила Введенская, – по многочисленным пожеланиям буквально всех. А тут вот…

– Она хорошая женщина, – заметил Симак, как бы извиняясь и обращаясь почему-то исключительно к Сорокину. Как будто Катерины тут в помине не было.

– Обточить ее – и вполне себе выйдет…

Он не договорил, Введенская вспыхнула и даже начала было: «Да как вы…» Волин, прыснув, опомнился и принял серьезный вид. Сорокин решил, что довольно веселья.

– Посмеялись – и хватит. Поехали, товарищ лейтенант, мне еще из твоего кабинета переезжать. Пожалуй что и Акимова пора выселять. Дел по горло.

И снова безмятежное субботнее утро, только на этот раз без девчат. Они усвистали на какой-то концерт в Сокольники.

Окно открыто настежь, солнце бьет в глаза, курится по общажной комнате легкий канифольный чад.

– Хорош уже воздух портить, – брюзжал Яшка. Он дотронулся до одной шашки, передумал, двинул было вторую, но убрал руку.

– Что ты мнешься, как у загса, – зубоскалил Колька, – все равно хана, моя партия.

– Рано радуешься, – огрызнулся Анчутка, сделал ход и немедленно потерял три шашки, – ну ты… не видел я!

– А надо было видеть.

– У него все всегда не тик-так, – подал голос Пельмень, сосредоточенно выводя шов, – он и на Петровке умудрился бока отлежать.

Колька хмыкнул. Не иначе как приятели родились в рубашках и потому в очередной раз проскочили мимо отсидки. Когда их, готовых ко всему, выгрузили в муровском дворе, встретил парней капитан Волин, запер в своем кабинете и строго-настрого запретил его покидать – только в уборную, и то под конвоем. Выделил диван и стулья для ночевки, а чаю, сахару, варенья, хлеба и тушенки было столько, что Яшка отрастил себе пару отменных щек.

– Хорошо посидели, – с ностальгией заметил Анчутка, – и кормят, и на работу не надо. И что МУРа все так боятся – совершенно не понимаю. Я бы так мог всю свою биографию…

– Еще успеешь, – флегматично проклял его Пельмень, – если не перестанешь дурью маяться. Мало ему, – объяснил он Кольке, – так он вчера снова к какой-то крале в окно лазил.

Яшка хохотнул:

– Дама ключ забыла, я ей дверь отворял.

– Знаем мы, что ты там отворял.

– А знаешь – так и сиди себе, душа канифольная.

Колька прошел в дамки и «доел» Яшкины шашки:

– Партия. Исполняй.

Анчутка без никакой печали и тени расстройства подошел к окну, высунулся и заорал петухом. Со двора и из соседних комнат принялись ругаться, кто-то запустил огрызком яблока. Яшка, довольный эффектом, вернулся за стол.

– Вот если бы в картишки – мы бы посмотрели, кто б кукарекал.

– Так потому и в шашки играем, – охотно пояснил Колька. Он довольно потянулся, но неловко дернул шеей и охнул.

– О, так тебе и надо, – мстительно заявил Яшка.

– Что, опять? – не отрываясь от дела, спросил Пельмень. – Скипидар в тумбочке.

Колька влез в указанное хранилище, стараясь не потревожить аккуратно сложенное белье. У Пельменя, после того как он помирился с Тоськой, благосостояние заметно улучшилось. Вместо того чтобы ругать за грязные и рваные одежды, она теперь смирно штопала и стирала сама. Правда, на чтении романа Толстого по-прежнему настаивала.

Растирая Кольке шею, Яшка с благодушным недоумением вопрошал:

– Не понял я, зачем ты вступился за эту богомерзкую бабу.

– Я и не вступался, – пояснил Колька, с наслаждением ощущая жжение и то, что шея снова начинает шевелиться, – я за ней следил, чтобы в сторону не вильнула.

Яшка заржал:

– Ты за ней следил, Алька за ней следил, Сергеевна – за вами, а муровский капитан этот вообще за всеми – развеселая у нас жизнь!

– Куда уж веселее. Так ведь сработало, – прохладно заметил Пельмень, откладывая паяльник и распрямляясь, – ох, погодка. Не сплавать ли нам на остров?

Послышалось негромкое овечье подкашливание, в комнату проникла Тося Латышева с большим потрепанным томом под мышкой.

– Ну, мы пошли, – заторопился Колька, – мы за тебя сплаваем.

– Мысленно вместе, – заверил Яшка, поспешно собираясь.

– Куда это вы, граждане? – хладнокровно спросил Пельмень. – Брезент-то для палатки у меня. Так что садитесь, заслушаем про свидание князя с дубом.

Тося, ужасно смутившись, тем не менее села и с умным видом открыла книгу. На пол выпал засушенный, плоский синий цветок. Пельмень, скривившись, выкинул его в окно.

– Мой василек, – только и пискнула Тося.

– Цикорий, – поправил Андрей, – не хнычь, я тебе ромашек нарву.

Советская милиция. Эпоха порядка

Художник Павел Магась